Сороковник. Части 1-4 - Вероника Горбачева

— Туристический, — кивает Николас. — Нам лучше в обычный, он тоже неплохой.

— Что, на ходу запрыгивать придётся? — очарованно спрашиваю. — Тут все так делают? — Он посмеивается.

— А если промахнёшься с непривычки? Нет, родственница, рисковать тобой мы не станем, это для любителей экзотики и экстрима, а наш вариант надёжнее.

Остановки как таковой нет, просто рядом с тротуаром отсвечивает полосками красно-жёлтый столбик, напротив которого и притормаживает ещё один трамвай — чуть длиннее предыдущего. В окна просматривается пустой салон. Николас, вспрыгнув на широкую приставную ступеньку, сдвигает до упора складную решётку на входе, невысокую, ему едва до пояса, — это и есть дверь. Нам приветственно кивает водитель, молоденький белозубый мулат в парадном кителе с позолоченными пуговицами и аксельбантами, улыбается и большим пальцем тычет через плечо на салон позади: проходите! От внешнего мира он огорожен только лобовым стеклом, с боков же доступен всем непогодам, для которых решётчатые дверцы не помеха. И кресла для него не предусмотрено, парнишка управляет своей колымагой стоя, покручивая железный штурвал, что закреплён на высокой колонке.

Вагоновожатый высовывается наружу, поскольку зеркал заднего вида здесь не предусмотрено, и, вернувшись, терпеливо ожидает пожилую пару, показавшуюся из-за угла улицы вслед за нами. Ник тем временем ненавязчиво подталкивает меня внутрь.

Не могу сдержать восхищения. Обстановка винтажна и изыскана. Пол и потолок сплошь обиты узенькой деревянной рейкой, ею же отделан изнутри весь вагон, — уж не отсюда ли пошло название мелкой дощечки — «вагонка»? На потолке в вычурных розетках с завитушками торчат допотопные электрические лампочки, по три штуки в каждом гнезде. Стены, обшитые деревянными панелями, кресла… должно быть, тоже деревянные, но это трудно определить, поскольку сиденья и спинки обтянуты бежевым джутом. Ни одной металлической детали, разве что декоративные крючки для одежды в простенках между окнами, но и те выкрашены под цвет обшивки и потому не сразу заметны. Привычные современные поручни отсутствуют: вместо них со сводчатого потолка свисают кожаные ременные петли. И, несмотря на то, что мы вроде бы в общественном транспорте, и снаружи — мостовая в камне, кирпичные стены домов и витрина аптеки, — здесь уютно, как будто среди этих самых джутовых сидений затаился камин, у которого можно развалиться и вытянуть к огню озябшие ноги.

У Николаса даже глаза блестят от удовольствия.

— Говорил же — тебе понравится!

Он и в самом деле разваливается на сиденье, блаженно вытянувшись и раскрылившись, закинув при этом одну руку мне за спину. И не обнимает и вроде обозначил принадлежность. А сам хитро щурится. Покосившись, не возражаю: придраться не к чему, а ему, похоже, просто нравится меня поддразнивать. Пожилые леди энд джентльмен неторопливо заходят и усаживаются в самом хвосте вагона. И уже на ходу вагона к нам запрыгивают трое пацанов, одетых с иголочки, как на выпускной вечер, но в кедах, с физиономиями, разрисованными цветными маркерами и с пёстрыми перьями в идеально уложенных причёсках. Какое-то местное движение, думаю, мне даже весело становится. И здесь есть бунтари, которые прут напролом, пусть и не хиппи, но как-то самовыражаются. Подростки рассаживаются, пересмеиваются, включают музычку на плеере — но всё это в утишенном деликатном варианте. А потом, наговорившись, вообще разбирают наушники и погружаются все трое в нирвану, прикрыв глаза, подведённые угольно-чёрным. И нам слышно только перестукивание колёс, да во время редких остановок — если кто-то заходит и дверь приоткрывается — негромкие уличные шумы: цокот копыт от редких экипажей, шорох велосипедных шин, позвякивание… тележки мороженщика, честное слово! И мне до жути хочется этого самого мороженого, хотя бы один цветной шарик, скрученный специальной ложкой и запрятанный в вафельный рожок. Тинейджеры-попутчики срываются с мест и выскакивают, и вот уже галдят, выбирая, кому какое: сливочное, ягодное или шоколадное, и скоро начнут расхватывать, причмокивать, наслаждаться и облизывать с пальцев подтаявшие липкие и сладкие ручейки… Я даже слюну сглатываю и выворачиваю шею, пытаясь углядеть, что досталось хотя бы первому.

И вдруг меня отвлекает какой-то посторонний шум. Или рокот? Или громкое шуршанье?

Трамвайчик круто заворачивает и меня прижимает к Николасу. Он с удовольствием меня придерживает, и, надо сказать, не очень-то я тороплюсь отбиваться, ибо сама атмосфера здесь располагает к лёгкому и ни к чему не обязывающему флирту. И всё-таки, отстранившись, прилипаю к окошку, но вовсе не из-за природной скромности.

— Море, Ник!

— Ага! — отзывается он, довольный, как будто самолично вырыл в этом месте котлован и только что наполнил его синей водицей. И от щедрот насыпал гальки, которая громко и призывно шуршит с каждым накатом и откатом волны, и запустил в работу гигантские меха, что вдувают на побережье солоноватый влажный ветер, чуть отдающий йодом… Море.

Водитель на прощание машет нам кепи и разворачивает вагончик по широкой дуге к очередному полосатому столбу, где его поджидают иные счастливчики. А мы оказываемся на набережной, где с одной стороны приманивают посетителей открытыми верандами ресторанчики и кафе, с другой тянется парапет — изящный и потому хрупкий с виду, однако секции заграждения перемежаются с мощными гранитными столпами. Сквозь белокаменные балясины просвечивается галька узкой прибрежной полосы, и вот уже совсем рядом перекатываются монолитные валы.

Николас прочно опирается на парапет, шумно и вкусно вдыхает крепкий, как рассол, воздух. А я с восторгом озираюсь.

На любом из наших курортов ни один пятачок такой полоски не остался бы незанятым, здесь же девственно чисто. Даже гуляющих нет, и можно понять, почему. Лишь у самой воды галька мелкая, это ею так характерно шуршат волны, сдвигая целыми пластами, когда набегают на берег и оттягивают назад, а дальше — такие булыги!..

Скептически гляжу на россыпи камней, обкатанных волнами. С виду — просто подросшие конфетки «Морские камушки», но попробуй по ним пройдись, — рискуешь вывихнуть себе лодыжки! Чем дальше от прибоя, тем круче и крупнее голыши; от налетающих брызг они влажные и оскользнуться на них — пара пустяков.

— Приглядываешься? Правильно, — вклинивается в мои мысли Николас. — Только ракурс смени, будто на ауру смотришь. Гляди как бы вскользь, на волны, на поверхность, сначала вблизи, а затем дальше, к горизонту. Ищи протуберанцы.

У-у… А я только-только расслабилась, а мы, оказывается, тут по делу? Ищем у воды ауру? Похоже, родственник не на шутку решил за меня взяться, и, хоть выдаёт информацию постепенно, небольшими порциями, в его действиях чувствуется некая продуманная система.