Дети ночи - Вампирские Архивы

Пальцы Джорджа еще сильнее стиснули мясистую руку священника.

— Запомните, как вас там, у нас с женой аллергия на Библию, кресты и пронырливых священников. Первое я жгу, второе ломаю, а третье — развеиваю в прах. Я доходчиво объяснил?

— У меня долг перед Богом и человеком, — заявил Божий служитель, неприязненно глядя на руку дерзкого парня. — И долг этот велит клеймить зло везде, где оно мне попадется. И делаю я это всеми средствами, каковые есть в моем распоряжении.

Они расстались с чувством взаимной неприязни. Джордж по своей наивности полагал, что страх является действенным оружием.

К сожалению, он не знал, что гораздо чаще раны лишь усиливают, а не ослабляют сопротивление. В одну из ночей полнолуния, когда церковь и окрестности превратились в черно-белую гравюру, преподобный Коул столкнулся с исчадием, лишившим его дара речи на целых двенадцать часов. Это существо двигалось на согнутых ногах и имело очень длинные руки, которые оканчивались когтями, жадно тянувшимися в глотке священника. Морда существа могла привидеться только в кошмарных снах. Однако Коул зрел ее наяву — жуткую морду с большим слюнявым рылом.

В то же время жена священника — женщина весьма пугливая и еще не познавшая силу двух деревянных брусьев, соединенных под углом девяносто градусов, зажала рот рукой, чтобы не закричать при виде бледнолицей молодой женщины, невесть откуда появившейся в спальне. Реакция мужа и жены наглядно отражала их характеры. Преподобный Коул, испустив вопль, бросился бежать со всех ног и мчался, пока не очутился в церкви и не забаррикадировал вход большим крестом, использовавшимся для торжественных служб. Миссис Коул даже не вскрикнула — она просто упала в обморок. И если священник на время лишился дара речи, то его жена, очнувшись, обнаружила, что лишилась некоторого количества крови.

Преподобный Коул был весьма эксцентричным проповедником. От его проповедей вставали волосы на головах даже самых равнодушных и циничных прихожан… если, конечно, те вслушивались в смысл изливающихся с кафедры слов. Сила воскресной проповеди, воспламененной личным кошмарным опытом и страданиями жены, была такова, что трое прихожан проснулись, а мальчик-служка проглотил комок жевательной резинки.

— Дьявол заслал своих лазутчиков в наши ряды, — гремел с амвона святой отец. — Да, возлюбленные мои! Они имели дерзость поселиться совсем близко от нашей церкви и пугать богобоязненных людей своим звериным обличьем.

Служка, проглотивший жвачку, хихикнул. Гнев священника, который нарастал и искал выхода, тут же излился на дерзкого юнца.

— Не смей хихикать! Тебе говорю, маловер! Я говорю о том, чему сам был ужаснувшимся свидетелем. Всего несколько ярдов отделяло меня да, примерно так, как от кафедры до того места, где ты сидишь, неразумный смехач… несколько ярдов отделяло меня от жуткого зверя и его слюнявой морды. Его когти тянулись к моему горлу, и только заступничество Господа не позволило ему вцепиться мне в глотку и разорвать ее. Столкновение с этим исчадием даже привело к самопроизвольному опорожнению моих внутренностей, однако я сразу понял, кто передо мною. То был один из воинства Сатаны, а именно — мерзкий оборотень.

Услышав это, не менее дюжины прихожан решили, что их священник спятил и вместо проповеди изливает на них какие-то бредни. Еще двадцать вообще не поняли, о чем речь, и только одна старуха подумала, что присутствует при блестящем изложении трех начальных стихов из тринадцатой главы Откровения святого Иоанна. Остальные вообще не слушали, но заметили, что святой отец сегодня в особом ударе. Его голос гремел на всю церковь, а пухлый кулак молотил по кафедре.

— Но на этом, возлюбленные мои, ужасные события, обрушившиеся на нашу семью, не кончились. Моя супруга и помощница во всем, с которой мы вот уже двадцать лет идем по жизни рука об руку, тоже подверглась нападению другого исчадия, в женском облике. Ее атаковала нечестивая вампирша, вылезшая из своей смердящей могилы и отнявшая у моей дорогой жены то, с чем ей было так тяжело расставаться…

Но на пути его красноречия встали невежество и невнимание публики. Слова преподобного Коула падали на весьма каменистую почву, и им не поверил никто, кроме Вилли Митчема. Вилли искренне верил в вампиров, оборотней, а также признавал существование банши, демонов, полтергейста, всевозможных призраков и монстров. Он даже верил в большое, скользкое, извивающееся нечто, чему еще не дали имени. Поскольку Вилли было всего двенадцать лет, он с усердием набирался знаний о нечистой силе и стал настоящим экспертом по демонологии. К тайной радости отца и явному неудовольствию матери, книжный шкаф мальчишки был плотно набит всевозможными книжками о всевозможной чертовщине. Например, Вилли знал, что единственный способ прогнать банши — это трижды плюнуть в открытую могилу, трижды поклониться луне и громко произнести заклинание:

Иди на север, иди на юг,

Прямо к дьяволу — тебе он друг.

Отныне и днем, и ночью молчи, Иначе задую, как пламя свечи.

Из книг, телепередач и фильмов мальчишка усвоил, что вампира можно убить только колом, который нужно загнать ему в сердце, сделав это в промежуток времени от рассвета до заката. Против оборотней тоже имелось надежное средство — серебряная пуля. И потому Вилли внимательно слушал проповедь Коула и понимал то, чего не могли и не желали понять взрослые. Мальчишке хотелось крикнуть священнику, что давно существуют проверенные временем способы борьбы со всей этой нечистью. Вилли был готов рассказать об этом обстоятельно, со всеми необходимыми подробностями, не утаив ни светлых, ни мрачных последствий. Однако мать толкнула демоноборца в бок и велела не ерзать. Вилли затих, но внутри его все пылало, и сам он сгорал от нетерпения просветить Коула насчет столь очевидных вещей.

В начале марта, одним прекрасным ранним утром, население домика у кладбища увеличилось. Окна были тщательно зашторены, чтобы не пропускать внутрь лучи яркого весеннего солнца. А счастливые родители смотрели на свое чадо — первого вампирооборотня. Как и все новорожденные, он был маленьким, сморщенным, жутко несимпатичным, но молодая мать словно не видела этого. Ее восхищало, что дитя родилось с двумя глазными зубами. Вместо плача младенец издавал резкие шипящие звуки, будто был детенышем королевской кобры, и кусал все, что двигалось.

— Гляди, какая прелесть, — восторженно вздыхала Карола. Она помахала младенцу, который тут же изогнул губки и заурчал. — Какой проворный. Милый маленький кусачка Мамочкин кусачка.