'Канцелярская крыса' - Константин Сергеевич Соловьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Герти с испугом понял, что голос полковника истончается, слабеет. Вместо прежнего уверенного рокота он звучал едва слышным шорохом, как песок в приливной волне. Видимо, сила, позволявшая ему дотянуться до своего носителя, была не бесконечной. Слишком долгой получилась беседа, слишком много сил потрачено.
«Устал я, - полковник тяжело вздохнул, уже едва слышимый, - Упрямый же ты сукин сын, Уинтерблоссом, совсем вымотал старика…»
«Подождите! – Герти едва не вскочил вновь, - Подождите, полковник! А как же я?»
«А что с тобой, Уинтерблоссом?»
«Меня все еще собираются сжечь! Вы, кажется, говорили, что вы знаете способ сбежать отсюда?»
Голос полковника уже казался треском крыльев легкого ночного мотылька.
«А ты, кажется, в нем усомнился?»
«Я согласен! – выпалил Герти, молитвенно сжимая руки, - Что мне делать?»
«То, что я делал всегда, когда оказывался в дрянном положении. Используй то, что есть под рукой. Однажды на Суматре мне удалось заколоть леопарда, использовав клюшку для гольфа и кусок проволоки».
«У меня ничего нет!»
«Ерунда. Проверь карманы».
Герти торопливо разложил перед собой все содержимое карманов: горсть патронов и бумажник. Ни то, ни другое не выглядело достаточно внушительным, чтоб играть роль оружия или ключа. К его удивлению, полковника это ничуть не смутило.
«Отлично. Достань из бумажника чистый лист. Разверни. Надеюсь, ты умеешь сворачивать самокрутки, а?..»
«Я н-не курю»
Полковник испустил вздох, тяжелый, хоть и едва слышный.
«В Новом Бангоре триста тысяч душ, а меня угораздило попасть к этакому слюнтяю… Ладно, я все объясню, а ты слушай внимательно. Это просто…»
Полковник не соврал. Это действительно оказалось несложно.
[1] Градирня – устройство для испарения или охлаждения большого количества воды, своего рода большая труба.
[2] Toko (язык маори) – Шагай.
[3] Джон Булль (англ. John Bull) – собирательный архетипический образ англичанина.
[4] Kēmu (язик маори) – Игра.
[5] Пляска Святого Витта (хореический гиперкинез) - синдром, характеризующийся беспорядочными, отрывистыми, нерегулярными движениями.
[6] Давид Ливингстон (1813-1873) – британский путешественник и исследователь Африки.
[7] Кули (от хинди: क़ूली букв. «работник») - низкоквалифицированные рабочие-азиаты.
[8] Upoko oki (язык маори) – Дубовая голова.
[9] Ахав – персонаж романа «Моби Дик» Германа Мелвилла, капитан китобойного судна, посвятивший свою жизнь охоте на белого кита.
[10] Шкоты (нидерл. schoot) – часть такелажа, предназначенного для управления парусом.
[11] «Фиджийская русалка» - общее название популярного в XIX-м веке фальшивого музейного и ярмарочного экспоната, представляющего собой человекоподобную смесь млекопитающего и рыбы.
[12] Ремора - в греческой и римской мифологии гигантская рыба с присоской, которая приклеивалась к кораблям и задерживала их.
Охотники на Левиафана (5)
Это было похоже на настоящую церемонию. Да и было ею. Угольщики уже не спешили наброситься на Герти толпой, они выстроились двумя шеренгами, образовав живой коридор, ведущий к трону, ни дать, ни взять, герольды, встречающие прибытие монарха. Наблюдая за тем, как Герти выбирается из клетки, разминая затекшие ноги, они скалились и пихали друг друга обугленными костями, выдающимися из рук.
- Шагай, Ваше Величество! – кто-то больно двинул его в спину кулаком, состоявшим, кажется, больше из клубка костей, чем из плоти.
Наверно, они ждали, что Герти начнет сопротивляться, цепляться пальцами за решетку, кричать. Если так, им предстояло серьезное разочарование. Герти выбрался из клетки с видом если не короля, то наследного принца, покидающего комфортабельную карету. И сам сделал шаг вперед, к трону.
Угольщики выли за его спиной, бормотали на смеси английского с маори, желая ему, по всей видимости, долгих мучений, Герти не вслушивался. Отчасти из-за того, что все его силы уходили на то, чтоб сохранять спокойствие, тающее точно шарик ванильного мороженого, оставленного в вазочке. Он больше не ощущал присутствия полковника, старый авантюрист пропал без следа, оставив лишь сосущую пустоту в той части сознания Герти, которую он недолгое время занимал. Возможно, погрузился в те глубины, где Герти не мог его слышать. Или же стал первым заключенным тюрьмы «Уинтерблоссом», обретшим свободу. Герти хотелось в это верить.
- Тере! Тере[1]! – кто-то с хохотом отвесил ему пинка пониже спины, заставляя шевелиться быстрее, - Не смущайся, сыряк, двигай! Сейчас твоя белая шкурка порозовеет! Ух и запах пойдет!
- Перцем его натрите! – ухал другой, с выжженными дотла глазами.
- Дровишек надолго хватит, ты не бойся.
Дров и в самом деле было запасено с избытком, груда вышла выше человеческого роста. Угольщикам, должно быть, пришлось немало постараться, собирая ее по щепкам со всех концов Ржавого Рубца. И теперь они готовились славно повеселиться, наблюдая за тем, как бледный сыряк ощутит на своей шкуре все то, что они терпели годами.
Герти не смотрел на них. Его взгляд прилип к трону, как кусок теста прилипает к раскаленной добела сковороде. Трон еще не был разогрет, в распахнутой настежь топке у его основания коптила растопка, но Герти казалось, что у него мгновенно надуется волдырь, стоит лишь прикоснуться пальцем к седалищу.
Каждый следующий шаг давался тяжелее предыдущего, точно ноги его постепенно наливались чугуном. К тому моменту, когда до трона оставалось пять или шесть шагов, Герти уже ощущал себя так, будто весит добрых двести фунтов. Но он знал, что должен пройти эти оставшиеся шаги, пусть даже придется закусить до крови губу и закрыть глаза. Этого требовал замысел полковника Уизерса, показавшийся Герти безумным с самого начала, но единственный из тех, что имелись в его распоряжении.
Когда до трона оставалось два шага, кто-то из шеренги угольщиков вышел вперед, встав у него на пути. Герти не сразу узнал его. Отчасти в этом виновата была муть, повисшая у него перед глазами, застилавшая зрение облаком пепла.
- Нду чч-ч-тдо, сыдяк, г-г-готов погредь св-в-ввою задницу?
Это был Паленый, но выглядел он так, что Герти ощутил нестерпимое жжение в пищеводе, как если бы хватанул одним глотком целый стакан хваленого неразбавленного ямайского рома. Револьверная пуля, угодившая ему в лицо, не убила угольщика, лишь раздробила кости его черепа, вышибив
