Наполеон Бонапарт - Альберт Манфред

Прошел год. Жизнь во Франции изменилась до неузнаваемости.

Когда 2 апреля 1814 года Талейран был «избран» или, вернее сказать, назначил сам себя главой временного правительства Франции, его государственная деятельность на этом высоком посту началась с несколько странных действий. Некоему Виллеру, человеку, пользовавшемуся личным доверием Талейрана, было поручено проникнуть в императорский дворец и там с помощью архивиста Барри изъять из личных бумаг Наполеона письма Талейрана. Виллер выполнил порученную ему миссию. Среди возвращенных князю Беневентскому бумаг были те, ради которых затевалась операция. То были письма, подтверждавшие прямую причастность Талейрана к аресту и казни герцога Энгиенского, а также его соучастие в похищении трона у испанских Бурбонов. Талейран, получив эти компрометировавшие его письма, предал их огню[1204].

Но Талейран спешил; его занимали в те дни многие заботы, и он не удосужился проверить, не остались ли копии его писем. Всегда столь предусмотрительный дипломат просчитался. У Наполеона дело было поставлено солидно. Наиболее важные документы сохранялись не только в оригинале, но и в копии. Благодаря этим копиям историки (и не только они) смогли узнать позже о всех действиях князя Беневентского.

Но почему Талейран, добившись предоставления ему полноты власти, начал с такой на первый взгляд второстепенной операции, как изъятие личных писем к императору? Талейрану это было нужно, чтобы уничтожить все доказательства его причастности к убийству герцога Энгиенского — Бурбона и к свержению испанских Бурбонов. К тому времени он уже окончательно укрепился в мнении, что необходимо восстановить власть Бурбонов.

Еще совсем недавно ни один человек во Франции, если не считать членов роялистской партии, скрывавшихся где-то в подполье, не допускал мысли о восстановлении власти Бурбонов. Было бы неверным сказать, что двадцать лет спустя после свержения монархии их ненавидели так же сильно, как в год, когда французский народ отправил на эшафот последнего короля этой династии Людовика XVI. Бурбонов просто забыли. Со времени свержения монархии прошло двадцать два года, старшее поколение не вспоминало о бывшей династии, новое поколение знало о ней лишь понаслышке. Большинству французского народа Бурбоны представлялись чем-то бесконечно далеким, перевернутой страницей далекого прошлого, седой стариной, столь же отдаленной, как время Пипина Короткого.

Трагический ход событий освободительных войн против наполеоновского господства заключался прежде всего в том, что, тогда как главные издержки борьбы выпали на долю народа, ее плодами воспользовались силы реакции. Национально-освободительное движение, поднявшееся против французского ига в Европе, никогда не было однородным. В антинаполеоновской борьбе причудливо сочетались две разные и в какой-то мере противоположные тенденции. Та двойственность — своеобразное сочетание национально-прогрессивного и реакционного, которое проявилось раньше всего и ярче всего в Испании, как справедливо подчеркивал Маркс, была присуща всем антинаполеоновским войнам за независимость. Народ был основной силой, сломившей военное могущество империи и низвергшей французское господство в Европе. Народ представлял главную силу испанской освободительной борьбы. Народ был главной силой Отечественной войны 1812 года, нанесшей поражение наполеоновской армии и уничтожившей «великую армию».

Со времени Фридриха Гентца иные из историков говорили: при чем здесь народ, если наполеоновская армия была разбита армиями европейских держав? Но армии европейских держав, раньше проигрывавшие сражения Наполеону, а теперь бравшие над ним верх, смогли достичь победы лишь потому, что они опирались на поддержку народа, представляли сами в значительной мере народ и, наконец, выполняли народное дело — освобождали свои страны от чужеземного гнета.

Совершенно несомненно, что именно национально-освободительное движение, поднявшееся против наполеоновского вторжения в 1812 году в России, а затем перекинувшееся на другие страны Европы, и было основной и самой действенной силой, сокрушившей наполеоновское господство в Европе.

Но нельзя забывать, что одновременно с народом, вынесшим главную тяжесть освободительной борьбы, в этой борьбе участвовали, занимая ключевые, господствующие позиции, и правительства европейских монархий. В 1812 году, когда Наполеон стоял у Москвы, весь русский народ объединился для освобождения страны от поработителей. Осенью 1812 года на Бородинском поле, на подступах к Москве, плечом к плечу сражались генерал Милорадович и Пестель. Пройдет тринадцать лет, и Пестель и его друзья по декабристскому движению будут представлять будущую Россию, устремленную к свободе, генерал Милорадович (хотя лично он не был худшим из сановников) — царский режим, душивший все живые силы страны.

В 1812–1813 годах эти две разнородные по своей природе струи — народная и реакционная — как бы слились. Российская, прусская, австрийская монархии, торийская Англия диалектикой исторического развития были втянуты в борьбу с наполеоновской империей. Не случайно в 1812 и 1813 годах самодержавие или слуги феодально-абсолютистской монархии охотно прибегали к слову «свобода». Но чем дальше развертывалась борьба против наполеоновской Франции, чем явственнее определялась победа над наполеоновским гнетом, тем все отчетливее выявлялась противоположность этих разных устремлений.

В ходе событий 1813–1814 годов Европа была освобождена от чужеземного французского гнета. В историческом развитии общества это было шагом вперед. Но когда союзные армии вошли в пределы Франции, встала новая дилемма: в каком направлении пойдет отныне общественное развитие?

Диалектика исторического развития снова меняла содержание войны. Если в 1812, 1813, даже в начале 1814 года война против наполеоновского господства была исторически прогрессивной — она освобождала народы Европы от чужеземного гнета, то с момента, когда союзные армии двинулись на Париж, преследуя свои отнюдь не освободительные цели, война еще раз изменила свое содержание — она стала реакционной, несправедливой со стороны союзников.

Выше было рассказано, как в октябре 1812 года генерал Мале, предпринявший смелую попытку свергнуть наполеоновскую власть, противопоставил империи республику. Когда могущество наполеоновской империи было сломлено объединенными действиями народа и войск европейских монархий, встала во весь рост дилемма: куда пойдет Франция — вперед или назад? Идти вперед — это значило укреплять буржуазно-демократические преобразования, это значило идти вслед за генералом Мале по пути восстановления республики.