Темный ангел - Салли Боумен

– Моя дорогая, – Штерн не слушал ее. Он подошел к окну, оценив выразительность своего силуэта. – Моя дорогая, вы не можете представить себе, насколько я древняя личность, особенно когда нахожусь в обществе такой очаровательной молодой женщины…

– Так сколько вам лет?

– Мне… Пятьдесят семь, – ответил Штерн.

Это было правдой, и она удивила его.

– Вы не выглядите на свои годы. – Бланш взяла его за руку. – В любой день недели вам нельзя дать больше сорока восьми. Бросьте, не смотрите так грустно. Развеселитесь. – Она помолчала. – Вам не хочется целовать меня?

– Предполагаю, что я мог бы себе это позволить.

Штерн подошел к ней. Он обнял Бланш Лэнгриш. После хрупкого изящества своей жены он удивился ее росту. От ее кожи нежно пахло молоком и пудрой.

– Вы не против губной помады?

– Нет. Я не против губной помады.

– «Розовый фламинго». Так она называется. Вот интересно – откуда берутся такие названия? – Она чуть отступила. – Подойдите поближе. Отсюда он нас не видит. Вот так.

Штерн поцеловал ее. Прошло четырнадцать лет с тех пор, как он целовал другую женщину, кроме своей жены; поцелуй показался ему странным, каким-то механическим. Руки надо держать так, приблизить губы вот так. От Бланш Лэнгриш пахло косметикой, и запах этот был довольно приятен.

– Ну, не знаю, как ему… – Бланш показала в сторону окна и улыбнулась, – но мне понравилось. Я так и знала. Хотите еще раз?

– Может, нет. Не стоит доставлять ему излишние радости.

– А как насчет меня? – Бланш кокетливо улыбнулась. Она отошла от окна и опустилась на диван белой кожи. Она скинула свои туфельки на высоких каблучках и проверила, симметрично ли расположены стрелки на чулках. Пошевелила маленькими розовыми пальчиками ног и оценивающе посмотрела на Штерна.

– Знаете, о чем я сегодня подумала? Я подумала: двести баксов в неделю, чтобы только сидеть на заднице и разговаривать. Неужели я стою таких денег? Вот что я подумала. Я могла бы дать вам куда больше, вы же знаете.

– Это весьма великодушно с вашей стороны, но…

– То есть не стоит? О'кей. – Она вздохнула. – Я так и думала, что вы это скажете. – Бланш потянулась. – Послушайте… почему бы вам не быть со мной откровенным? Болтать я не стану. Но меня разбирает любопытство. То есть все вот это… Вы хотите развода, да?

– Развода? – Это предположение удивило Штерна. Такая возможность никогда не приходила ему в голову. – Нет. – Он отвел глаза. – Нет, я не ищу развода.

– Но вы же женаты, так?

– Да. Я женат.

– О'кей. Конец расспросам. Разве что… – Она замялась. Ногой в чулке она описала круг на паркете. – Разве что я думаю… знаете, о чем я думаю? Она, должно быть, сумасшедшая, ваша жена.

– Она предельно далека от этого.

– Да? Она ставит вас в такое положение, унижает вас. Она теряет вас. А есть куча женщин, которые…

– Я не хотел бы обсуждать мою жену, Бланш.

– Извините, я перешла границу. О'кей. Вы верны ей. Это я могу понять. – Она помолчала. К удивлению Штерна, она покраснела. – Мне бы хотелось, чтобы вы когда-нибудь хотя бы посмотрели на меня, вот и все. Может, дело в этом.

– А я и так смотрю на вас. Мы… разговариваем.

– О, конечно. Мы разговариваем. Вы смотрите – только не видите. Я для вас как бы невидимка. А знаете, я все же настоящая.

– Бланш Лэнгриш – это же не настоящее имя.

– Нет. Но ведь и Роштнейн не ваше подлинное имя, не так ли. Это я поняла.

– Вы знаете мою настоящую фамилию?

