Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны) - Борис Фрезинский

Именно Серджо Д’Анджело получил в 1956 году от Пастернака для передачи издателю Фельтринелли рукопись «Доктора Живаго», которая в Риме немедленно была передана переводчику. Им стал как раз Пьетро Цветеремич, который уже 15 июня 1956 года представил издателю свою рецензию; вот недвусмысленный вывод Цветеремича:

«Роман Пастернака, по моему мнению, великая вещь и СССР через десяток лет, безусловно, признает и оценит его по достоинству <…>. В дополнение к тому признанию и уважению, которым пользуется Пастернак за границей как поэт, и, учитывая высокие достоинства его романа, следовало бы рекомендовать его издание в СССР <…>. Не опубликовать такую книгу — значит совершить преступление против культуры»[2216].

Эта рецензия решила судьбу итальянского издания: Фельтринелли утвердился в намерении выпустить роман (в Италии, во Франции и в Англии) во что бы то ни стало, и никакие последующие давления на него советских властей изменить это решение не смогли. В середине июня

1957 года Цветеремич закончил работу над переводом романа, а в сентябре 1957 года он в составе итальянской коммунистической делегации прибыл для переговоров в Москву: от него требовали, чтоб он отказался от своего перевода. Однако Цветеремичу удалось тайком съездить к Пастернаку в Переделкино и получить однозначную информацию о его положительном отношении к выпуску романа за границей. С этого момента все уговоры его отказаться от сделанного перевода были пустой тратой времени.

Приведу теперь отрывок из письма Цветеремича Эренбургу от 30 октября 1957 года:

«<…> „Контемпорашка“[2217] Вам очень благодарен за предоставление Вашего очерка о Бабеле[2218], который появится в будущем номере, посвященном годовщине Октябрьской революции. Я его перевел целиком. К сожалению не будет рассказа Бабеля; к моей просьбе в ССП ответили, что на днях выйдет книга (Бабеля. — Б.Ф.) и лучше ждать ее выхода.

На днях здесь в Италии появится роман Пастернака (к концу текущего месяца). Противно мне в этой печальной истории, что из-за того, что книга не выйдет в СССР, реакционные круги будут пытаться пользоваться ею на антисоветские цели. Я эту книгу перевел после того, что с советской стороны было заявлено о ее издании и когда не было мотива предположить обратное намерение. Во всяком случае она с полным правом принадлежит советской литературе, поскольку эта последняя является русской литературой в современных условиях. Я думаю, что сегодня советское общество, советские читатели довольно зрелы, чтобы понять и различить и ценные и несостоятельные стороны таких произведений; если вычеркнуть из советской литературы неопубликованием, они просто приобретут фальшивую славу. Сейчас уже дело разумной и умной критики показать несостоятельные стороны и концепции таких книг; когда они все-таки живы в силу своей поэтической ценности, просто игнорировать и отрицать их не решает вопроса…»[2219].

Эти формулировки куда более сдержанны и дипломатичны, нежели рецензия Цветеремича 1956 года. Это, может быть, связано с пониманием того, что почта в СССР перлюстрируется; возможно также, на позиции переводчика «Доктора Живаго» сказалось массированное (и безуспешное) давление советских властей на руководство итальянской компартии, чтобы сорвать выход неугодного им романа в Италии. В любом случае, как бы ни относились официальные советские лица к переводчику «Доктора Живаго», Эренбург сохранял с ним абсолютно дружеские отношения и открытую переписку.

Писем Эренбурга Цветеремичу 1953–1957 годов в его архиве нет. Вот текст первого сохранившегося письма Эренбурга; оно написано в пору, когда всемирный скандал, связанный с «Доктором Живаго», был еще совсем свежим:

«Москва, 17 декабря 1958.

я посылаю Вам книгу моих эссе[2220]. Мне очень хотелось бы, чтобы те из них, которые представляют общий интерес, „Уроки Стендаля“, „О некоторых чертах французской культуры“, „Импрессионисты“ и статья о Франсуа Вийоне, были бы переведены на итальянский язык. Может быть, Вы в этом деле можете помочь мне. Я прочел в одном нашем журнале, что в издании туринского театрального журнала „Иль драмма“ вышел отдельной книжкой „Лев на площади“[2221]. Буду Вам очень благодарен, если Вы сумеете прислать мне один или два экземпляра этой книги.

