Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг. - Виктор Петелин

На вопрос о том, над чем он сейчас работает, Шолохов, улыбаясь, отвечает:

– Над чем работаю? Хватает работы и в Союзе писателей, и здесь, в станице.

Михаил Александрович – член Вешенского райисполкома и райкома ВКП(б).

Михаил Александрович рассказал о своей работе над последней, восьмой частью четвертой книги «Тихого Дона».

– На этом работа моя по роману будет завершена.

Далее речь заходит снова про Вешенскую станицу. С особой теплотой говорит Шолохов о казачьей колхозной молодежи, которая проводит время в театре, читает хорошие, полезные книги, учится.

Михаил Александрович у корреспондента газеты «Сталинградская правда» расспрашивает о казаке Юдине Денисе Селиверстовиче, выдвинутом в депутаты Верховного Совета по Хоперскому избирательному округу.

Более часа длилась беседа. Рассказывая о жизни станицы и своей работе, Шолохов интересовался и литературной жизнью Сталинграда, и всем, что есть нового в соседней области. На приглашение приехать в Сталинград писатель, улыбаясь, ответил:

– Приеду, обязательно приеду, только уж не в этом году, а в будущем… Работы много…

На обратном пути из Вешенской Михей Нестерович Павлов не без гордости за своего знаменитого земляка говорил:

– Вот, видите, и у Шолохова побывали. Скажу вам, что человек он очень простецкий, простой, как есть наш…

Да, М.А. Шолохов – советский писатель, которым восхищаются миллионы людей в нашей стране и далеко за ее пределами. Он, подлинный большевик, действительно близок народу.

И. Экслер

В гостях у Шолохова

После двенадцатилетнего труда закончен «Тихий Дон»1.

Исписанные мелким почерком листки – последние страницы четвертой книги романа – лежат на круглом столе в маленькой комнатке шолоховского дома.

Потрескивают поленья в печи.

Серебряная зима, свесившись сосульками с крыши, бесцеремонно заглядывает в окно. Хозяин, только что растопивший печь, закуривает огромную цыганскую трубку. Вот сейчас он смотрит в окно, на зимнюю панораму Дона.

Затем Шолохов начинает издеваться над гостем. Попыхивая трубкой, сохраняя невозмутимое спокойствие, он заявляет:

– Так-с, придется, значит, встречать вам новый, 1938 год на Дону, в станице Вешенской, за столом у Михаила Шолохова.

– Вы шутите, Михаил Александрович! Мне же надо в Москву…

– Что ж, что надо… Вы в окно посмотрите: лед пошел! На тот берег не переправиться теперь, пока не станет река. А сюда, на нашу сторону, самолет не сядет нипочем, увязнет в снегу. Вот вы и попались! Будете знать, как шататься по степи в такую пору…

Но, отшутив, Шолохов сразу становится серьезным, сосредоточенным. Выколотив трубку о дверцу печи, он садится на стул, наблюдает, склонившись, за огнем, прислушивается к треску поленьев. Долго молчит.

– Вы хотите, чтобы я рассказал, как писался «Тихий Дон»? Многое уже забылось, выветрилось из памяти, кажется таким бесконечно далеким. Не могу я рассказывать.

– Тогда, может быть, вы позволите задавать вам вопросы?

– Так будет лучше.

– Скажите, как возникла у вас мысль написать «Тихий Дон»?

– Начал я писать роман в 1925 году. Причем первоначально я не мыслил так широко его развернуть. Привлекала задача показать казачество в революции. Начал я с участия казачества в походе Корнилова на Петроград… Донские казаки были в этом походе в составе третьего конного корпуса… Начал с этого… Написал листов 5–6 печатных. Когда написал, почувствовал: что-то не то… Для читателя останется непонятным: почему же казачество приняло участие в подавлении революции? Что это за казаки? Что это за область Войска Донского? Не выглядит ли она для читателя некоей terra incognita?..

Поэтому я бросил начатую работу. Стал думать о более широком романе. Когда план созрел, приступил к собиранию материала. Помогло знание казачьего быта…

– Это было?..

– «Тихий Дон», таким, каким он есть, я начал примерно с конца 1926 года.

– Много говорят о прототипах ваших героев. Правда ли это? Были ли они?

– Для Григория Мелехова прототипом действительно послужило реальное лицо. Жил на Дону один такой казак… Но, подчеркиваю, мною взята только его военная биография: «служивский» период, война германская, война гражданская.

– Легко ли писалось вам?

– Все переделывалось неоднократно. Все передумывалось много раз. Основные вехи соблюдались, но что касается частностей, да и не только частностей, – они подвергались многократным изменениям.

– Как создавался образ Аксиньи, этой почти первой в советской литературе крестьянки – героини большого романа?

– Черты ее находил не сразу. Главное было у меня в самом начале. Но только главное. В общем фантазию не приходилось понукать. Потому что женщины есть у нас хорошие. Много хороших женщин… С сильным характером, с сильной волей и горячим сердцем. Буквально такой ситуации не было в жизни. Но вообще жизнь деревни, казачьей станицы пестрит ведь такими историями.

– Вы родились в 1905 году. Вы были мальчиком в годы империалистической войны и ребенком в годы, ей предшествовавшие. Откуда у вас знание старого казачьего быта?

– Трудно сказать. Может быть, это – детские рефлексы, может быть, результат непрерывного изучения, общения с казачьей средой. Но главное – вживание в материал. Известно, что тема «Анны Карениной» была подсказана Толстому жизнью, каким-то имевшим место эпизодом – такая же семья, такие же переживания, с такой же трагической развязкой. Однако разве нам, читателям, есть дело до этого? Мы знаем одну Каренину, которую написал Толстой. Эта Каренина нам дорога. Я ставил себе задачу создать мою Аксинью живой. Показать ее со всеми ее поступками, оправданными и убедительными.

Того, что называют сопротивлением материала, я не испытывал. Мою работу задержала несколько лишь «Поднятая целина», да потом… сама жизнь. Работа партийная, работа общественная в своей родной станице. Но это обогащает писателя, дает материал для творчества.

– План романа, задуманного двенадцать лет назад, в процессе работы менялся?

– Только детали, частности. Устранялись лишние, эпизодические лица. Приходилось кое в чем теснить себя. Посторонний эпизод, случайная глава – со всем этим пришлось в процессе работы распроститься…

– Сколько листов «Тихого Дона» вы написали и сколько опубликовали?

– «Тихий Дон» имеет около 90 листов. Всего же мною написано около 100 печатных листов. Листов десять пришлось удалить. В то же время я включил во вторую часть «Тихого Дона» куски первого варианта романа.

– Что труднее всего далось вам в «Тихом Доне»?

– Наиболее трудно и неудачно, с моей точки зрения, получилось с историко-описательной стороной. Для меня эта область – хроникально-историческая – чужеродна. Здесь мои возможности ограничены. Фантазию приходится взнуздывать.