Мемуары генерала барона де Марбо - де Марбо Марселен

Прежде всего каждый из 108 существовавших в то время департаментов на протяжении нескольких лет имел кавалерийскую часть, именуемую департаментской. Это было нечто вроде гвардии господ префектов, которым нравилось, чтобы в этой гвардии служили солдаты с самой лучшей выправкой. Эти солдаты никогда не покидали главных городов департамента, где они находились в хороших казармах, получали хорошее питание и обмундирование. Служба их не была обременительной, и у них было время увеличивать физические силы, поскольку большинство солдат департаментской гвардии вели подобную жизнь на протяжении 6—7 лет. Они регулярно учились владению оружием, участвовали в проведении маршей и маневров, им не хватало только боевого крещения, чтобы превратиться в самые отборные воинские части. В зависимости от размера того или иного департамента эти кавалерийские части состояли из 150—200 или 250 человек. Император послал все эти подразделения в армию, где они растворились в линейных полках.

Во-вторых, на службу было призвано очень большое количество рекрутов прошлогодних наборов, которые различными способами сумели получить отсрочку: одни — за счет протекции, другие — хитростью, третьи — прикрываясь быстро проходившими болезнями. Они сумели остаться дома до нового приказа, и благодаря своему возрасту почти все они успели стать сильными и крепкими.

Все эти меры являлись законными. Незаконным было то, что призвали и людей, жребием освобожденных от военной службы. Они тем не менее оказались призванными, если им было меньше 30 лет. Этот призыв дал значительное количество людей, способных выносить большие тяготы войны. В результате появилось немало недовольных, особенно на юге, в Вандее и в Бретани. Тем не менее основное большинство армейского контингента было сформировано, настолько велика была привычка к повиновению. Но подобное самопожертвование со стороны населения привело правительство к еще более незаконным мерам, которые были тем более опасными, что затрагивали высший класс. Дело в том, что, заставив идти в армию людей, жребием избавленных от военной службы, к этому же принудили и тех, кому удалось найти себе замену (закон им это разрешал). Им гоже пришлось взяться за оружие, хотя многие семьи оказались в финансовых затруднениях и даже разорились ради того, чтобы сохранить своих сыновей. Дело в том, что замена тогда стоила 12, 15, 18 и даже 20 тысяч франков, и платить надо было наличными. Были даже молодые люди, трижды находившие себе замену, но им тем не менее все равно пришлось идти на войну, и можно было видеть их в одном отряде с человеком, которому они заплатили за то, чтобы он их заменил! Эти беззакония были вызваны советами военного министра Кларка и министра полиции Савари, убедившими императора, что ради предотвращения во время войны любого враждебного правительству поползновения надо было удалить из страны сыновей влиятельных фамилий и отправить их в армию, чтобы они в какой-то степени служили заложниками. Но, чтобы слегка смягчить в глазах зажиточных слоев населения всю недостойность подобной меры, император создал четыре полка легкой кавалерии, названных «Почетной гвардией». Эти полки были специально предназначены для того, чтобы в них служили хорошо воспитанные молодые люди. Этим полкам была выдана очень красивая форма гусарского типа.

К этим рекрутским наборам, проведенным более или менее законными способами, император добавил тех новобранцев, кто был мобилизован в результате ускоренной мобилизации, а также многочисленные и очень хорошие батальоны, сформированные из матросов, мастеровых или канониров флота. Все это были вполне сформировавшиеся люди, обученные владению оружием, скучавшие от монотонной жизни в портах и уже довольно давно горячо желавшие отправиться на поиски славы вместе со своими товарищами, служившими в армии. Вскоре эти люди стали хорошими и опасными для противника пехотинцами. Количество этих моряков превысило 30 тысяч. И, наконец, император еще больше ослабил армию в Испании, забрав оттуда не только несколько тысяч людей, чтобы пополнить батальоны и эскадроны своей гвардии, но и несколько бригад и дивизий, целиком состоявших из старых солдат, привыкших к тяготам и опасностям войны.

