Собрание сочинений в 9 тт. Том 10 (дополнительный) - Уильям Фолкнер

сукин кот у меня сегодня отобрал? Подумать только — я же мог крутить им пипанолу за здорово живешь, хорошо — случайно подслушал, что они собираются заплатить. А вышел бы на минутку за дверь — и прозевал 'бы. А не случись под рукой меня, они бы кликнули любого, кого угодно с улицы. Понимаешь, про что я? Как задумаешься, так хочется отступиться, все бросить.

— Что бросить? — спросил Нед. — Ради чего бросить?

— Просто все бросить, — ответил Отис. — Когда подумаю — сколько годов я проторчал на нашей дерьмовой арканзасской ферме, когда до Мемфиса рукой подать, только реку переехать, а я этого не знал! И ведь мог узнать про это, когда мне было четыре, ну, пять лет, а я до прошлого года не знал! Нет, иногда хочется отступиться, все бросить. Но, наверно, не брошу, я еще свое наверстаю. Сколько ваша компания думает зашибить на коне?

— А вы над конем голову не ломайте, — сказал Нед. — Вы лучше подумайте, как назад до ночлега добраться и в постель лечь. — Он даже приостановился, вполоборота к Отису. — Дорогу назад знаете?

— А там поживиться нечем, — сказал Отис. — Я уже пробовал. Уж очень они настороже. Не то что в Арканзасе, когда тетя Корри жила у тетушки Фитти, — там у меня был устроен глазок. Раз вы обменяли на него машину, значит, рассчитываете не меньше как две сотни… — На этот раз Нед обернулся полностью. Отис увернулся, отскочил в сторону, выругался, обозвал Неда черномазым, — а я твердо знал, меня научили отец и дед, должно быть, еще до того, как я начал себя помнить, потому что не помню, с каких пор я это знал: джентльмен не должен никогда никого оскорблять, насмехаться над чьей-нибудь расой или религией.

— Пойдемте, — сказал я. — Они уже далеко ушли. — И в самом деле: они ушли уже на два квартала вперед и как раз заворачивали за угол; мы побежали, затрусили рысцой, в том числе и Нед, чтобы их нагнать, и в самый раз — перед нами был вокзал, Сэм беседовал с каким-то человеком в замасленном комбинезоне с фонарем в руках — должно быть, стрелочником, во всяком случае, с кем-то с железной дороги.

— Понятно, что я имел в виду? — сказал Нед. — Как ты думаешь — стала бы полиция высылать человека с фонарем посветить нам?

А ты понимаешь, что я имею в виду (это насчет украденного скакуна): те, что служат Добродетели, работают на свой страх и риск, в одиночку, в ледяном вакууме скрытого осуждения; но посвяти они себя He-Добродетели — и отбою не будет от охотников помочь. Сэм уговаривал мисс Корри обождать внутри вокзала вместе со мной и Отисом, пока они с Буном и Недом разыщут наш товарный вагон и погрузят туда коня, и даже вполне добровольно предлагал оставить нам Буна, то есть оставить нас под охраной его роста, возраста и пола, тем доказав, что по крайней мере Сэмова половина двоемужней игры вничью настроена мирно и доверчиво. Но мисс Корри от лица нас троих отвергла это предложение. Поэтому мы вслед за фонарем свернули в сторону, прошли через ворота и очутились в лабиринте товарных платформ и путей; тут уже Неду самому пришлось стать во главе шествия, и взять повод, и успокоить коня, так что мы опять смогли двинуться дальше в облаке горячих аммиачных конских испарений (ты-то не знаешь, как пахнет испуганная лошадь, ведь не знаешь?), под ровное бормотанье Неда, уговаривавшего коня; и то и другое — бормотанье и запах — сгустились, уплотнились, сконцентрировались в полумраке между неосвещенными товарными и пассажирскими вагонами, между зелеными и рубиновыми глазами стрелок; дальше, пока не оставили позади пассажирский участок и не оказались на засыпанной шлаком дорожке, бегущей вдоль подъездного пути, который вел к большому темному складу с погрузочной платформой перед ним. Тут стоял и наш вагон, а между ним ж концом платформы оставалось добрых двадцать пять футов освещенного луной пространства (да, это так, мы шли теперь при лунном свете. Тут не было уличных и станционных огней, и мы, то есть я, видели теперь луну), его нелегко было перескочить даже скаковой лошади, а уж что говорить о рысаке-трехлетке, у которого (по словам Неда) и с простой-то рысью не ладилось. Сэм вполголоса обругал всех служащих железной дороги: стрелочников, рабочих из депо, кассиров, словом, всех без разбору.

— Пойду схожу за козой, — сказал человек с фонарем.

— А на что нам коза? — сказал Нед. — Хоть бы и самая прыгучая. Нам надо либо платформу подвинуть, либо вагон.

— У нас так маневровый паровозик называют, — пояснил Сэм. — Не ходи, — сказал он человеку с фонарем. — Я этого ждал. Ведь что значит для паровозной бригады ошибиться на каких-нибудь двадцать пять футов? Ровным счетом ничего. Потому я и просил тебя взять с собой ключ от будки. Достань ломы. Может, мистер Бун не откажется тебе помочь.

— А почему тебе самому не пойти? — сказал Бун. — железная дорога твоя, а не моя, я здесь чужой.

— А почему тебе не отвести домой мальчиков и не уложить спать, если ты с чужими такой застенчивый? — сказала Корри.

— А почему тебе самой их не отвести? — спросил Бун. — Твой дружок уже раз объяснил, что тебе тут нечего делать.

— Я сама пойду с ним за ломами, — сказала мисс Корри Сэму. — Приглядишь за мальчишками?

— Ладно, ладно, — сказал Бун. — Ради Христа, начнем мы когда-нибудь? Через четыре или там пять часов подойдет поезд, а мы всё будем ждать, кто кого переспорит. Где твоя будка, браток? — Бун и человек с фонарем ушли, и нам осталось только лунное освещение. От коня уже почти не пахло, он стоял и терся мордой о Недов сюртук, точно комнатный. А Сэм думал про то, про что думал и я с той самой минуты, как завидел платформу.

— Если обойти склад, там есть сходни, — сказал он. — Он когда-нибудь ступал по сходням? Свел бы ты его, показал их ему. Вот подгоним вагон к платформе, тогда и поможем тебе, втащим его наверх хоть на руках, коли понадобится.

— Да вы не тревожьтесь за нас, — сказал Нед. — Ваше дело поставить вагон так, чтобы нам с конем не сигать через десятифутовую канаву. Этому коню не меньше вас охота вон из Мемфиса.

Я все боялся — а вдруг Сэм скажет: «Может, и мальчугана с собой прихватишь?» Потому что я мечтал посмотреть, как будут сдвигать вагон. Я не верил, что это возможно. Но мы продолжали ждать. Ждать пришлось недолго;