У истоков Черноморского флота России. Азовская флотилия Екатерины II в борьбе за Крым и в создании Черноморского флота (1768 — 1783 гг.) - Алексей Лебедев

В результате Тешенский мир и «вооруженный нейтралитет» закрепили за Россией положение наиболее влиятельной европейской державы. Кроме того, они окончательно поселили в российском руководстве уверенность в огромных возможностях своей державы, что не замедлило сказаться в следующих же внешнеполитических ходах.

Во-вторых, именно в это время к руководству страной в целом и внешней политикой в частности, вместо потерявшей всякое влияние партии Н.И. Панина, пришла партия Г.А. Потемкина и А.А. Безбородко. Россия начинает постепенно отказываться от старого курса как во внешней политике в целом, так и в Восточном вопросе в частности. Уже в 1781 г. Петербург заключает новый союзный договор с Австрией, переориентировавший ее основные связи с Берлина на Вену. Все это отчетливо говорило о грядущих изменениях в Северном Причерноморье.

Показателен следующий пример. Если в 1779 г., сразу после заключения Айналы-Кавакской конвенции, Россия фактически отказалась от морской практики Азовской флотилии, а в 1780 г. А.С. Стахиев искал варианты оправдания ставшего для турок известным факта строительства в Херсоне линейных кораблей, то в 1781–1782 гг. Г.А. Потемкин уже открыто проводит много времени в Херсоне и настаивает на придании морским силам на Черном море официального статуса флота.

Кроме того, в октябре 1781 г. Екатерина II объявляет решение о постройке для Балтийского флота 8 100-пушечных кораблей.{1547},[259] По мнению Г.А. Гребенщиковой, одна из целей их создания была связана с планами ведения активных боевых действий на Средиземном море.{1548} Учитывая возобновление тесного союза с Австрией, с этим трудно не согласиться.

В результате, по данным А.С. Кроткова, из Англии были выписаны чертежи английских 100-пушечников (видимо, линейного корабля «Victory» 1737 г.), по переработке которых А.С. Катасановым уже в 1782 г. был заложен первый 100-пушечный линейный корабль «Ростислав».{1549},[260] А следом уже И.В. Ямес заложил еще 2 корабля такого же ранга, но по своему чертежу — «Трех Иерархов» и «Иоанн Креститель» («Чесма»).

Сказав о 100-пушечниках, нужно вспомнить и о произошедшем с их появлением переходе всего Балтийского флота к новым штатам: с 1782 г., как мы уже отмечали в первой главе, его мирный вариант должен был насчитывать 40 линейных кораблей. Естественно, что это тоже не стало случайностью, служа еще одним свидетельством того, что Петербург наметил приступить к окончательному решению черноморской проблемы в самое ближайшее время.[261]

Наконец, о новых планах Петербурга свидетельствовало и желание Г.А. Потемкина в 1780–1782 гг. выторговать у англичан, взамен изменения политики «вооруженного нейтралитета», остров Менорку в качестве базы русского флота. В частности, когда английский посол в России Д. Гаррис заикнулся о возможности территориального вознаграждения Российской империи, Г.А. Потемкин сразу же предложил ему вариант передачи указанного острова. По словам Д. Гарриса, Потемкин сказал ему: «Если бы вы согласились уступить Минорку, я обещаю вам, что тогда бы я мог получить от императрицы все, что вы желаете».{1550} Как писал Гаррис, «на следующий день и несколько дней после того, он все возвращался к этому предмету. Я заметил, что это сделало на него весьма сильное впечатление».{1551} Г.А. Потемкин высказал и весьма заманчивые для англичан аргументы в пользу такой уступки. «…Уговорите ваших министров сделать нам эту уступку, и мы дадим вам мир, и вслед за тем соединимся с вами узами самого твердого и прочного союза… Они (английские министры. — Авт.) желают нашей дружбы; купите же ее, уступив меньше, чем, может быть, вам придется отдать вашим врагам при окончании войны».{1552}

Потемкин действовал настолько напористо, что Д. Гаррис писал в Англию: «Однажды, поздно вечером, когда мы сидели с ним вдвоем, он вдруг принялся описывать, какие преимущества вынесла бы Россия из этого проекта […] Он уже представлял себе, как русский флот стоит в Минорке, греки заселяют остров и он сам становится столпом славы императрицы посреди моря».{1553} Против кого предполагал использовать Г.А. Потемкин столь желаемую Менорку, сомнений не вызывает.

Однако англичане сначала затянули с ответом, а когда вернулись к этому, то получили отказ Екатерины II, сказавшей: «Невеста слишком хороша, меня хотят обмануть», раскусив намерения Лондона втянуть Россию в войну с Францией и Испанией, но так и не отдать этого острова.{1554}

Между тем, Константинополь явно не учел складывавшейся ситуации и сам в 1782 г. спровоцировал второй Крымский кризис. Расплата оказалась неминуемой.

