Святая Русь - Дмитрий Балашов

– Разглядел? – вопросил его один из незнакомых ему старцев.

– Да! – отмолвил Федор, начиная постепенно понимать, зачем его позвали сюда.

– Пимена вашего снимут по прежнему соборному решению! – сурово домолвил старец. – Но снимут и Киприана, как было решено допрежь! А митрополитом на Русь изберут иного…

– Кого? – Федор почувствовал, как у него становит сухо во рту. Над столом, в трепетном свете светильника, бросающего огромные тени от склоненных голов на неровные камни стены, нависла тишина.

– Того, о ком ныне пекутся фряги! – медленно выговорил прежний старец.

– И вся задержка в патриархии доселе была не с тем, чтобы собрать уже собранный синклит, а чтобы найти того, кто наверняка согласит принять унию с Римом!

– Теперь, похоже, нашли! – подхватил второй старец.

– Великий князь не допустит того! – в смятении чувств высказал Федор первое, что пришло ему в голову.

– Великий князь Дмитрий вельми болен! – возразил монах. – А сын еговый нынче в Кракове, под латинской прелестью. Невемы, стоек ли он и теперь в вере православной.

– Но Киприан в Литве!

– Его мерность, патриарх Нил, – вмешался третий, доныне молчавший монах, – согласил заменить Киприана, дабы не нарушать согласия с Галатой и Римом. Его лишат сана по возвращении. Фряги каждую ночь затем и ездят сюда!

– Но Венеция… – начал было Федор.

– Республика Святого Марка воевала с высочайшей Республикой Святого Георгия, но ни те, ни другие не воюют с папским престолом! – ответил инок.

– Мы слыхали, что ты тверд в вере, и порешили предупредить тебя!

– Чтобы ты сам узрел, своими очами! – подтвердил первый. – Рассуди и размысли! – домолвил он, оканчивая разговор. – Мы сказали и содеяли все, что могли, дело теперь за тобою, игумен!

Иноки поднялись враз. Встал и Федор, понявший, что ни расспрашивать, кто они такие, ни длить разговора не должно. Достаточно и того, что он узнал знакомого писца, с которым никогда не баял по-дружески и даже мало замечал этого тихого и незаметного, старательного работника. Теперь же поглядел на него с невольным уважением, и тот, проходя мимо, бросил на Федора быстрый внимательный взгляд, на который Федор ответил незаметным кивком, означавшим невысказанное: безусловно, не выдам!

Молодой инок вновь повел его мимо монастырских строений на улицу.

Поколебавшись, не обидеть бы, Федор вынул из калиты и подал иноку золотой иперпер. Тот принял дар не обинуясь и только молча склонил голову.

Пробираясь домой, Федор несколько раз ошибался улицами и уже было думал, что не успеет до рассвета, но, однако, успел. Вновь перелез через стену, поколебавшись, зашел-таки в покои своей дружины. Добрыня, явно не спавший всю ночь, перекрестился облегченно и, молча взяв его за шиворот, повел к Киприановской келье.

– Отец настоятель, отоприте! Привел! – произнес он нарочито громко.

Петух тоже не спал. Пока они оба переодевались в свое платье, боярин стоял на пороге и что-то бубнил укоризненное. После вновь взял за шиворот уже Петуха, дабы вести его назад. Федор приостановил Добрыню за плечо, вымолвил шепотом:

– Ты отпускай его иногда!

Добрыня кивнул головой, понял и, вновь громко бранясь, поволок Петуха в дружинную келью, досыпать. А Федор, выпив воды и съевши пару маслин с куском подсохшей лепешки, стянул однорядку и повалился на ложе, только тут почуявши, что предельно устал. В голове звенело. Он еще ничего не решил, не придумал, чувствуя только одно: тяжелый гнев на обманувший его патриарший синклит и на весь этот торгашеский и бессильный город с распутником-императором во главе, готовый предаться латинам и увлечь в бездну вместе с собою восстающую из пепла прежних поражений и год от году мужающую Русь.

Глава 29

Труднее всего убедить человека в правде. Лжи верят гораздо легче и охотнее. Федор уже не раз посетовал про себя, что не избрал для Пимена какой ни то «лжи во спасение», ибо теперь растерянный и злобный временщик слышал, слушал и не верил ничему.

Федор уже час бился с Пименом, пытаясь убедить его, что беда общая и им надобно теперь не которовать, но объединить усилия и действовать сообща. Он уже приходил в отчаяние, когда наконец и вдруг понял, почему Пимен не верит ему, и озарение пронзило его, как громом. Пимен не понимал, почему это нужно именно ему, Федору, племяннику Сергия и давнему Пименову врагу. Он попросту не допускал мысли, что кто-то может действовать не на пользу себе самому, а из каких-то иных, высших, соображений. Понявши это, Федор умолк и обалдело глядел на Пимена. И такого человека они все терпели на месте вершителя судеб церкви русской!