Со своей стороны, русские, а особенно пруссаки, тоже готовились к войне. Неутомимый барон Штейн ездил по провинциям, призывая к «крестовому походу» против французов и организуя свой Тугенбунд, или Союз добродетели. Члены Союза клялись с оружием в руках бороться за свободу Германии. Это общество, создавшее для нас столь много врагов, открыто действовало в Пруссии, находившейся в состоянии войны с Наполеоном, и проникало в государства и в армии Рейнской конфедерации вопреки пожеланиям некоторых монархов и с молчаливого согласия многих других, так что почти вся Германия тайно была нашим врагом, а воинские контингенты, которые она присоединяла к нашим, готовились к тому, чтобы предать нас при первой же возможности, что и доказали последующие события. Эти события произошли бы еще раньше, если бы вялость и природная медлительность немцев не помешали им начать действовать гораздо раньше, чем они это сделали, поскольку остатки французской армии, которые перешли через Эльбу в конце 1812 года, остались мирно расквартированными в лагерях, расположенных на левом берегу этой реки на протяжении четырех первых месяцев 1813 года. При этом русские и пруссаки, стоявшие на другом берегу реки, не посмели их атаковать. Они не чувствовали себя достаточно сильными, хотя Пруссия уже поставила на ноги свой ландвер, составленный из всех способных носить оружие, а Бернадотт, забывший, что родился французом, объявил нам войну и присоединил шведские полки к врагам своей настоящей родины.

Во время нашего пребывания на левом берегу Эльбы французская армия непрерывно получала подкрепление, но кавалерия ее была еще малочисленной, если не считать нескольких полков, к которым относился и мой. Моему полку отвели для расквартирования несколько коммун и два маленьких городка — Брена и Ландсберг, расположенных в очень приятной местности недалеко от Магдебурга. Я испытал там большое огорчение. Желая активизировать организацию новых рекрутских наборов и думая, что присутствие командиров будет очень полезно для призывных пунктов соответствующих полков, император решил, что все полковники отправятся во Францию, за исключением тех, у кого еще имелось некоторое количество вооруженных людей. Для кавалерии это количество составляло 400 человек. У меня же в полку было свыше 600 человек верхом. Так что я был обязан остаться, а ведь я был бы так счастлив обнять мою дорогую жену и ребенка, которого я еще не видел!

К этому огорчению добавилась еще одна неприятность. Добрый генерал Кастекс, о ком мне приходилось с такой похвалой отзываться во время Русской кампании, покинул нас, чтобы командовать конными гренадерами Императорской гвардии. Его бригада и бригада генерала Корбино, только что назначенного адъютантом императора, были соединены под командованием генерала Экзельманса. Генерал Ватье должен был заменить генерала Кастекса, а генерал Морен — генерала Корбино. Эти три генерала после Русской кампании отправились во Францию. Я оказался единственным имевшимся в наличии полковником, поэтому генерал Себастьяни, к корпусу которого новая дивизия должна была быть прикомандирована, приказал мне командовать дивизией. Это добавляло к моим в полку дополнительные заботы, поскольку я должен был в ужасную погоду часто бывать в местах квартирования трех других полков. Рана в колено, полученная мною в боях, хотя и зарубцевалась, но еще доставляла мне страдания, и я не знаю, как я смог бы продолжать эту службу до конца зимы, как вдруг в конце месяца генерал Ватье, вновь приехавший в армию, взял командование дивизией на себя.

Несколько дней спустя без всякой моей просьбы я получил приказ отправиться во Францию, чтобы заняться множеством новобранцев и лошадей, присланных в депо моего полка. Депо находилось в департаменте Жеммап, в Монсе (Бельгия). Бельгия тогда входила в состав Империи. Я сразу отправился в дорогу. Мое путешествие было очень скорым. Я понимал, что, поскольку я получил разрешение отправиться во Францию по служебным д,елам, было бы неприличным просить даже о самом маленьком отпуске для поездки в Париж, поэтому я согласился на предложение моей тещи г-жи Дебриер привезти в Моне мою жену и сына. После года разлуки и стольких опасностей я с громадным удовольствием увидел мою милую жену и впервые поцеловал нашего маленького Альфреда, которому было 8 месяцев. Это был один из самых счастливых дней в моей жизни. Вы наверняка поймете мою радость, когда, целуя моего ребенка, я вспоминал о том, что он чуть не сделался сиротой в день своего рождения.