Век Наполеона - Уильям Джеймс Дюрант

Освободившись от экономических забот, он стал больше времени проводить в своем саду, превратив его в райский уголок из рододендры и других цветущих растений, которым он является и по сей день. Из его окна на втором этаже открывался вдохновляющий вид на Rydal Water (т. е. озеро) в двух милях от дома.

Тем временем (1805) он закончил «Прелюдию», начатую в 1798 году; «каждый день, — заметила Дороти, — он приносит нам с утренней прогулки по большой порции».88 Она и Сара Хатчинсон были заняты диктовкой; Вордсворт научился думать чистым стихом. Он озаглавил неторопливую эпопею «Рост ума поэта»; она задумывалась как ментальная автобиография и как прелюдия к «Экскурсии», в которой подробно излагалась философия, достигнутая в ходе этого роста. Он придал записям дополнительную интимность, неоднократно обращаясь в своих воспоминаниях к Кольриджу. Он извинился за поверхностный эгоизм поэмы; по его признанию, это «невиданное дело, чтобы человек так много говорил о себе».89 Возможно, по этой причине он не публиковал ее в течение всей своей жизни.

Это вполне терпимо, если принимать его в небольших дозах. Наиболее приятны сцены его детства (книги I и II), его уединенные лесные прогулки, когда ему казалось, что в разговоре животных, шелесте деревьев, даже в резонансе скал и холмов он слышит голос скрытого и многоликого бога. И вот, когда он сидел

В одиночестве на выступе,

С первыми лучами рассвета…

Часто в эти моменты наступает такое святое спокойствие

И душу мою охватит, и глаза телесные

Были полностью забыты; и то, что я видел

Это было похоже на что-то в себе, на сон,

Перспектива в голове….

Я, в данный момент,

Я видел, как благословения расстилались вокруг меня, словно море…

с непередаваемым блаженством

Я чувствовал, как распространяются чувства

Над всем, что движется, и над всем, что кажется неподвижным,

Над всем этим, затерянным за пределами мысли.

А человеческое знание, человеческий глаз

Невидимый, но живущий в сердце;

Над всем, что прыгает и бегает, кричит и поет,

Или бьется в прохладном воздухе; над всем, что скользит

Под волной, да, в самой волне,

И могучая глубина вод. Не удивляйтесь

Если транспорт высок, то и радость моя велика,

Общение в этом роде через землю и небеса

С каждой формой творения, как она выглядела

На пути к несозданному…

(Возможно, здесь есть недостаток или регресс: последняя строка предполагает разделение реальности между творением и его создателем; мы предполагали, что в пантеистическом видении Вордсворта Бог и природа, как и у Спинозы, едины).

В Кембридже (III) он иногда участвовал в студенческих забавах и гуляньях, но ему мешала безрассудная и недисциплинированная поверхностность студенческой жизни; он получал больше удовольствия от английской классики или от катания на лодке по реке Кэм. В каникулы (IV) он возвращался в свои ранние места, ел за семейным столом, ложился в свою привычную постель.

На том скромном ложе, откуда я слышал ветер.

Рев и сильный дождь; где я так часто

Летними ночами не спал, наблюдая за тем.

Луна в блеске среди листьев

Из высокого ясеня, который стоял рядом с нашим домиком;

Он смотрел на нее неподвижными глазами, пока она ходила туда-сюда.

На темной вершине размашистого дерева

Она раскачивалась от каждого порыва ветра.

В Кокермуте он мог гулять со своей старой собакой, которая позволяла ему сочинять стихи вслух и поэтому не считала его «помешанным на мозгах».

Ах! Нужно ли говорить, дорогой друг, что до краев

Мое сердце было полно; я не давал никаких обетов, но клятвы

И были созданы для меня…. чтобы я был…

Преданный дух,

жизнь ради поэзии.

Приятной была и та крадущаяся поездка через Ла-Манш (VI), чтобы ощутить счастливое безумие Франции в революции, возвышенность Альп, а затем, вернувшись, увидеть «чудовищный муравейник» под названием Лондон, где старик Берк в парламенте твердит о достоинствах традиции и «с презрением взрывает выскочку Теорию»; посмотреть на толпы, резвящиеся в Воксхолле или поклоняющиеся в St. Paul's; увидеть или услышать движущиеся толпы, разнообразие рас, лиц, одежд и речи, шум транспорта, улыбки проституток, крики торговцев, призывы цветочниц, хмельную серенаду уличного певца, художника, пишущего мелом картины на камнях, «античная пара обезьян на спине верблюда» — все это поэт ощущал так же остро, как и лес, но он не любил их и бежал (VIII) в более спокойные места, где любовь к всепоглощающей природе могла научить его понимать и прощать.

Затем снова во Францию (IX), где старый деспотизм и древние страдания, казалось, оправдывали и облагораживали восстание, и даже британец мог присоединиться к его дикому экстазу (XI).

Не одни только благоприятные места, но и вся земля. Красота носила в себе обещание… Какой только темперамент не просыпался при виде этой перспективы. За счастье, о котором не задумывались?

От этого высокого восторга Франция опустилась до преступлений, а Вордсворт — до прозы:

Но теперь, в свою очередь, стали угнетателями, Французы изменили войне в целях самообороны