Коромысло Дьявола - Иван Катавасов

Нажимая на спуск в пятый и шестой раз, рыцарь Филипп бил на поражение. Два последних, седьмой и восьмой, бронебойных выстрела в голову разворотили и развоплотили фигуру в маслянисто блестевших иссиня-чернильных доспехах. Вместе с архонтом ушел в распыл и небытие его погасший огненный меч.

Мелкодисперсная пыль, поначалу весомо повисшая в воздухе плотным кучевым облаком, постепенно рассеялась и осела.

«Прах к праху, тлен к тлену… Даруй им, Господи, спасение там, где несть скорби, гнева и нужды…»

На бесплодную скорбь времени ему никто не отпускал. Кроме минутной молчаливой молитвы…

«Выкатывайся и вычищай вторую, третью банду… Без опоздания, рыцарь…»

В том же ритуальном порядке в тот же краткий срок беспощадный и отрешенный от всего мирского инквизитор разделался с засадой, ждавшей его на квартире у Петра и Марка. «Мне отмщение и воздаяние… Прах к праху… Ситуативно…»

Огнестрельная и бронебойная ликвидация второго апостата и трех сопутствующих фамильяров не составила рыцарю-инквизитору запредельных теургических трудов. Однако и тут Филипп опять не решился выяснять, кто же оказался от мира сего жертвами архонта-интерзициониста, напрасно надеявшегося смутить и устрашить противника.

«Сволочь античная, лучше б заложников брали. Хоть какой-то шанс…»

Третьего врага с присными инквизитор не обнаружил там, где искал и предполагал. Во дворе и в квартире Филиппа Ирнеева нет ни малейшей сверхъестественной угрозы. Последний архонт и его министры-фамильяры предусмотрительно скрылись в неизвестном направлении, времени и пространстве.

«Наверное, у него в предзнании аллергия на пыль. Или ментальный эмпатический контакт держал, поганец…

Может, еще появится? Хотя сегодня навряд ли… Какая жалость! Очень многие, сударь мой античный, с вами так хотели познакомиться поближе…»

Спустя некоторое время след в след за сизым «хаммером» с орденской ягд-командой на борту, обдав его жидкой смесью грязи со снегом, во дворе развернулся вороной «лексус» с Гореванычем и Ванькой. С гостями Филипп поздоровался у машины.

«Миру — мирское. И всепогодные условия, из рака ноги…»

— …Скажи-ка, Игорь Иваныч. Что может быть хуже плохой погоды?

— Лучше, хуже… Это, когда агент возвращается из тепла в холод, Фил.

Ты где это так колесил, куролесил, студент? Всю тачку по самую крышу изгваздал…

— Снег и слякоть, товарищ майор, природные явления безмозглые и невменяемые…

— …Фил, можно мне, зеленой дуре-неофитке, с тобой по-прежнему на ты? Или нельзя так к рыцарю-зелоту обращаться?

— Отчего ж нельзя? Смирение и воздержание от гордыни по сути — наши главные рыцарские добродетели, Мань. Тогда и ретрибутивностью по кумполу меньше достается.

Кроме того, конфирмационным теургическим статусом рыцаря-зелота меня наделят только на будущий год, ритуально в особом церемониальном действе. Покамест синедрион клеротов соберется, посовещается…

— Пал Семеныч говорит, раньше, к Рождеству. Ведь у тебя, рыцарь Филипп, чуть ли не уровень адепта.

— Ну это он преувеличивает, дама-неофит Мария…

Как там Настя, готова ли?

— Полностью, с головы до пят. Уже стесняется наготы и страшно тебя боится.

— Эт-то есть хорошо… Жена да убоится грозного мужа своего. Того поболе, инквизитора в ритуальном очищении и приобщении…

Тридцатисемилетняя толстуха, экспедитор-товаровед в частной лавочке, мать двоих детей стала единственной, кого пощадил благочинный инквизитор, выбрав ее из других членов секты «Праведники последних греховных дней».

Никакого жалостного милосердия ни к ней, ни к ее несовершеннолетним отпрыскам он не питал, не испытывал. Он ее увидел во время обедни и счел подходящим объектом. Ему всего лишь понадобились ее тело для ритуала, а также внешний облик с целью обеспечения оптимальной маскировки и скрытного проникновения на место сегодняшней акции.

Пусть сейчас он уже не очень опасается спугнуть и насторожить магов-осквернителей, задействуя орденскую поддержку, все же его намерение единолично стать участником и очевидцем радения сектантов в православной церкви остается в силе.

К полудню он доставил бессознательное женское тело в арматорскую лабораторию, обеспечив естественное, удовлетворительное объяснение и исчезновение объекта, куда-то срочно отправленного за новой партией товара для магазина.

— …Ну и корпуленцию же ты отыскал, Фил! Во где жирюга! Разрази меня в просак…

— Зато, Ника, она есть женщина в теле. Хоть куда. Найдется, где спрятать оружие и снаряжение. Тако же надеюсь, эти дебелые телеса никогошеньки не соблазнят, не прельстят.

— Ну-ну, блаженны нищие миролюбцы, ажник в ранге рыцарей-зелотов. Под срачицу как оттрахают, что делать-то тогда будешь, миротворец?

— Потому и выбрал миролюбиво задницу потолще… Ладненько. Хорош вуайеризмом маяться! За работу, моя дама Вероника!..

Поздним зимним вечером продолговатые с закруглениями поверху темные оконные пластиковые проемы никому и ничего не сообщали о том, какое же непотребство происходит внутри оскверненного храма. Поляризованные стеклопакеты с изменяемой прозрачностью не выпускают наружу ни мерцания свечей, ни полного света всех электрических ламп большого анодированного паникадила, подвешенного высоко под куполом.

По отработанному и неоднократно отрепетированному сценарию едва различимые в темноте фигуры сектантов сворачивали с тропки, протоптанной в снегу. По одному и парами они пропадали за громоздким кузовом автобуса, загородившего боковую калитку.

Другой большой автобус прикрывает вход в церковь от посторонних взглядов. Ни слева, ни справа паперть, где на морозе догола раздевались участники колдовского радения, не просматривается.

Двое плечистых стражей электрическими фонарями и руками, обшаривавшие дрожащие от холода тела, группами по пять-семь человек запускали внутрь голую ораву. Замешкавшую на пороге знакомую ему толстуху один из стражей дружески подтолкнул в зад:

— Иди-иди, теть Моть, грейся. Стопудово постоишь в тепле и в светле. Надейся, что себя покажешь. На других, тетка, посмотришь…

«Шуточки у нее, понимаете ли, уже арматорские… Актриса травести, из рака ноги… Вот я те потом задам, Настасья Ярославна…»

Далее рыцарь-инквизитор не намеревался ни на миг не выходить из состояния отрешенности и безучастия, чуждых всему мирскому и греховно человеческому. За исключением тех заранее заданных кратких мгновений, когда православному витязю Филиппу Ирнееву надлежит вершить непреложную и неуклонную расправу над святотатцами. «Приносящие жертвы греховные да будут истреблены!»