Визиты: Осенние визиты. Спектр. Кредо - Сергей Лукьяненко

– Потому вы и поверили Ирине? – спросил Мартин.

Павлик тихо засмеялся:

– Мы знали это всегда. Мы верим своим преданиям – нам не во что больше верить. Но девочка с Земли обратила наше внимание и на другие факты.

– К примеру?

– На предания о глобальной катастрофе, существующие почти во всех мирах.

– Первобытные люди склонны были любой локальной трагедии придавать глобальный масштаб, – резко ответил Мартин. – А поскольку локальных катастроф хватало, то весь мир о чем-то таком помнил. И каждое весеннее половодье через поколение называлось Вселенским потопом.

– На всех планетах были древние культы, поклонявшиеся пришельцам с небес… – не споря, продолжил Павлик.

– А где еще жить богам? Там, откуда все видно, сверху, – отрезал Мартин.

– На всех планетах, куда прилетели ключники, существуют древние руины с исчезнувшими объектами поклонения.

– Разумеется! – фыркнул Мартин. – Алтарь всегда делался из драгоценных материалов. И грабители уносили не кирпичи из стены, а золото и серебро.

– Тебя не смущало разнообразие рас в галактике?

– Ясное дело… – начал Мартин. – При чем тут разнообразие рас? Наивно было бы надеяться, что на всех планетах жизнь приняла одинаковые формы.

– Ты не совсем прав, – сказала амеба. – Около трети всех рас галактики – гуманоиды. Причем сходство очень сильно, даже на уровне ДНК можно выделить одинаковые участки генетического кода.

– Ну, положим, это довод в пользу каких-то древних контактов… – признался Мартин.

– Еще двадцать процентов – это формы жизни, происходящие с планет неземного типа. Иной состав атмосферы, гравитация… – Павлик хрюкнул. – Мы на них внимания обращать не станем. Они и сами-то нами не слишком интересуются… А вот еще половина рас – это бывшие гуманоиды. Вроде нас.

– Что? – опешил Мартин.

– Вроде нас, беззарийцев! – твердо сказала амеба. – Наши создатели были гуманоидами. Наша планета была похожа на твой мир. Потом все изменилось – и появились мы. Другие расы менялись иначе. Ты ведь побывал в мире дио-дао?

– Побывал.

– Как могла развиться естественным путем столь ненормальная форма разумной жизни? – возмущенно спросила амеба. – Скоротечная жизнь, наследственная память, аскетизм и самоограничение при наличии высоких технологий… А ты заметил их болезненное неприятие биологической грязи?

– Требование справлять нужду только в туалетах? – засмеялся Мартин. – Мало ли… обычная гигиена или брезгливость.

– Это только внешнее проявление, – изрек Павлик. – У них еще и безотходное производство. И ограничение потребностей – тоже из боязни загрязнить среду обитания. Когда-то мир дио-дао пережил глобальную экологическую катастрофу. Уцелевшие формы жизни – кстати, их очень мало, на всю планету не более пятисот видов живых существ – ускорили метаболизм и обрели наследственную память. Ничего себе эволюция, да?

Мартин пожал плечами.

– А если взять Иолл? Двуногие, двурукие, очень похожие на людей…

Мимолетно подумав, что только с точки зрения амебы иоллийцы похожи на людей, Мартин все-таки не стал возражать.

– И при этом – прикованные к матери пуповиной! Всю жизнь! – Амеба возвысила голос. – Это противоречит всем целям сохранения вида! Это ненормально, это отвратительно, это неудобно! Но они с рождения и до смерти живут материнскими семьями! Как возникла такая форма жизни?

– Не знаю.

– А я – знаю! – отчеканил Павлик. – Их планету постигла своя, персональная катастрофа. Изменившая условия жизни так, что только коллективные организмы смогли выжить.

– Ты очень хорошо знаешь чужие расы, – признался Мартин.

– Это моя работа. Ведь я – специалист по контактам с гуманоидной группой рас, – скромно призналась амеба. – Так вот, Мартин! Предыдущее разрушение транспортной сети ударило только по цивилизациям, живущим на планетах нашего с тобой типа. Углеродные, дышащие кислородом формы жизни на водной основе были изменены. Кто-то – менее. Аранки, люди, геддары – почти неотличимы друг от друга. Кто-то – более. В нашем случае изначальная раса просто вымерла, успев создать нас…

– Ты хочешь сказать, что это было сделано специально? – воскликнул Мартин. – Не просто последствия разрушения межзвездных сообщений, а намеренный эксперимент над разумными расами?