– Ладно, твое святейшество! – произнес он не без иронии в голосе. – Не удалось мне спасти тебя, не удалось и себя наградить!

Пимен глядел на него пронзительно, ждал. Федор встал, застегивая пояс. Посмотрел на митрополита светло и разбойно.

– Хощеши знать, почто хлопочу? – вопросил он, уже стоя на ногах. – Я ить своего монастыря не потеряю, ежели и восхощеши того! Зане – самому патриарху Нилу подчинен!

– О том ведаю! – отмолвил Пимен с жесткою злобою в голосе.

– А чего я хощу от тя? – вопросил Федор, двигаясь к двери. – Хотел! – уточнил он и взялся за рукоять дверей. Пимен, не выдержав, махнул рукой – погоди, мол! Зрак его был пронзителен и почти страшен.

– Ростовской архиепископии! – помедлив, отмолвил Федор. – Надея была, спасу тя от греков, а ты рукоположишь меня, зане ростовская кафедра свободна суть! – высказал и поворотил к двери уходить.

– Постой! – голос Пимена стал хриплым. – Постой, присядь!

Теперь, узнавши, чего жаждет Федор для самого себя (иного бы он попросту и не понял), Пимен восхотел иметь дело с ним, ибо сам не ведал совершенно, как ему быть в днешней трудноте.

Федор как бы нехотя присел к столу. Он презирал Пимена, а сейчас, в сей миг, немножко презирал и себя. Мысль о ростовской архиепископии возникла у него давно. Ростов был их общею родиной, столицею учености, но ему никогда бы не пришло в голову обратиться с этим именно к Пимену, ежели б не нынешняя беда. Ежели б не Пименово недоверие. Ежели бы не пакость, задуманная и едва не осуществленная греками! В конце концов, кое-как убедив Пимена, что им надобно попросту бежать, не сожидая синклита, ибо в отсутствие Пимена лишить его сана по соборным уложениям греки не могли, Федор покинул Манганы.

По уходе симоновского игумена в келью тотчас проник Гервасий, и Пимен со своим верным клевретом принялись обсуждать нежданное для них появление Федора.

– Ему-то что, ему-то что, коли меня снимут? – надсадно ярился Пимен.

Гервасий думал.

– Баешь, хочет поставленья на ростовскую епископию? Даже и архиепископом хощет быти? Нужа не мала! – раздумчиво протянул он, поглядывая на своего смятенного повелителя. – Мыслю тако, – осторожно начал он, поглядывая на владыку. – Киприана, вишь, тоже порешили снять!

Дак потому… Так-то обоих не снимут…

– А ежели и Киприана, и меня?

Гервасий беспечно отмахнул рукой:

– А! Грека какого ни на есть выищут!

– Узнай, Гервасюшко, уведай, родимый, кого они хотят заместо меня?

Серебра не жалей! Да и бежать… Куды бежать-то, в Галату? К фрягам… Они до меня добры… Но преже узнать, уведай, Гервасюшко!

Так вот сложилось, что искать скрытого ставленника на русский престол начали и те, и другие, почему, в конце концов, Пимен, на счастье свое не пожалевший мошны, и добыл нужные сведения. Имя, переданное ему, заставило Пимена задуматься и наконец впервые поверить Федору.

Симоновский игумен явился по первому зову. Уведав от Пимена, кто должен занять русский духовный престол, он вздрогнул. Та маленькая, но жившая в его душе доселе неуверенность: не обман ли все это – тотчас растаяла в нем. О названном епископе как о стороннике унии с Римом Федор был наслышан достаточно. Синклит должен был состояться вот-вот, в считанные дни, и надобно было бежать не стряпая. Но опять уперся Пимен, желавший бежать в Галату. С великим трудом и то только с помощью Гервасия удалось уговорить Пимена попросту пересечь Босфор: на турецкий берег власть греческого Василевса не распространялась и тамошние монастыри не подчинялись впрямую патриархии. Синклит должен был собраться послезавтра, и потому Федор отчаянно спешил. Студитский монастырь покидали мелкими кучками, по два-три человека, тяжести загодя отправили на рыбацкой барке.

Последние, уходившие из монастыря, направились в Софию на службу, но у самой Софии свернули к вымолам. Тут к ним подбежал Пеша Петух, которого уже было бросились искать, – прощался, украдом, со своею милой. Теперь все были в сборе и ждали только Пименовых попутчиков. Пимен своими долгими сборами опять едва не испортил все дело. Уже у вымолов их остановили, прошая: кто и куда? К счастью, русичей было много, и стража, получивши две серебряные гривны, ворча отступила. Уже с рыбацкой барки в нанятую Федором посудину перегрузили добро и товар, уже завели по шатающимся сходням под руки Пимена, уже погрузились, убрали сходни, как сверху, с горы, послышались крики: «Постой! Погоди!» Кто-то бежал, размахивая руками, за ним поспешала стража.