Корабль смерти, Стальной человек и другие самые невероятные истории - Ричард Матесон

— Мгновенье или вечность, какая разница, — отозвалась она, покусывая мочку его уха.

— Мгновенье или вечность, — проговорил он. — Да.

— Что?

— Ничего. Просто задумался о власти времени.

— Если уж это так тебя беспокоит, милый, — сказала она, рывком открывая дверь каюты, — тогда не будем терять ни секунды.

Катер с гудением мчался по тихому морю.

— Что, турпоход? — воскликнула Кэрол, — В твоем возрасте?

— Пусть тебя это не волнует, — едко ответил Оуэн. — Я, по крайней мере, еще не готов записываться в старики.

— Ах, так значит, это я старуха!

— Прошу тебя, — скривился он.

— Она считает, что ты стар? — изумилась Элисон, — Господи, как плохо знает тебя эта женщина!

Походы, лыжи, гребля, плавание, прогулки верхом, танцы, пока солнце не прогонит ночь. Он говорил Кэрол, что занят исследованиями для нового романа, не зная, верит ли она ему, и не особенно этим интересуясь. Недели и недели в ожидании неумолимой смерти.

Он стоял на залитом солнцем балконе в номере Элисон. Она, раскинув руки цвета слоновой кости, спала внутри, словно утомившийся от игры ребенок. Тело Оуэна изнывало, каждый хилый мускул молил о пощаде, но в данный момент он думал не об этом. Он размышлял о кое-чем ином: лежа рядом с ней, он натолкнулся на подсказку.

За всю свою жизнь у него, кажется, не сохранилось ни одного отчетливого воспоминания о физической любви. Все подробности моментов, ведущих к акту, были живы, однако самого акта не было. И точно так же были затемнены и шатки воспоминания о том, чтобы он ругался вслух.

Именно такие эпизоды цензор обычно вырезает из фильма.

— Оуэн?

И шорох простыней. Она снова звала его, вкрадчиво, но властно. Он обернулся. «Только позволь мне запомнить это, — подумал он. — Пусть каждая секунда останется со мной, каждый миг пылающей страсти, все требования плоти, упоительное, исступленное помешательство». Взволнованный, он шагнул в дверь.

День. Он шел по берегу, вглядываясь в зеркально плоскую синеву моря. Значит, так и есть. Не осталось никаких отчетливых воспоминаний. С той самой секунды, как он вошел в дверь, и до сего момента — абсолютная пустота. Да, это правда! Теперь он знал. Промежуток времени ничем не был наполнен, время увлекало его к назначенному концу. Он играл сам, как и сказал Арти, только пьеса уже была написана заранее.

Оуэн сидел в темном купе поезда, глядя в окно. Далеко внизу спали залитая лунным светом Ницца и Элисон, через проход от него спали Джордж и Линда, беспокойно ворочалась Кэрол. Какое зло их взяло, когда он объявил, что они немедленно возвращаются домой.

Опять, думал он, опять провал. Он поднес к глазам часы и посмотрел на светящиеся стрелки. Семьдесят четыре минуты.

Сколько осталось?

— Ты знаешь, Джордж, — сказал он, — когда я был молод, хотя и не так молод, как ты, меня посетила одна фантазия. Мне показалось, что жизнь проносится мимо, словно движущиеся картинки. Полной уверенности, заметь, не было, всего лишь подозрение, однако оно мучило меня, и очень сильно. Пока в один день, не так давно, меня осенило, что все питают невольное отвращение к собственной смертной природе. В особенности такие старики, как я, Джордж. И мы постепенно склоняемся к мысли, что время каким-то образом нас надувает, заставляет нас на мгновение отвернуться в сторону и, пока никто не видит, стремглав проносится мимо, унося на своих жутких плечах наши жизни.

— Да, я понимаю, — произнес Джордж и снова закурил трубку.

Оуэн Кроули хихикнул.

— Джордж, Джордж. Ну отнесись с юмором к своему чокнутому папаше. Он уже недолго пробудет с тобой.

— Перестань уже болтать, — сказала Кэрол, которая вязала у огня. — Прекрати эти глупые разговоры.

— Кэрол? — позвал он. — Дорогая? — Ветер с юга заглушил его дрожащий голос. Он огляделся по сторонам. — Где ты? Где?

Сиделка привычно приподнялась на подушке.

— Ну-ну, мистер Кроули, — заворчала она. — Не надо так напрягаться.

— Где моя жена? Ради бога, приведите ее. Я не могу…

— Тише, мистер Кроули, не начинайте все сначала.

Он уставился на нее, на эту усатую грубую женщину, которая все время суетилась и увещевала его.

— Что? — пробормотал он. — Что?

И вдруг кто-то отодвинул завесу, и он понял. Линда разводилась в четвертый раз, снуя между конторой адвоката и коктейльными вечеринками, Джордж работал корреспондентом в Японии, в какой-то мере оправдывая то, что носит ту же фамилию, что и автор превозносимых критикой романов. А Кэрол, что с Кэрол?

Умерла.

— Нет, — сказал он совсем тихо. — Нет, нет, это неправда. Говорю вам, приведите ее сюда.

Постепенно чернота расступилась, превратилась в серый туман. Потом проявилась комната, крошечный огонек за каминной решеткой, врач у постели совещается с сиделкой, у изножья Линда, застывшая угрюмым призраком.

«Сейчас», — понял Оуэн. Вот сейчас пора. «Моя жизнь, — думал он, — была коротким представлением, чередой картинок на чьей-то гигантской сетчатке. На чьей же?» Он подумал о Джоне, о Линде Карсон, об Арти, Мортоне Цукерсмите и Коре, о Джордже, Лииде и Элисон, о Кэрол, о целом легионе людей, которые прошли мимо него за это представление. Все они теперь ушли, и лица их почти стерлись.

— Который… час? — спросил он.

Врач достал часы.

— Четыре часа восемь минут. Утра.

Ну конечно. Оуэн улыбнулся. Наконец-то он все понял. Сухость в горле превратила смех в сиплый шепот. Они стояли, глядя на него.

— Восемьдесят пять минут, — проговорил он. — Отличный хронометраж. Да, прекрасный хронометраж.

И затем, уже закрывая глаза, он увидел их, буквы, плывущие в воздухе, написанные на их липах и стенах комнаты. И напоследок появилось большое слово, слово в зеркальном отображении, белое и неподвижное.

Или ему это всего лишь померещилось?

Затемнение.

Никаких вампиров не существует!

Проснувшись теплым осенним утром, Алекса, супруга доктора Герии, почувствовала приступ страшной слабости. Несколько минут она неподвижно лежала на спине, уставившись в потолок затуманенными темными глазами. Господи, ее словно выжали! Руки и ноги, казалось, налились свинцом. Может быть, она заболела? Надо сказать Петре, пусть осмотрит ее.

Сделав осторожный вдох, Алекса медленно приподнялась на локте. Рубашка сползла до пояса, обнажив грудь. Странно, как могли развязаться бретельки, подумала она, опустив глаза вниз.

И сразу же закричала.

Внизу, в столовой, доктор Петра Герия, вздрогнув, оторвался от утренней газеты. Резко отодвинув стул, он бросил на стол салфетку и через несколько секунд уже мчался по устланному широким ковром коридору, затем — вверх по лестнице, перескакивая через ступеньки.