Тишина - Василий Проходцев

сторону соборной площади, и вскоре увидел идущего ему навстречу Агея Кровкова. Тот заговорщически огляделся по сторонам и, убедившись, что поблизости никого нет, схватил Артемонова под руку.

– Пройдемся, капитан, поговорим.

– И ты, майор, на улице поговорить любишь? Смотри, кабы дождем нас не накрыло.

– Как это – "и я"? Ну да ладно. Тут просто, Матвей, разговор таков, что лишних ушей ну никак не терпит.

Артемонов кивнул.

– Что думаешь про воеводу нашего молодого? Справляется ли?

– Да в последнее время крутоват стал.

– Не то слово, Матюша, не то слово! Тебя он с солдатами, небось, жалеет, а нашему брату конному совсем от него житья не стало. И так на ногах еле держимся, конину дохлую едим, а тут, что ни день, смотры, разносы… А то и выпороть кого велит, а мы ведь не мужики…

– Не больно он и нас жалеет. Но что же ты думаешь делать?

– Мое дело маленькое… А вот ты, Матвей, мог бы нам всем помочь.

Артемонов изобразил недоумение и любопытство.

– Да, да. Все знают, что боярин Борис Семенович тебя жалует. Да и ты с барами разговаривать умеешь. Так ты бы, Матюша, зашел к боярину, и про жизнь нашу тяжелую и рассказал. Он ведь и сам про Сашку знает, что молод он еще, горяч да глуп. И попросил бы ты Бориса Семеновича, чтобы он тебя на время своей болезни войско ведать поставил.

– Это все разумно, Агей, но хорошо ли будет мне самому в воеводы напрашиваться? Вот пошел бы ты со мной, да с грамоткой от всех рейтар и драгун.

– Что ты! – испуганно махнул рукой Кровков, – Начальства боюсь пуще смерти, а уж бояр… Был я тут как-то… Гм… После расскажу. В общем, если на орду надо идти или на ляхов – зови, с тобой хоть в одиночку против хоругви пойду. А тут уж извини…

Матвей то ли понимающе, то ли раздраженно качнул головой.

– Вот ведь беда – всех сотенных татарва перебила, особенно князя Никифора жалко, – продолжал Агей. – Да и кроме него было бы кому войско возглавить, там ведь воеводы природные. А мы что? Хоть вроде дворяне и боярские дети, а всё по сравнению с ними – мужики мужиками.

Эти холопские сентенции окончательно разозлили Артемонова, и он, сухо попрощавшись с майором, быстро пошел дальше, хотя на соборной площади его не ждало решительно никаких дел. Здесь он заметил полковника Бюстова и майора Драгона, с просветленными лицами выходивших из костела, а также Ивана Джонса, поджидавшего их возле паперти. Увидев эту троицу, Матвей было подумал свернуть незаметно в переулок и уйти куда подальше, поскольку что-то подсказывало ему, что и у немцев есть к нему разговор. Но было поздно: Драгон обрадовано махнул рукой в его сторону, и все трое спешным шагом направились к Артемонову. Матвей, собрав все силы в кулак, вежливо поздоровался, но немцы не торопились начинать разговор, и только смущенно переглядывались.

– Господа! – спросил Артемонов на шотландском наречии, – Не хотите ли вы со мной поговорить, и непременно на улице?

– О да, именно этого, впрочем… – сказал Бюстов, который вспомнил русский язык, а это свидетельствовало о важности происходящего.

При словах полковника пошел весьма сильный дождь.

– Но, может быть, мы можем хотя бы зайти под навес? Или разговор слишком важный для этого?

Ни говоря ни слова, Бюстов и Драгон, а с ними и Джонс, зашли в притвор костела, и чуть ли не силой затащили туда же и Матвея. "Не будьте, черт возьми, язычником!" – раздраженно шипел сопротивлявшемуся Артемонову Драгон, а Бюстов напомнил ему, что Матвей, как никак, его подчиненный, и должен повиноваться. Церковь, бывшая красивой снаружи, внутри показалась Матвею простоватой, а раскрашенные яркими красками деревянные фигуры святых – и вовсе наивными. Костел был совершенно пуст, и лишь где-то в дальнем углу возился с книгами старенький ксендз. Пахло, как и в русских церквях, ладаном.

– Видите ли, Матвей… – начал Драгон.

– Знаю, знаю. Воевода, младший Шереметьев, так разошелся, что вам житья не стало, верно?

– О да, это совершенно верно! – с чувством сказал Бюстов.

– И я должен пойти к князю Борису, рассказать ему об этом, и попросить назначить меня воеводой на время его болезни, не так ли?

Все трое кивнули.

– Но пойти со мной никто из вас не хочет, поскольку, увидев рядом со мной вас, боярин может заподозрить немецкий заговор?

– Никто лучше вас и не смог бы изложить нашу к Вам просьбу, капитан! – душевно произнес Драгон.

– Отчего же? Я готов пойти! – решительно заявил вдруг Джонс.

Но тут все трое остальных дружно закачали головами: известно было, что боярин недолюбливал Джонса, как и покойного Кларка.

– Будь по-вашему, господа! Пойду. Но и вы хоть грамотку пришлите, челобитную от себя. Но знайте, что когда я на орду, или на польскую хоругвь соберусь идти – надеяться буду только на вас!

Офицеры радостно, хотя и не до конца понимая слов Матвея, закивали головами.

Глава 11

Матвей остановился в нескольких саженях от большой и добротной избы, в которой размещался воевода, и откуда, как, вероятно, из любого жилища, где хотя бы ненадолго останавливался боярин, пахло вкусной едой и брагой. Вместе с ним остановились и его спутники. Раздраженный пугливостью всех начальных людей, подговоривших его идти к Шереметьеву, Артемонов, скорее в шутку, предложил пойти с ним поручику Иноземцеву, который, к его удивлению, без колебаний согласился. Матвей усмехнулся, вспомнил рассказ о прошедших в бунтах, скитаниях и разбое детстве и юности поручика, и подумал, что эти испытания, возможно, и развили в Якове ту смелость, независимость и живость ума, которая и помогла ему пробиться в офицеры куда раньше многих дворянских детей. А может, было наоборот: именно эти качества не дали ему смириться с тиранией отчима, а потом прижиться холуем в дворянской усадьбе, и толкали Якова то в воровские притоны, то в неведомые и страшные для большинства немецкие полки. Повернуться эти черты, конечно, могли в разные стороны, примером чего был сбежавший с казаками Митрофан Наумов. Но в эту минуту Артемонов скорее грустил о том, что Митрошки сейчас нет с ним, нежели осуждал прапорщика. И он, и Яков казались Матвею листьями одного дерева, которые ветер разнес по разные стороны забора.

Но поручик был не единственным спутником Артемонова. Пуховецкий, как и обещал, прислал молодого казака, солидно представившегося Остапом, с на редкость цветисто написанной грамотой к Шереметьеву. Матвей не успел заметить, как казачок выхватил бумагу из-за широкого