В час, когда взойдет луна - Хидзирико Сэймэй

Десять минут спустя в Ниме из душа вывалилось что-то, уже относительно похожее на человека, а не на компьютерную немочь. Госпожу Льютенс, в принципе, можно было узнать — жесткие черты лица остались на месте, равно как и шапка пегих — рыжих с обильной проседью — волос (сейчас выглядящяя как промокший стог). Но вот морское млекопитающее Эмилия Льютенс более не напоминала — хотя пропорции остались вполне рубенсовскими, килограмм тридцать сгинуло безвозвратно. И дать ей на вид можно было не 50, а разве что сильно побитые молью 35, стоящие в гражданской карте. И что отсутствовало на голограмме напрочь, так это типичный фермерский загар, делающий страшного менеджера по оптимизации больше похожей на енота, сбежавшего из ближайшего Диснейлэнда. Во всяком случае, это сравнение (а как ещё опишешь ситуацию, когда само лицо загорело до цвета орехового дерева, а вокруг глаз лежат четкие белые круги) хотя бы можно было пережить.

Чёрный португальский бобовый суп, индюшка с инжиром, гренаш «Шато Барбель», вечер, звонкие мощеные улицы, в одиннадцать на Арене опять концерт, классика, стоит пойти, жизнь не то чтобы хороша, но возможна, по-прежнему не хватает большого города, его напряжения вокруг тебя, зато здесь — холмы, виноградники, прямое — белое или желтое — солнце и огромное небо по вечерам.

И ещё одно преимущество жизни в маленьких городах. Система раннего предупреждения. Она ещё только сворачивала в переулок, когда услышала, что у соседей справа истерически заливается их собака. «Сторожевая болонка», ненавидящая посторонних. А между тем, никаких посторонних в виду не было. Госпожа Льютенс пересекла улицу и зашла в маленькую колониальную лавку, где всегда покупала чай и газеты. И без всяких расспросов узнала, что у нее гости. Четверо. Все мужчины. По виду — иностранцы. Все очень молоды. Это, граждане, не СБ. СБ точно знало бы, когда её можно застать дома. Это не компания — по той же причине. И это не Виктор, потому что, как Виктор не маскируйся, а «очень молодым» ему уже не быть — даже в глазах семидесятилетнего продавца — а посылать Виктор к ней никого бы не стал. Шпаны в Ниме нет. И в округе нет. Да и не шла бы шпана через парадный вход. Она подумала — и оставила пакет с вечерней газетой и упаковкой ванильного чая у входа в лавочку. Хозяин промолчал.

Либо какие-то промышленные игры, либо подполье. Тех и других в один мешок да в море, но поскольку неизвестно, кто и с чем явился по ее душу, полицию пока вызывать нельзя. Льютенс щелкнула коммом. Сейчас в городе Париже на терминале безопасности «Орики» вспыхнет сигнал «возможная тревога». По следующему сигналу её начнут слушать и поднимут команду. Есть у карьеры свои преимущества — как и у жизни в маленьких городках.

Комм нырнул в карман пиджака, скрипнула калитка, замолчала соседская болонка. Ну-с, посмотрим, кого нам сирены принесли, подумала г-жа Льютенс, сбрасывая с себя остатки прекрасного вечера и опять становясь Суворовым из учебников и книжек.

Здесь все из камня. Дома из известняка и сланца. Черепичные крыши. Потолки в ребрах балок. Толстые стены. Окна все же переделывают — легче поставить кондиционер и так бороться с жарой, чем жить в полумраке. В этом доме, наверное, можно было поселить роту программистов — терминалы обнаруживались в самых неожиданных местах.

Один — на кухне рядом с плитой. Видимо, чтобы не отвлекаться от готовки. Или наоборот, от работы. Камеры слежения тоже были. И все, заразы, автономные. А вот сигнализации не было. Никакой. И входная дверь была не заперта и, судя по состоянию замка, не запиралась вовсе.

Из магазинчика напротив вышла женщина. Эней видел Алекто один раз — четыре года назад, и узнал с первого взгляда. Она изменилась — прибавила в объемах, и прическа другая. И очки-консервы он не помнил — но все равно узнал эту решительность в жестах и походке. Вот она его вряд ли опознает, и это осложняет дело. Мысль промелькнула где-то с краю и очень вяло. Нужно было собраться и работать, а он не мог.

Это было странное состояние — когда мир вокруг совершенно реален, но ты словно спишь с открытыми глазами. Иногда Энею казалось, что так, наверное, должна выглядеть дневная летаргия Цумэ. Все видишь, все слышишь, все понимаешь, но совершенно невозможно ничего сделать.

Игорь посмотрел на него — по вымощенной камнем, чем же ещё, дорожке процокали каблуки — и кивнул: «Не беспокойся, я порулю. Вступишь, когда захочешь».

«Он, конечно, порулит… Но она ж его за варка примет…» — вяло подумал Эней.

Хлопнула входная дверь. На лестнице — каменной — лежал ковер, так что цоканье пропало, а потом стало слышно снова, по каменному же полу. Восемь секунд — от калитки до кабинета — и вот на пороге стоит женщина, чуть повыше Энея, очень всё-таки… большая, но с прямой спиной, маленьким твердым подбородком, чуть вздёрнутым вверх, резко очерченным ртом — уделяй немножко больше времени прическе и проводи немножко меньше времени на солнце, и была бы вылитая императрикс Екатерина. Ну, очки вот эти ещё стоило бы снять. Из-за них царственно-гневные черные глаза кажутся совсем уж… пушечными портами.

— У вас есть две минуты, — сказала женщина. — На то, чтобы убраться отсюда. Если есть ко мне дело, пишите.

— Сударыня, — сказал Цумэ. — Мы вам писали. Мы вам писали четырежды. По тому каналу, который был оставлен вам для связи. Но вы, видимо, перестали просматривать раздел объявлений…

Он едва не пропустил момент — и ему очень повезло. Книжная полка, на которую он опирался, вдруг резко поехала вбок. Игорь не потерял равновесия, но все же откинулся назад. И шарик кийоги (оружие одного удара — а второго и не требуется) прошел мимо его лица — и едва не снес макушку вскочившему Антону.

Снести-то не снес, но Антошка вскрикнул, схватился руками за голову, сделал два неловких шага в сторону и упал сначала на колени, а потом на бок.

У фурии с кийогой сработал, как видно, материнский инстинкт. Уже готовая бить Игоря второй раз, она увидела раненого подростка — и остановилась высочайшая длань, а из уст фелицы вырвалось совсем человеческое: «Ой!». Тут наконец-то — аллилуйя! — включился Эней.

— Алекто… — тихо сказал он.

Женщина обернулась к нему. Вжикнула пружина, щёлкнул, утапливаясь в рукоятку, шарик. Кошмарный кистень обрел вид безобидного… не пойми чего. Вроде зонтика, состоящего из одной только массивной ручки.

— Вы Андрей, — сказала, не спросила, женщина. — Вы Андрей, а Виктор и в самом деле мёртв. Так. Почему вы явились ко мне всей оравой?

А действительно, почему? Был же какой-то резон… Андрей ворочал в голове неподъёмные мысли, пока не отыскал нужную: