Космический десант (Сборник) - Кир Булычев

Над входом в здание висела потрепанная дождями и ветрами выцветшая вывеска: «Добро пожаловать на планету Кэ, где вас ждут всегда!» В здании космодрома было душно и влажно, как в оранжерее. Горшки с резедой и ящики с ландышами стояли на полу, и порой приходилось через них прыгать.

Навстречу офицерам вышел исхудалый толстяк с кожей, обвисшей, как у голодающего слона, и в башмаках не на ту ногу. Толстяк был небрит, нестрижен, нечесан. Он жевал ландыш.

– Привезли? – бросил он коротко.

– Только Удалова, – ответил офицер. – Город успел сбежать.

– Удалов сопротивлялся? – спросил толстяк, почесываясь.

– Куда он денется?

Удалов обратил внимание на странную особенность губ толстяка. Они двигались не в такт словам, будто толстяк не очень умело дублировал кого-то другого. Удалов даже оглянулся, заподозрив какой-нибудь фокус, но рядом никого, кроме солдат, не оказалось.

Кузнечик оттолкнул Удалова и сделал шаг вперед.

– Прошу немедленно провести меня к Его Необозримости, – потребовал он. – Имею секретное донесение.

Неопрятный толстяк удивился, приподнял брови и замер, словно прислушиваясь.

– Нет, – сказал он после паузы. – Сначала разглядим Удалова. Здравствуйте, Удалов.

– Здравствуйте, – кивнул Корнелий. – Я весь на виду.

– Где мое уменьшительное стекло? – спросил толстяк.

Никто не смог ему помочь. Толстяк принялся копаться в складках своей широкой мятой одежды, наконец вытащил откуда-то стекло, приставил его к глазу, отчего глаз несказанно увеличился, и уставился на Удалова. Он рассматривал делегата с Земли минуты две. Удалову даже надоело стоять, и он переступил с ноги на ногу.

– Не производит впечатления, – произнес толстяк разочарованно. – Накормите их и приготовьте к церемонии.

Солдат отвел пленников в столовую. Столовая была недалеко, за перегородкой из ящиков и чемоданов, оплетенных диким виноградом. Стены ее были покрыты коричневой краской, пол заплеван, окна запылены, сквозь трещины в полу пробивалась трава.

Кухни при столовой не было. Только стойка, на которой лежали груды мятых лепестков роз и букетики гиацинтов. Повар с помощником рубили лепестки широкими ножами, а мальчишки на побегушках перемалывали гиацинты в мясорубках. Удалов подумал, что цветочные запахи ему начали понемногу надоедать. Очень захотелось селедки.

Народу в столовой было немного. Ели одно и то же – салат из рубленых лепестков, на второе – кашу из провернутых лепестков. Ели быстро, скучно, равнодушно, хотя порой из уст вырывались удовлетворенные возгласы.

Солдат подтолкнул пленников к стойке, где повар шлепнул им в тарелки по горсти салата, а мальчишки на побегушках положили на блюдца по ложке цветочной кашки.

Взяв свои порции, пленники отыскали свободные места за длинным столом. Могильщик принюхался к пище и сказал:

– Как у нас на кладбище!

– Вы тоже так едите? – удивился Удалов.

– Нет, только нюхаем, а венки потом выкидываем.

Удалов покачал головой, внутренне осуждая черный юмор, а потом посмотрел на соседа по столу. Им оказался небритый молодой человек с тупым взглядом, в пиджаке задом наперед. Ел он размеренно и тихонько ухал. Напротив Удалова питалась старуха в скатерти, накинутой на плечи. Удалов протер грязную ложку носовым платком, зачерпнул салата и осторожно поднес ко рту. Как он и опасался, салат из лепестков оказался горьковатым.

– Нет, – вздохнул Удалов. – Так не пойдет. Хоть бы подсахарили.

– Не нравится? – враждебно спросила старуха в скатерти. – Вы только посмотрите – ему нектар не нравится.

– А вам нравится? – удивился Удалов.

– Вздор! – рявкнула старуха. – Всем нравится.

– Я не спорю, – смутился Удалов. – Красиво, элегантно, пахнет приятно. Но ведь это чтобы нюхать, а не чтобы жевать.

– А эфирные масла? – строго напомнил молодой человек в пиджаке.

– Эфирные масла для одеколона и бабочек, – не согласился Удалов. – Хотя с чужими обычаями спорить не буду.

– Странно, – не успокаивалась старуха. – Господам нравится, а ему, видите ли, не нравится. Так что же тебе, любезный, подавать прикажешь?

– Хлебушка бы, – признался Удалов.

– Он хочет хлеба! – воскликнула старуха, не двигая губами. – Мерзавец!

Но при этом глаза старой женщины увлажнились, а молодой человек так шумно и судорожно проглотил слюну, что Удалову стало ясно – от хлеба они бы не отказались.

Наступила тишина. Будто кто-то невидимый, но властный приказал всем замолчать. И тут же люди, словно забыв о еде, стали подниматься со своих мест, выстраиваться в колонну по два и пустились по залу, скандируя, сначала робко и разрозненно, а потом все громче и горячее:

– Да здравствует цветочный салат! Да славятся эфирные масла! Долой хлеб и ненавистные эскалопы!

– Долой! – катилось по залу.

Звенела посуда. Повара, помощники поваров и мальчишки на побегушках аплодировали и кричали оскорбления в адрес белков и углеводов.

Правда, губы у всех двигались невпопад.

Приплясывая, охваченные энтузиазмом, люди продвигались к дверям и исчезали. Наконец последний из них покинул столовую, и остались лишь обслуживающий персонал, солдат и пленники. Солдат как ни в чем не бывало продолжал уплетать цветочную кашу.

Кузнечик презрительно поглядел на него и сказал:

– Они себя заживо губят.

– Исхудали, – согласился с ним могильщик. – Готовый материал для меня. Не планета, а золотые прииски.

– Если вы их переживете на этой диете, – заметил Удалов.

– Не переживет, – криво усмехнулся кузнечик. – Всех вас психически уничтожат.

– А тебя?

– Меня нет. Я подлец, а законченные подлецы дефицитны. Я иногда сам себе поражаюсь. Феноменальная атрофия совести: всех готов продать.

– Удалов, – проговорил могильщик, – надо было нам его ликвидировать на корабле. Похоронили бы давно, и никаких забот.

– Вот видишь, Тори, – сказал Удалов. – Могильщик, может быть, и прав. А если еще не поздно?

– Поздно, – хихикнул кузнечик, показав выпуклыми глазками на солдата.

Солдат вылизал тарелку, потом понюхал ее, подобрал упавший на стол лепесток, встал, подошел к пленникам и сказал:

– Пора, потенциальные!

Следующий час пленники провели в бывшей комнате матери и ребенка, переделанной в изолятор с помощью решеток на окнах.

В изоляторе было пыльно и зябко. Здесь хранились мешки с цветочными семенами. Могильщик храбрился и говорил, что профессионально наслаждается в атмосфере кладбищенского склепа. Удалов быстро ходил, перешагивая через детские стульчики и ломаные игрушки. Вдруг кузнечик воскликнул:

– Ты плохой товарищ, Удалов! Ты эгоист.