Бессмертный избранный (СИ) - Юлия Леру

на маминой постели. Цили сказал, в доме все осталось так же, как при ней. Когда я приеду, мне будет, чем заняться.

Они уходят далеко за полночь. Кмерлан засыпает прямо на постели, обняв Эзу, и я осторожно снимаю с него корс и сокрис и укрываю одеялом. Он только утыкается Эзе в макушку и сопит. Эза даже не просыпается.

Я ложусь с ними рядом, но не сплю еще долго, слушая ровное дыхание, глядя по голове то одного, то другого.

Это долгая ночь, и в то же время такая короткая. Утром у входа нас уже ждет крытая повозка, запряженная лениво жующим тающий снег тяжеловозом. Уже загружены по приказу Мланкина плотно набитые сеном мешки, еда, вода. На тяжеловозе Унна, Цили и Эза доберутся до границы Асморанты, закатного края Северного Алманэфрета. Дальше придется отправиться с караваном кочевников верхом. К тому времени Эза, наверное, уже будет ходить или даже бегать.

Край бесконечной пустыни, северные земли, бесплодная равнина Глиняной пустоши, Каменный водопад, Цветущая долина. Круг, который должен начаться и закончиться здесь, в Асморе, в доме правителя земли от неба до моря и до гор.

Цили заботливо укладывает под сиденье ящичек, в котором лежат туго свернутые свитки. Энефрет сказала, что листья, из которых сделаны свитки, не горят в огне и не тонут в воде. Им не страшно солнце, не страшны жуки-листоеды. Они будут лежать нетленными много Цветений. Я трогаю лист, он кажется почти прозрачным, одновременно хрупким и очень прочным.

— Ножом не разрежешь, я пробовал, — говорит Цили.

Я подаю Унне теплый корс для Цили, теплый корс для нее самой. Вчера мы не стали выносить их сюда, чтобы не выстудить, ведь очажок в повозке затопили только сегодня, и ткань в моих руках еще хранит домашнее тепло.

— Семя брошено, но взойдет ли росток веры — зависит от вас, — говорит Энефрет, стоя рядом с нами у повозки. Она держит Эзу на руках, но он недоволен и хнычет. Он только что поел и хочет спать, и все норовит упасть головой ей на грудь.

— Ну потерпи еще немного, сынок, — говорю я ему. — Скоро поспишь в тепле.

Но он капризничает и ерзает у Энефрет на руках, пока она говорит напутственное слово.

— Все войны и болезни, все великие деяния и ошибки, все кровавые бойни и чудеса, — говорит Энефрет нараспев. — Все это вы должны будете занести в свитки, записать для тех, кто придет после. Старый мир будет забыт уже скоро. В новом мире с вами будет Избранный, а после того, как вы умрете, только Эза и будет помнить о том, что было раньше.

— Кха, — говорит Эза, словно понимая, о чем речь. И хоть пока это только видимость, уже скоро он действительно поймет.

Нас провожают взглядами, но подойти никто не решается. Слишком грозным было послание Энефрет, слишком недоверчивы те, кто никогда не знал жизни без магии. И хоть она и здесь — живое свидетельство того, что то послание всему миру было правдой, не все готовы принять ее сразу.

Придется Эзе постараться.

Унна первой забирается в повозку, принимает у Энефрет ребенка. Я тут же забираю его назад, целую в щечку, в ручки, в глаза, и все-таки отдаю ей.

Оттираю набежавшие слезы и прошу Цили и Унну быть поосторожнее. Л’Афалия обнимает хмурого Кмерлана, долго не отпускает его. Наконец, тоже забирается в повозку, закрыв за собой дверцу, чтобы не выхолодило внутри.

Я прощаюсь с Цили, он целует меня в мокрую щеку.

— Я присмотрю за ним. Я обещаю тебе.

— Я знаю, — говорю я. — Я знаю, что вы вернетесь, но все равно…

— Ты дождешься нас, и все будет хорошо, — говорит Цили мягко. — Энефрет не нарушает слова.

Цили уже готов взобраться на козлы, когда мы оба замечаем повозку, подъезжающую к дому со стороны восходной улицы. Повозка останавливается почти рядом с нами, и подбежавший мальчишка из работников Мланкина открывает примерзшую дверь, едва не свалившись на землю от сильного рывка.

— Кто это? — спрашивает Цили, но я только качаю головой. Мне неведомо.

Но я тут же все понимаю, когда из повозки появляется девушка. Она невыразимо прекрасна, как солнце, как снег, как молодая листва. Ее яркие карие глаза отливают медом, а волосы спускаются по плечам пышной золотистой волной. Она оглядывается вокруг, но ни наследника, ни правителя на улице нет. Я уже готова окликнуть ее, когда из дома выходит — почти выбегает советник правителя, старик Шудла.

Он подхватывает гостью под руку и ведет в дом.

— Кто это? — спрашивает Цили.

— Алманэфретка, — коротко говорю я. Вижу его непонимающий взгляд, но не могу удержаться. — Долго же добиралась.

Им пора трогаться, но Цили медлит, как будто все же ждет, что я объясню. Красота девушки как молния, она бьет в мужчин даже с расстояния. Шудла, кажется, потерял дар речи, вся охрана просто стоит с открытыми ртами, и он тоже не может отвести от девушки глаз, пока она не исчезает за дверью.

Я оглядываюсь на Энефрет, но ее уже нет с нами. Только мы вдвоем на пустой улице перед домом правителя. Только правительница и маг, которого покинула магия. Только ненужная жена и цветописец.

— Мланкин хотел взять новую жену, — говорю я. — Видимо, он послал за ней, когда решил, что я умерла. Раз я жива, ему придется ждать два Цветения, пока Серпетис не станет нисфиуром и не разорвет наш союз.

— И она все эти два Цветения будет ждать? — Цили качает головой.

— Не