– Конечно.

– Бред, – сказал Мартин. – Зачем? Я понимаю – естественный хаос после исчезновения высоких технологий, войны, варварство, эпидемии… Но сознательный эксперимент?

– Зачем? Миллиарды лет назад волна жизни прокатилась по нашей галактике, – сказал Павлик. – Я не стану гадать, что или кто был тому причиной. Думаю, ты и сам понимаешь: сколько ни облучай теплую грязную водичку, сколько ни пропускай через нее ток – жизнь из неорганики не получишь. Клетка – это слишком сложно для случайности! Но она возникла… и жизнь отправилась в путь. Обзавелась разумом. Стала постигать мир. Зачем?

– Это естественное стремление разума. Желание постигнуть окружающий мир…

– Чушь! – резко ответила амеба. – Единственное естественное стремление разума – максимально долго длить свое существование. Постижение мира – лишь способ обеспечения безопасности. Я спрашиваю тебя о другом – зачем нужен разум? Не примитивный, животный рассудок, а разум? Надеюсь, ты способен различать эти понятия?

– Способен, – ответил Мартин. – Разум нужен для той же самой безопасности. Существо, способное задаваться абстрактными вопросами, имеет куда больше шансов на выживание.

– Только в дальней перспективе. Ладно, допустим, что цепочка случайностей сумела закрепить разум в дополнение к рассудку. Но ведь большинству так называемых разумных особей разум в общем-то мешает. Они вполне способны обходиться рассудочной деятельностью. Выполнять несложную работу, соблюдать требования социального общежития, получать удовольствие от пищи, размножения, физиологических удовольствий различного плана. Животные прекрасно существуют в стаях, радуются своему существованию и не испытывают негативных последствий от разума.

Мартин невесело засмеялся:

– Что ж, ты прав. Большая часть человечества прекрасно обходится рассудочной деятельностью. Разум дремлет. И так, полагаю, у большинства гуманоидных цивилизаций. Что с того?

– Зачем нужен разум?

– Как средство выживания…

– Зачем нужен разум? – рявкнул Павлик.

– Чтобы задавать дурацкие вопросы! – заорал в ответ Мартин. – Чтобы терзаться смыслом жизни! Чтобы бояться смерти! Чтобы придумать Бога!

– Уже лучше, – мягко сказала амеба. – Если для рассудка хватает первой сигнальной системы, то разум, вынужденный оперировать абстрактными понятиями, создает вторую – речь. Не важно, как мы передаем свои мысли – колебанием воздуха, электронными импульсами, цветным узором на коже. Информация, оторванная от своего носителя, становится главным орудием разума. Средством постижения мира – и средством воздействия на мир. Но сделаем еще шаг, Мартин. Разум… что дальше? Что будет третьим этапом – после рассудка и разума? Какую сигнальную систему обретет над-разумное существо? Останется ли грань между мыслью и поступком, информацией и действием? Сущность над сущностью, что это? Уже Бог? Еще человек? Сколько этапов должна преодолеть жизнь, чтобы окончательно выделиться из косной материи? И что же заставляет нас биться о барьеры гомеостаза, обретая еще ненужные свойства – вначале рассудок, потом разум, потом… потом что-то, еще не имеющее названия. Что выдергивает нас из животного спокойствия, что гонит дальше? И в чьих руках пряник и плеть? Кто он – Великий Экспериментатор, возмутитель спокойствия, созидатель и разрушитель? Бог? Или всего-то над-разумное существо, терзаемое столь же страшной жаждой, как наша? Счастье ли разум? А счастье ли – над-разум? И сколько вообще ступенек в лестнице, начинающейся с рассудка? Звери не жаждут обрести разум, это мы порой пытаемся тянуть их из ласковых и нежных животных снов к своему разумному страданию. А разумные не стремятся сделать новый шаг – в нас еще жив тот древний ужас обретения разума, нежданного и непрошеного подарка свыше. Нам комфортно и сытно на нашем уровне постижения мира. Нам не нужно знание, которое мы не в силах даже представить.