Хаидэ - Елена Блонди

Видящий разлепил пересохшие губы.

— К чему тебе порченая душа? Хочешь набраться от нее гнили? Что ты лезешь ко всем, кто устал от твоей доброты? Дай ей волю! И пусть выбирает сама.

— Нет.

Охотник застонал, клонясь к столу, подвески из перьев проехали по камню перед его закрытыми глазами. Рука дернулась в попытке оторваться от женских ладоней и застыла. С другой стороны забормотал что-то Целитель, гримасничая круглым лицом.

— Оставь ее, — голос Видящего плеснул беспокойством. И, отбрасывая картинную величавость, он закричал, тоже дергая руками, — она полна темноты! Она принадлежит нам!

По шестерым сидящим пробегала общая судорога, тела выгибались назад, головы запрокидывались, а после падали вперед, со стуком ударяясь лбами о полированный камень. Локти топырились, как оглоданные крылья странных птиц, рукава сползали к самым плечам и снова съезжали вниз. Стоны прерывались хрипением. Но ни одна ладонь не оторвалась от руки соседа.

Ахатта открыла глаза, полные стыда и ярости. Хаидэ над ее макушкой, продолжая держать ладони на руках сестры, закричала:

— Как же вы надоели мне! Неужто никто никогда не говорил вам «нет»? Ты прав, белый жрец, она полна темноты! Как я, как любой! Важно другое. Что делает она со своей темнотой!

Жрец открыл рот, но голоса не было. Только хриплое дыхание вырывалось из горла.

Хаидэ, раздувая ноздри, оглядела измученных мужчин.

— Пора помогать своему богу, дочка. — тихий голос раздался в ушах.

— Патахха?

Она откинулась назад, отрывая руки от рук Ахатты. Схватила ее за плечи, стаскивая с сиденья. И быстро упала на него сама, поймав ладони жрецов. Те замерли, выпрямляясь, по-прежнему не открывая глаз. Морщины на лицах разглаживались, делая их пустыми и тихими. Хаидэ нагнулась над столом, переводя взгляд с Охотника на Ткача, с Целителя на Жнеца.

«Хочеш-шь посмотреть в лицо своей темноте?»

— Нет времени на игры. Я не отпущу вас, гниль, пока не выслушаете меня. А соблазны заткните себе в глотки.

Она закрыла глаза. Ахатта, еле держась на ногах, привалилась к ее спине, и, помедлив, положила ладони поверх рук Хаидэ.

В голове княгини загрохотало, будто повозка, сорвавшись с горы, падала вниз, разбиваясь о камни. В грохоте взвизгивали, убыстряясь, слова. Кто-то, трясясь от нетерпения, перечислял ее обиды, приступы гнева, мгновения зависти, приступы ярости и грязного вожделения. Слова брызгали, как ошметки скарба, вылетающего в стремительном и громоздком падении. И протараторив, слились в комариный стихающий зуд.

— Вы вернете этой женщине ее сына! Пусть сама растит его. Не убивая собой! И предсказанная смерть от его руки — пусть уйдет это будущее и настанет другое!

— Другое может быть еще хуже, глупая баба! — глаза Видящего побелели от ярости, — и она проклянет тебя за него.

— Я готова.

— А она? Она го…

— Ты сейчас умрешь! Твоя голова опустеет, жрец. Это хуже смерти.

— Я…

Жнец поднял голову и открыл налитые кровью глаза:

— Я согласен, мой Видящий.

— Пусть так, — простонал Целитель, дергая рукой, — пусть!

— Наш жрец, наш…

— Дай ей!

Видящий, кривясь, обвел жрецов злобным взглядом.

— Убирайтесь, вы, обе. Берите своих выродков, — и застонал, ударенный сомкнутой женской яростью, — но не забирайте жизнь, у нас. Иначе все верн-нется…

Хаидэ откинула голову, прислоняясь затылком к груди Ахатты. И отвела руки, размыкая круг.

— Пойдем, сестра.

Она встала и, поддерживая друг друга, женщины направились к выходу. Жрецы лежали, упав на столешницу головами. Видящий приподнял голову, осматривая помощников. И выругался, шипя сквозь зубы. Ткач, уставив в пустоту мертвый глаз, лежал, и из губ тянулась тонкая нитка слюны. Охотник мелко хихикал, непослушным пальцем возя по столу оборванную с виска подвеску.

Видящий трудно сел, опираясь руками в стол, и позвал, с бешенством чувствуя, что губы перекосило и один глаз беспрерывно мелко моргает:

— Светлая, вам еще вый-ти. Вараки ждут вашу темноту. А?

— Со своей темнотой мы разберемся сами, — отозвалась Хаидэ, — волнуйтесь о себе.

Выйдя, они закрыли полукруглую дверь, и Ахатта взялась за тяжелый засов.

— Не надо, — Хаидэ отрицательно покачала головой.

— Они же. Они уйдут!

— Посмотрим…

Она чуть приоткрыла двери, оставляя небольшую щелку.

— Вот так. Пойдем к Теке, сестра.

Шла быстро, осматривая кусты и боковые тропинки. Запахивала на ходу рваный ворот.

— Хаи… Он не обманул? Про Мелика. Я смогу?

— Не знаю, сестра. Но я попыталась.

Глава 58

Две женщины стояли в рассеянном свете, что постепенно темнея, лился сверху тяжелой бронзовой пылью. Невысокая светловолосая, в походных штанах, открывающих босые ступни и тонкие щиколотки, в рубашке небеленого полотна, с шнурком, висящем на распахнутом вороте. И тонкая, выше подруги на полголовы, с высокими резкими скулами, горящими темным румянцем, — худой рукой сжимала ткань на боку вышитого платья, натягивая его на бедре. А перед ними, на курчавой травке, ласковым ковриком застилающей поляну, прислонившись спиной к большому валуну и разбросав крепкие ноги, укрытые сбитой юбкой, спала третья — широкоплечая, с большой головой, и некрасивым квадратным лицом, на котором губы сжались в нитку и на лбу собрались озабоченные морщины. Одна рука с короткими сильными пальцами лежала на боку спящего малыша, — он отвернулся, поджав ноги под младенческую рубашку. Другая чутко касалась бока сидящего Бычонка, а тот бормотал что-то на своем языке, понятном только братишке — черноволосому мальчику с узкими блестящими глазами. Слушая названного брата, Мелик кивал, ковыряя траву, доставал от корней темных кустов мелкие веточки, и подавал, вопросительно заглядывая в важное круглощекое лицо. Бычонок осматривал обломки и отрицательно качал головой.

— Не!

И Мелик послушно отбрасывал ненужное, подавая другую находку.

Ахатта качнулась, хватая Хаидэ за плечо. Часто задышала, раскрывая пересохший рот.

— Я… Это мой…

Княгиня молчала, гладя ее руку.

— Я могу взять? Моего сына? Хаи! Я — могу?

В тишине Мелик засмеялся, радуясь, — Бычонок взял найденную веточку с резным листиком на верхушке.

Хаидэ молчала, сердце ее колотилось так же часто, как сердце Ахатты. И так же пересыхал рот. Сестра ждет ее слова. Патахха говорил — она может решать за других, но и тяжесть неверного решения ляжет на ее плечи. Не сделав шага, не пройдешь пути. Первый сделан. И нужно идти дальше.