Избранное - Гор Видал

часть времени проводил среди греческих заложников. Хотя маги запрещали нам говорить по-гречески, вдали от учительских ушей мы общались только на этом языке.

Однажды холодным зимним днем мы с Милоном сидели на мерзлой земле, наблюдая, как наши товарищи метают дротик. Одетые по-персидски — в толстые шаровары с тремя парами подштанников, — мы не ощущали холода. Я и сейчас так одеваюсь и часто советую грекам последовать моему примеру, но их невозможно убедить, что несколько слоев легкой одежды спасают не только от холода зимой, но и от жары летом. Греки когда не голые, то кутаются в пропитанную потом шерсть.

От своего отца Милон унаследовал вкус — но не талант — к интриге. Он с удовольствием объяснял мне, кто при дворе какую партию поддерживает.

— Все хотят, чтобы после смерти Дария его сменил на троне Артобазан, потому что он старший сын. Артобазан также внук Гобрия, который все еще думает, что не Дарий, а он должен быть Великим Царем. Но пятеро из Шести поддерживают Дария.

— Как же иначе? Ведь Дарий — Ахеменид. Он племянник Кира Великого.

Милон с жалостью взглянул на меня. Да, в Сузах даже мальчишки умеют так смотреть. При дворе даже мальчишки хотят казаться посвященными в секреты, скрытые от остальных.

— Дарий, — сказал Милон, — такой же родственник Кира, как ты и я. Конечно, все знатные персы приходятся родней Киру, и поэтому, вероятно, в Дарии есть кровь Ахеменидов — как во мне от моей матери и в тебе от отца. Впрочем, в тебе нет — Спитамы на самом деле незнатная фамилия. Они даже и не персы, ведь так?

— Наша фамилия знатнее всех знатных. Мы святые. — Во мне проснулся внук пророка. — Мы избраны Мудрым Господом, который сам говорил со мной…

— Ты в самом деле можешь глотать огонь?

— Да, — сказал я. — И дышать им, когда чувствую божественное вдохновение или гнев. Но если Дарий не родственник Кира, как же он стал Великим Царем?

— Потому что он лично убил верховного мага, обманывавшего всех, выдавая себя за сына Кира.

— Но может быть, тот маг и в самом деле был сыном Кира?

В столь раннем возрасте я уже представлял, какие порядки царят в этом мире. Лицо Милона вдруг стало очень греческим — дорическим. Голубые глаза округлились, приоткрылись розовые губы.

— Как ты можешь произносить такую ложь?!

— Иные люди лгут. — Теперь пришел мой черед показать, что и я не лыком шит. — Но я не умею лгать, потому что я — внук Зороастра. — Я говорил возвышенно и дерзко, с чувством превосходства. — А вот некоторые умеют и лгут.

— Ты называешь лжецом Великого Царя?

Я заметил опасность и аккуратно ее обошел:

— Нет. И поэтому я так удивился, услышав, что ты обвиняешь его во лжи. Ведь это он называет себя Ахеменидом и родственником Кира, а ты это отрицаешь.

Милон совершенно смешался и перепутался:

— Благородный перс, каковым является отец моей матери, не может лгать. Также не может лгать и афинский тиран, каковым являюсь я…

— Ты хочешь сказать: афинский тиран, каковым был твой дядя?

— Он и теперь тиран. Афины наши! Все знают: до того как мой дед Писистрат стал там тираном, Афины были ничем, и пусть демагоги на собраниях говорят что угодно! Да, Великий Царь — Ахеменид, раз он так говорит. Я всего лишь хотел сказать, что мы все Ахемениды. То есть родня им. В частности, Гобрий и его семья, Отан и его семья…

— Наверное, я неправильно тебя понял.

Я дал ему улизнуть. В Сузах нужно успеть стать ловким царедворцем до того, как пробьется первый пушок на щеках. Придворный мир — место чрезвычайно опасное: один неверный шаг — и смерть, если не хуже.

К тому времени я уже немало наслышался о том, как Дарий сверг сына Кира, но никто при мне не осмеливался вслух сказать, что Дарий не родственник Киру, и я узнал от этого олуха Милона кое-что важное.

Факт, что Дарий — такой же узурпатор, как и смененный им маг, многое объяснял в принадлежности придворных к различным партиям. Теперь я понял, почему тесть Дария Гобрий хотел быть Великим Царем. У него было больше прав на престол, он был одним из Шести и в знатности не уступал Дарию. Но тот его перехитрил. Гобрий признал Дария Великим Царем при условии, что наследником станет Артобазан. Но Дарий быстренько взял вторую жену — дочь Кира Атоссу, и через два года, день в день со мной, у них родился сын — Ксеркс. Если принадлежность Дария к Ахеменидам вызывала сомнения, то в отношении его сына Ксеркса сомнений не было. Он был точно внук Кира Великого, точно Ахеменид.

После рождения Ксеркса двор раскололся на две партии — царицы Атоссы и дочери Гобрия. Шестеро знатнейших склонялись к Гобрию, но другие вельможи поддерживали Атоссу… как и маги. Моя мать утверждает, что Дарий намеренно стравил всех друг с другом, резонно полагая при этом, что замышлять против него у них просто не хватит времени. Это просто, а кем бы Дарий ни был, но уж не простаком. Однако известно, что он подстрекал то одну, то другую сторону.

Сузы были тогда ареной, на которой разворачивалась не одна схватка. Поскольку маги, поклоняющиеся демонам, имели большинство, они всеми силами старались насолить магам — последователям Зороастра. Служителей Лжи поддерживала царица Атосса. Сторонники Истины должны бы были пользоваться расположением Великого Царя, но Дарий уклонялся открыто их поддерживать. Он тепло отзывался о моем деде, а затем давал деньги евреям на восстановление их храма в Иерусалиме, вавилонянам на починку храма Бел-Мардука и так далее.

Хотя я был слишком юн, чтобы играть активную роль в этой религиозной войне, присутствие мое при дворе глубоко задело поклонников демонов. Поскольку они пользовались расположением царицы Атоссы, Лаис и я оказались заключенными в ужасном курятнике, откуда нас вызволил Гистасп. Очевидно, в письме своему сыну он поинтересовался моими успехами в школе. В результате меня отправили во вторую группу. И благодаря этому письму Лаис и я спаслись от таинственной болезни, неизменно убивающей тех, кто имел при дворе могущественных врагов. При дворе эту болезнь предпочитали называть лихорадкой.

Однажды ясным утром жизнь моя переменилась снова, совершенно по воле случая, если нашей судьбой правит это единственное из признаваемых греками божество.

Я сидел скрестив ноги в дальнем конце класса и, как всегда, старался казаться невидимым — обычно мне это удавалось. Маг-наставник утомлял нас каким-то религиозным текстом, не помню, каким именно. Возможно,