– Конечно. – Бланш вызывающе посмотрела на него. – Я поспрашивала. Да все о'кей – я никому не скажу.

– Можете ли вы ответить, как вас зовут по-настоящему?

– Вы в самом деле хотите знать?

– Да. Как ни странно. Хочу. Может, сегодня… – он отвел глаза, – мне захотелось узнать, кто вы такая. И кто я.

– О'кей. – Она не расслышала его последних слов, сказанных вполголоса. Она помолчала. Скулы ее порозовели. – Урсула. Как вам нравится? Терпеть не могу это имя. Звучит, словно я нянька или что-то такое. Сестра Урсула. Брр!

Она с отвращением сморщила нос. Штерн улыбнулся.

– Оно вам подходит, – мягко сказал он. – Оно подходит к вашему звонкому голосу.

– Вы так думаете? – Она явно смутилась. – Впрочем, думаю, это неважно. Разве дело в имени? Я была Урсулой, а теперь Бланш.

– Ну, я не согласен. – Штерн поднялся. Он подошел к окну. – Имя, которое нам дается при рождении, – очень важно. Оно часть нашей личности. Вы когда-нибудь были в Шотландии?

– Что? – Бланш уставилась на него. – В Шотландии? Вы, должно быть, шутите. Я никогда не была даже в Европе. – Она прервалась. – Почему вы спрашиваете? Почему именно там?

– Ничего. Просто так. – Он продолжал стоять к ней спиной. – Я был когда-то, вот и все. Стояла зима. Вокруг лежал снег – в сущности, моя жена и я, мы оба были погребены в снегах. Когда я был там…

Он остановился. Возникло краткое молчание. Бланш видела, как напряжено его тело: наклонившись вперед, она сказала:

– Продолжайте.

– Когда я был там – это очень уединенное и пустынное место, хотя оно мне не казалось таким; когда я был там, то чувствовал… огромный подъем. Весь мир словно был открыт передо мной. Моя женитьба, так я думал тогда, открывает неисчерпаемые возможности. Земля обетованная. – Он снова замолчал.

Бланш мягко напомнила ему:

– Земля обетованная? Вы имеете в виду то место или ваш брак?

– Ох, и то, и другое, – ответил он. – И место, и брак – в то время они были так тесно связаны друг с другом. Я надеялся достичь земли обетованной. Моя жена… – Голос у него прервался.

Бланш увидела, как он склонил голову, а затем закрыл лицо руками. Она увидела, как он буквально сломался, этот человек, которому никогда не изменяла сдержанность. Больше он не произнес ни слова. Она видела, как он старается справиться со своей печалью. На глазах ее выступили слезы; она сидела не шевелясь, давая ему возможность выплакаться.

Несколько позже, когда он успокоился, она поднялась. Она понимала, он не хочет, чтобы она смотрела на него, он стесняется, что она видела его в таком виде, открытым и уязвимым, со следами впустую прожитых лет.

Она легко и нежно коснулась его руки.

– Оставайтесь здесь, – сказала она. – Стойте у окна. А я спою для вас. Вам же нравится, как я пою. – Она помолчала. – Поэтому, наверно, я и очутилась здесь, теперь я это понимаю. Из-за своего голоса. Я спою вам Lieder – как пела в первый наш вечер.

Стоя в центре комнаты, она перевела дыхание. Ее голос взлетел и затем спустился вниз по октаве. Она откинула назад локоны девушки из варьете и ангельским голосом вывела первые такты Lieder. Голос был чистым и высоким. Штерн, стоя лицом к окну, к залитому огнями городу, слышал его переливы: высокий, нежный, мягкий и искренний голос. Он видел себя и свою жену, как они идут бок о бок по узкой тропинке, проложенной в снегу. Они подходят к перилам террасы и вглядываются в манящее пространство. «Все это может стать нашим…» Он по-прежнему верил, что тогда им все было под силу. Но уже не сейчас: слишком много прошло лет, слишком много совершено ошибок. И им, он понимал, и его женой. И если их брак стал тюрьмой, подобием ада, то и себя он должен корить за это.