Рукопись, найденная в Сарагосе - Ян Потоцкий

Говоря об этих концепциях, нельзя не отметить, что творчество Яна Потоцкого, в той или иной мере знакомого с ними, вместе с тем было теснейшим образом связано с идеями польского Века Просвещения, который, как не раз уже подчеркивалось, так много почерпнул из трудов французских просветителей. Трудно оспаривать наличие польско-французских идейно-эстетических контактов, установившихся уже в середине XVIII века, — тогда, когда юный Красицкий был ещё «non tonsuratus». Но изучение этих контактов показывает, что на развитие философско-этической мысли Запада (в частности, на Спинозу) огромное влияние имели воззрения польских мыслителей, известных под именем «польских ариан» или «польских братьев». Их труды, изданные в Амстердаме в 1656 г. («Biblioteca Fratrum polonorum»), сыграли немаловажную роль в развитии интеллектуальной жизни Запада, в той или иной мере откликавшегося на выдвигавшиеся Шимоном Будным (1535?—1596), Марцином Чеховицем (1532–1613) и другими деятелями польского арианства[11] требования социальных и религиозных реформ. Левое крыло «польских ариан» выступало против папской власти и прокламировало социальные реформы, включая освобождение крестьян.

Ян Потоцкий полагал, что решение самых разнообразных проблем, волновавших его сильный и глубокий ум, может быть найдено лишь путем изучения знаний, накопленных во многих странах, по которым он скитался так много лет. Вскоре после возвращения из средиземноморского путешествия Потоцкий отправился в Турцию и Египет, а затем некоторое время пробыл в Голландии, переживавшей тогда один из самых трудных периодов своей истории. В 1784–1788 гг. Потоцкий жил преимущественно в Париже, где встречался с многочисленными представителями науки, литературы и искусства. Именно в Париже он подготовил описание своего путешествия, опубликованное в Варшаве в 1788 г. на французском языке, а в следующем году вышедшее там же вторым изданием «в вольной типографии на бумаге отечественного производства» (w drukarni wolnej na krajowym papierze).

Это второе издание «Путешествия в Турцию и в Египет, совершенного в 1784 г.» («Voyage en Turquie et en Egipte, fait en l'annéc 1784» с дополнением «Путешествия в Голландию» — «Voyage en Hollande, fait pendant la révolution de 1787») Потоцкий напечатал уже в собственной типографии, оборудованной в октябре 1788 г. в его варшавской резиденции — дворце на улице Рымарской, неподалеку от дворца князей Огиньских. В 1789 г. вышел и польский перевод данного дополненного труда Потоцкого, сделанный тогда ещё совсем молодым писателем и путешественником Юльяном Урсыном Немцевичем (1757–1841), впоследствии соратником и адъютантом Косьцюшко. Вместе с Немцевичем Потоцкий был избран депутатом Четырехлетнего (так называемого Великого) Сейма, деятельность которого началась в 1788 г. Ещё до этого избрания, в апреле того же года, Потоцкий опубликовал свой знаменитый мемориал «Ne res publica detrimenti capiat»,[12] призывавший короля, сейм и общественность осознать угрозу, нависшую над страной, и немедленно начать строить укрепления вдоль польско-прусской границы. В дальнейшем Потоцкий так же, как Немцевич, требовал осуществления социальных реформ, раскрепощения крестьян, формирования народных боевых дружин и выдачи им оружия (что, как известно, побоялись сделать даже руководители восстания 1830–1831 гг.).

В просуществовавшей до февраля 1791 г. типографии Потоцкого было напечатано свыше 200 публикаций. То были почти исключительно патриотические обращения к общественности, политические памфлеты и стихи, авторами которых были как сам Потоцкий, так и Красицкий, Немцевич и другие видные деятели польского Просвещения. Необходимо подчеркнуть, что именно после возвращения Потоцкого из Парижа его научная деятельность теснейшим образом сочеталась с политической, в области которой его стремления нельзя не связать с такими выдающимися памятниками польской общественно-политической мысли, как «Предостережения Польше» (1790) Станислава Сташица (1755–1826) и «Последнее предостережение Польше» (1790) Гуго Коллонтая (1750–1812). Беспокойство всё более и более овладевало польскими патриотами, тревожившимися о судьбах Родины и предвидевшими приближение национальной катастрофы, разразившейся после восстания 1794 г. и подготовленной не только внешними врагами, но и той магнато-шляхетской верхушкой страны, которая усиливала феодальную анархию, постепенно расшатывавшую национальное единство Речи Посполитой.

Свершения французской революции привлекли внимание Потоцкого, и в начале 1791 г. он вновь направился в Париж, где пробыл почти целый год. По возвращении он вновь занялся политико-публицистической деятельностью, опубликовав избранные «Афоризмы о свободе», где подвел, в частности, итоги существования Четырехлетнего сейма и остановился на конституции 3 мая. Последующие события (недолговечная Тарговицкая конфедерация, которая по существу была антиконституционным заговором польских магнатов, поддержанных Екатериной II, присоединение к этому заговору Станислава-Августа, последовавшее за этим отречение его от престола и разделы Польши) принесли много трагических переживаний Потоцкому, увидевшему, как рушатся патриотические чаяния польских просветителей, и решившему посвятить себя научным изысканиям во имя процветания польской нации.

Уже в «Путешествии в Турцию и Египет», написанном в эпистолярном жанре, определяется широкий круг интересов автора, беседующего с греками и турками, вспоминающего Вергилия (одиннадцатому письму предпослан эпиграф из второй песни «Энеиды»), Сафо, героев Троянской войны, вплетающего в свои «Письма» сведения из истории стран Ближнего и Среднего Востока и небольшие новеллы, действие которых происходит в этих странах. Напомним, однако, что не только это «Путешествие», но и опубликованный во Флоренции в 1803 г. трактат о египетских династиях, основанный на второй книге Манефона (Dynasties du second livre de Manethon),[13] писались Потоцким до великих открытий Шампольона, справедливо считающегося основоположником современной египтологии. Впрочем, в «Путешествии» (в отличие от «Династий») Потоцкий и не претендует на какую бы то ни было компетентность в области египтологии, над материалами которой он, кстати сказать, не раз задумывался, ставя вопрос об их подлинности. Появление «Династий» нельзя не поставить в связь с резко возросшим в XVIII в. интересом к истории и культуре Древнего Египта, — достаточно назвать хотя бы известные польским просветителям труды дона Бернара де Монфокона (de Montfaucon, 1655–1741) и немецкого ученого Пауля Эрнеста Яблонского (Яблоньского, 1693–1767), который, заметим попутно, был поляком по происхождению.