Неизвестный Шекспир. Кто, если не он - Георг Брандес

Шекспир не мог не заметить таланта, проявившегося в этой пьесе, переполненной отголосками его собственных работ.

Ему, вероятно, особенно понравились женские характеры обоих поэтов, отличавшиеся в высокой степени кротостью и прелестью, в противоположность Чапману и Марло, не обладавшим способностью понимать и рисовать женщин. В драмах Чапмана, даже в лучших, как например, в драме «Заговор и трагедия герцога Шарля Бирона, французского маршала», воспроизводившей так точно современную историю, Шекспир едва ли нашел что-либо привлекательное. Это скорее поэма в десяти актах, чем драма.

А комедии Чапмана, даже лучшие, вроде «Eastword Ное!» («На Восток!»), рисующей такую удивительною живую картину тогдашнего Лондона, отталкивали, по-видимому, Шекспира своим реализмом, тем реализмом, которого он сам постоянно избегал. А действие драмы Бомонта и Флетчера происходило на фантастическом острове Сицилии, или, вернее, в царстве фантазии, куда оба поэта переносили и впоследствии обыкновенно действие своих пьес.

Вообще вся эта драма отличалась какой-то отвлеченной поэзией. Характеристика людей и страстей напоминала стиль романских народов, которому Шекспир должен был сочувствовать особенно в этот период своей жизни.

Пьеса «Король — не король», изданная обоими писателями после «Филастра», отличалась приблизительно теми же достоинствами и недостатками. Здесь Шекспиру также было нетрудно уловить следы собственных творении. Если, например, мать короля опускается на колени перед сыном, а он ее поднимает, то явственно чувствуешь, что молодые поэты видели недавно на сцене, как Волумния преклоняла колени перед Кориоланом. Здесь есть далее комическая фигура, воин Бесс, последний из трусов, несмотря на свой капитанский чин, хвастун, лгун, иногда сводник и всегда шутник. Создавая этот тип, оба поэта обнаружили значительное поэтическое дарование. Однако нельзя отрицать, что сквозь рисунок просвечивает порою контур мощной фигуры Фальстафа. Иногда поэты заимствуют у него целые обороты. Так, в одном месте (IV, 3) учитель фехтования говорит с намеком на Бесса: «Он обнаружил осторожность, т. е. лучший вид храбрости».

Подобно тому, как в пьесе «Филастр» страсть героя к Аретузе глохнет под влиянием совершенно безосновательного подозрения, так точно еще более глубокая страсть короля Арбака к принцессе Пантее приводит к замешательствам и к ужасу, так как оба в продолжение всей пьесы крепко убеждены, что они брат и сестра. Только в конце пятого действия Арбак узнает тайну своего происхождения, как в пьесе «Филастр» главные действующие лица узнают только в последнем действии настоящий пол Белларио. Спакония, сознающая, что король Тигран, которого она обожает, также любит Пантею, находится в том же положении, как Эвфразия относительно Филастра. Но в этой пьесе психология гораздо глубже. Характер Арбака, в котором смешано преувеличенное самомнение, тщеславие, хвастовство с редкими добродетелями, отличается сложностью, естественностью и симпатичностью. Психология страсти напоминает «Федру» Расина. Любовь вспыхивает с дикой силой, с неутолимой жаждой, но страх кровосмешения вступает с ней в борьбу. Здесь поэты обнаруживают пафос и диалектику первоклассной силы.

Около 1609 или 1610 года Флетчер и Бомонт находились в зените своей поэтической славы. Пастушеская идиллия «Верная пастушка», написанная одним Флетчером, эта пьеска, от которой веет свежим лесным воздухом, была, вероятно, издана ранее весны 1610 года, так как сэр Вильям Скипвит, один из тех людей, которым посвящена идиллия, умер уже в мае этого года. Флетчер нашел здесь сюжет, который был как раз под силу его свежему, легкому и грациозному лиризму. И здесь, сквозь эту пьесу, Шекспир видел, как дальний образчик, очертания одной из собственных драм, именно «Сна в летнюю ночь». Здесь влюбленные также переодеваются. Перигот, обнимая Аморета, воображает, что обнимает свою возлюбленную Амарилис. Впрочем, он ранит Аморета так же, как Филастр Аретузу. Другим источником пьесы послужил «Пастушеский календарь» Спенсера. Дарлей доказал, что Флетчер заимствовал несколько стихов из этой поэмы и, по какому-то странному совпадению, именно такие, в которых Спенсер подражал, в свою очередь, Чосеру. Но ни тот, ни другой не достигли изящной прелести Флетчера.

Третьим образцом для Флетчера была пастораль Гварини «Pastor fido», как видно уже из самого заглавия.

«Верная пастушка» — поистине прелестная пьеса. Она была слишком изящна и воздушна, чтобы ее оценили после первого представления. Но еще теперь вы прочтете ее с большим удовольствием. Она на долгое время составила славу поэта. Можно с некоторою достоверностью предполагать, что Шекспир остался доволен этим образчиком настоящей поэзии.

Тотчас после создания этой легкой трагикомедии в пастушеском стиле Флетчер представил дирекции театра «Глобус» трагедию «The Maid Tragedy», лучшую из всех, написанных им в сотрудничестве с Бомонтом, лучшую, которую ему вообще суждено было оставить. Первое действие заполнено приготовлениями к пышной свадьбе. Король (родосский) приказал честному дворянину Амитору отказаться от руки кроткой, любящей Аспасии и жениться на обворожительной Эвадне. Ее брат, великий полководец Мелантий, лучший друг Аминтора. Так как Аминтор считает приказания короля священными, и так как он невольно подчиняется чарующей прелести Эвадны, то он и порывает с Аспасией. Мы становимся свидетелями глубокой печали Аспасии, бешеного гнева ее отца, трусливого Калианакса, и, наконец, представления «маски», в которую вставлен ряд песен, принадлежащих к лучшим лирическим произведениям поэтов.

Во втором действии картина брачной ночи. Во вступительных сценах подруги раздевают невесту и сопровождают эту церемонию всевозможными шутками. Затем следует в спальне первое объяснение между женихом и невестой. Это такая же смелая и эффектная сцена, как любая, написанная Шекспиром. Аминтор подходит к Эвадне с нежными словами на устах. Она его скромно отстраняет. Тогда он пытается обезоружить ее мнимую стыдливость. Она отвечает ему холодно-спокойно, что никогда в жизни не будет принадлежать ему. Он решительно не понимает, что все это означает, и сам, трепеща от желания, старается ее образумить. Тогда она поднимается во весь рост, как раздраженная змея поднимается на своем хвосте, и заявляет ему, шипя от злости, что она любовница короля, ею она хочет остаться, и король устроил этот брак только как ширму для их связи. Когда Аминтор узнает свой позор, он приходит в бешенство, но жажда мести стихает при одной мысли, что оскорбителем является король: на короля подданный не имеет права поднять руки.