Именно в эту пору Цветеремич увлекся переводом автобиографических повестей К. Г. Паустовского — это была работа многих лет; у истоков ее отчасти тоже стоял Эренбург.

8 января 1959 года Цветеремич сообщал Эренбургу:

«<…> На днях я написал Брейтбурду[2223], прося его послать мне адрес К. Паустовского; я желаю ему писать, потому что я перевел отрывок из его повести „Беспокойная юность“ и повесть „Начало неведомого века“ и другие вещи Паустовского, которого очень люблю… А что Вы мне советуете из сегодняшней советской прозы? все не успеешь читать и я всегда боюсь, что, может быть, что-нибудь важного ускользнуло из поля внимания. К сожалению, не такая судьба некоторых плохих и злых книг, которые просто возмущают и все-таки усердно пропагандируются. Я говорю о последнем романе Кочетова[2224]. Тоже бывший корреспондент Унита в Москве такого же мнения и будет критиковать его на партийной печати.

Все задерживается из-за непонимания издательства Фельтринелли (с которым, между прочим, я поссорился) (из-за сборника советских поэтов. — Б.Ф.) <…>»[2225].

Прочитав письмо Цветеремича, Эренбург 27 января 1959 года написал Паустовскому:

«<…> Я получил письмо от Вашего переводчика П. Цветеремича, который спрашивает Ваш адрес. Он пишет, что перевел отрывок „Беспокойной юности“ для „Контемпоранео“ и „Начало неведомого века“, которое через месяц выйдет отдельной книжкой. Он собирается переводить и другие Ваши сочинения. На всякий случай посылаю Вам его адрес <…>»[2226].

Работа над переводами Паустовского заняла у Цветеремича немало времени; во всяком случае, когда в 1960-м «Новый мир» начал печатать первую книгу «Люди, годы, жизнь», взяться за эту работу Цветеремич не смог. 22 октября 1960 года он хвалил Эренбургу его новую книгу и рассказал, как итальянские издатели ухватились за «Люди, годы, жизнь». 21 ноября 1960 года Эренбург ему ответил:

«Дорогой Цветеремич! Ваше письмо получил. Права на печатание моих мемуаров я дал Эйнауди[2227]. „Эдиторе риунити“ я прав не давал. В начале декабря я еду в Италию и буду выступать с лекциями в нескольких городах. В середине декабря мы с Любовью Михайловной будем в Риме, где надеемся Вас увидеть…»[2228].

С издательством Эйнауди работал не Цветеремич, а Крайски — именно он взялся за перевод мемуаров Эренбурга. Это никак не осложнило отношений с Цветеремичем, они оставались исключительно дружественными, переписка продолжалась до лета 1967 года. В этом смысле очень характерно письмо, которое написал ему Эренбург 11 ноября 1964 года:

Ваше письмо меня рассмешило научной славянской орфографией[2229], а также случаем, который Вы описываете и который Вас обидел. Я не мог о Вас сказать, что Вы „болван“, ни даже того, что является моим мнением, а именно, что Вы прелестный человек, потому что я не видел Тромбадори[2230] в этот его приезд в Москву. Я рассказал о Вашем письме Тышлеру (у него был инфаркт, но сейчас он чувствует себя лучше). Он просил передать, что он Вас любит и вполне доверяет Вашим заботам о возможной книге[2231].

Я не получил антологии русской прозы, о посылке которой Вы пишете мне. Если Вы, как я надеюсь, послали эту книгу заказной бандеролью, то проверьте. Я Вас также попрошу послать мне или попросить издательство прислать мне „Жизнь и гибель Николая Курбова“[2232]. Они не только не попросили у меня разрешения на издание перевода, но даже не сочли нужным послать мне один экземпляр. Что касается „Хуренито“, то сегодня я пишу Эйнауди запрос об этой книге и об издании „Люди, годы, жизнь“ с фотографическим материалом, который я ему послал, и укажу, что если я не получу ответа до 15 марта, то я буду считать, что он отказался от издания этих книг, и попрошу его передать фотографический материал Крайскому, а Вы сможете тогда предоставить „Хуренито“ тому издательству, о котором Вы пишете.

Передайте сердечный привет от нас обоих Вашей жене, а Эрике скажите, что я вспоминаю наш ужин вместе с нею <…>»[2233].