«В Крыму татары начали снова немалые беспокойства, — писала 3 июня 1782 г. Екатерина II Г.А. Потемкину. — Теперь нужно обещанную защиту дать хану, свои границы и его, нашего друга, охранить. Все сие мы с тобою в полчаса положили на меры, а теперь не знаю где тебя найти. Всячески тебя прошу поспешить своим приездом, ибо ничего так не опасаюсь, как что-нибудь проворонить или оплошать… Денег пошлю и суда наряжу, а о войсках полагаюсь на тебя, также — кого пошлешь. Ведь ты горазд избрать надобного».{1555} В этих строчках все: и полная оценка ситуации в Северном Причерноморье, и набросок необходимых мер, и вся значимость Г.А. Потемкина как руководителя.

Что же произошло весной 1782 г. в Северном Причерноморье? А ничего нового. Турки по-прежнему не оставляли надежды вернуть полный контроль над Крымом и спровоцировали очередные возмущения ногайских орд на Кубани, которые начались в мае 1782 г. Оттуда волнения быстро перекинулись в Крым, причем их размах был таков, что даже гвардия прорусского Крымского хана Шагин-Гирея отказалась его защищать. В результате ему пришлось вместе с небольшим числом оставшихся верными сторонников перебраться в Керчь под защиту находившихся там русских войск. Новым же ханом был избран Батыр-Гирей, являвшийся ставленником турецкой партии на полуострове, которая напрямую обратилась к Османской империи за помощью.{1556}

Однако сводить все исключительно к действиям турок было бы неправильно. Анализ архивных материалов показывает, что причины нового Крымского кризиса были комплексными — это и интриги Турции, и абсолютно неразумная, вызывающая политика Шагин-Гирея, возбудившая всеобщее недовольство татар, и ошибки российского командования, не сумевшего на корню пресечь начавшееся еще ранней весной обострение. Далее будет уместно привести выдержки из документов.

Из письма посланника России при дворе Крымских ханов П.П. Веселицкого русскому посланнику в Турции Я.И. Булгакову. 18 мая 1782 г.{1557}

Не токмо не укротилось в Тамани происшедшее смятение от султанов Батыр-Гирея и Арслан-Гирея, но с 10-го мая действительно открылось оное в полуострове здешнем, следствие которого таково, что Халим-Гирей-султан, вблизи Керчи живущий, собрав по деревням довольное скопище деревенских татар и быв подкреплен из Тамани абазинским и черкесским войском, повсюду в Крыму своими разглашениями, наклонив обитателей в единомыслие на извержение настоящего обладателя Его Светлости Шагин-Гирей-хана, 14-го ввечеру приступил к самому предместью Кафы с многочисленной толпой, коея хан, не надеясь ему верными чиновниками в малом количестве не больше 300 оставшимися бешлеями и сейменами, отразив, себя защитить, принужден купно со мною и с его преданными, сев на судно, удалиться оттоль к Керчи, куда, прибыв вчерашнего числа благополучно, не успеваю пространнее описать вам сего смутного происшествия, а стараясь самоскорейше донести монаршему двору…

Письмо посланника России при дворе Крымских ханов П.П. Веселицкого вице-канцлеру графу И.А. Остерману. 21 мая 1782 г.{1558}

Сиятельнейший граф! С настоящих депеш высоко усмотреть изволите, коликое Его Светлость претерпевать гонение от своих подданных и коль безнадежен самим собою, обратя их в спокойство, привесть в должное послушание, будучи непременно подстрекаемы в скрытном виде от Порты, ибо нельзя им поступить столь дерзновенно, нет средства без особливого Е. И. В. защищения и всемилостивейшего пособия властвовать ему над сим варварским народом… Всенижайше прошу В. С. в толь теснейшем обществе осчастливить Его Светлость исходатайствованием на мои донесения всемилостивейшей Е. И. В. резолюции…

Осмелюсь вам, милостивейший граф, донести при сем о г. генерал-майоре и кавалере Филисове. Сей военачальник с самого начала, происшедшего в Тамани от султанов смятения, мало пособие мне показывать изволил в прекращении оного употребляемым от меня способом. Я, поднося при сем под № 1, 2, 3, 4 и 5-м копии переписки моей с ним и с ханом, по случаю заданных г. Филисову от султанов вопросов о крейсировании по проливу судов, предаю мудрому вашему рассмотрению, сходствен ли с обстоятельствами дел отзыв его к султанам «что де он посылал суда для сыскивания и постановления одних только баканов». Видя возрастающий чем далее, тем больше бунт меж татары, для чего-ж бы ему, по моему требованию, не воспятить <Так!> переезда из Тамани мимо крепостей его таких людей, кои, поступив против своего государя, восстановленного сильной десницею всемилостивейшей государыни, нарушают тем трактат освященный. Пусть повеления, данные ему и воспрещают, но можно бы, как я ему словесно объяснял, удержать переезд под видом карантина и сему подобное, ибо, умножась в Крыме толпы, чтоб иногда не отяготили и границ наших. Знавши татар, коль они трепещут победоносного воинства всероссийского, полагаю мое мнение, если б он, г. Филисов, не делав ответов, что он не может в их дела мешаться и до него оные не касаются, а вместо того, сказывал бы султанам, по сходству моих к нему многих писем, с неким устращением касательно наказания, об оставлении ими возмутительных действий, то надлежало бы ожидать, что' они, убоясь его, яко имеющего под своим начальством полки, по крайней мере не коснулись бы еще доселе в Крым на притеснение хана…