Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница - Сьюзен Коллинз

Совет Хеймитча не лезть в бутылку заглушается смехом Пита.

– А уж какая деликатная! Сказать такое, после всего, что я пережил!

– Мы все много чего пережили. А деликатностью из нас двоих всегда отличался ты.

Я говорю все не то. Зачем я начинаю с ним пререкаться. Его пытали! Ему охморили мозги. Что же это со мной? Внезапно, я понимаю, что хочу накричать на него – сама не знаю почему. Пожалуй, мне лучше уйти.

– Слушай, я неважно себя чувствую. Давай загляну к тебе завтра, идет?

Я уже подхожу к двери, когда он произносит:

– Китнисс, я помню про хлеб.

Хлеб. Единственное, что связывало нас до Голодных игр.

– Тебе показали запись, где я рассказываю об этом?

– Нет. А есть такая запись? Странно, что капитолийцы ее не использовали.

– Мы сняли ее в тот день, когда тебя спасли, – поясняю я.

Боль сжимает мне ребра точно тиски. Зря я все-таки танцевала.

– Что ты помнишь?

– Тебя, – тихо произносит Пит. – Как ты копалась в наших мусорных баках под дождем. Как я нарочно подпалил хлеб. Мама меня ударила и сказала, чтоб я вынес хлеб свинье, но вместо этого я отдал его тебе.

– Да. Все так и было, – говорю я. – На следующий день, после школы, я хотела поблагодарить тебя. Но не знала как.

– После уроков на школьном дворе я пытался поймать твой взгляд. Но ты отвернулась. А потом… кажется, сорвала одуванчик.

Я киваю. Пит помнит. Я никогда никому об этом не рассказывала.

– Должно быть, я очень тебя любил.

– Да, – мой голос срывается, и я притворяюсь, будто кашляю.

– А ты любила меня?

Я опускаю глаза в кафельный пол.

– Весь Панем так говорит. Все это знают, потому Сноу и пытал тебя. Чтобы доставить боль мне.

– Это не ответ, – произносит он. – Когда я смотрю записи, не знаю, что и думать. Тогда, на первых Играх, все выглядело так, будто ты хотела прикончить меня с помощью ос-убийц.

– Я хотела убить вас всех. Вы загнали меня на дерево.

– Потом эти поцелуи… С твоей стороны они смотрятся не очень-то искренними. Тебе нравилось целоваться со мной?

– Иногда, – признаюсь я. – Ты знаешь, что за нами сейчас наблюдают?

– Знаю. А с Гейлом?

Во мне опять закипает злость. Терапия терапией, но я не собираюсь обсуждать это перед посторонними.

– Тоже неплохо, – резко бросаю я.

– И нас это устраивало? Что ты целуешься с обоими?

– Нет. Вас это не устраивало. Только я у вас и не спрашивалась.

Пит испускает презрительный смешок.

– Ты, я смотрю, порядочная стерва!

Хеймитч не останавливает меня, когда я выскакиваю из палаты. Бегу по коридору. По лабиринту отсеков. Забиваюсь в угол прачечной за теплую трубу. Проходит немало времени, прежде чем я понимаю, что именно меня так задело, а когда понимаю, стыжусь признаться. Еще недавно я принимала как должное, что Пит меня обожает. Теперь с этим покончено. Наконец он видит меня такой, какая я есть. Грубая. Недоверчивая. Эгоистичная. Смертельно опасная.

И я ненавижу его за это.

17

«Это подло!» – вот первая мысль, полоснувшая меня после рассказа Хеймитча. Выбегаю из палаты, лечу вниз по лестнице в штаб и врываюсь прямо на военный совет.

– Что значит, я не лечу в Капитолий? Я должна! Я – Пересмешница! – кричу я.

Койн едва поднимает взгляд от экрана.

– Вот именно. И твоя основная цель как Сойки-пересмешницы – объединить дистрикты в борьбе против Капитолия – достигнута. Не волнуйся, если все пройдет хорошо, мы пригласим тебя на церемонию капитуляции.

Капитуляции?!

– Мне не нужна церемония! Я хочу драться. И я вам нужна – кто из вас стреляет лучше меня?!

Не люблю хвастаться, но сейчас случай особый.

– Вы ведь берете Гейла!

– Гейл ежедневно участвовал в тренировках, если только не был занят другими обязанностями. Мы уверены, что можем на него положиться, – говорит Койн. – А сколько занятий посетила ты?

Ни одного. Вот сколько.

– Я охотилась… и тренировалась с Бити в отделе спецвооружения.

– Это не то же самое, Китнисс, – говорит Боггс. – Мы знаем, что ты ловкая, и смелая, и отлично стреляешь. Но в бою нам нужны солдаты. Ты понятия не имеешь об исполнении приказов. К тому же ты сейчас не в лучшей форме.

– В Восьмом вас это не заботило. Да и во Втором, если на то пошло, – парирую я.

– В обоих случаях твое участие официально не было предусмотрено, – говорит Плутарх, буравя меня взглядом, чтоб я не сболтнула лишнего.

Он прав. Ни сбивать планолеты в Восьмом, ни выбегать к раненым во Втором мне определенно никто не приказывал. Это получилось стихийно.

– Причем оба раза ты была ранена, – добавляет Боггс.

Внезапно я вижу себя его глазами. Семнадцатилетняя малявка. Взъерошенная. Недисциплинированная. Не оправившаяся до конца. Не солдат, а наказание.

– Но мне нужно быть там, – упрямо настаиваю я.

– Почему? – интересуется Койн.

Почему? Потому что я жажду отомстить Сноу. Потому что мне невыносима мысль находиться в Тринадцатом вместе с теперешним Питом, пока Гейл сражается на поле боя. Я не могу сказать Койн об этом, но у меня есть вдоволь других причин.

– Из-за Двенадцатого. Они уничтожили мой дистрикт.

Президент на секунду задумывается. Смотрит на меня оценивающим взглядом.

– Хорошо. У тебя есть три недели. Этого мало, но ты можешь хотя бы начать тренироваться. Если комиссия сочтет тебя годной, возможно, мы пересмотрим наше решение.

Точка. Это большее, на что я могу надеяться. Что ж, сама виновата. Из расписания выбирала только то, что мне по вкусу. Беготня с автоматом по полю меня не привлекала. Теперь вот расплачиваюсь.

Джоанна в госпитале рвет и мечет. Ее тоже не берут. Я говорю ей, что решила Койн.

– Может, тебе тоже разрешат тренироваться.

– Ладно. Я буду ходить на тренировки. Но я полечу в чертов Капитолий, даже если мне придется захватить планолет и убить экипаж.

– Думаю, на занятиях тебе лучше про это не распространяться, – говорю я. – Но я рада, что будет кому меня подбросить.

Джоанна ухмыляется. Похоже, наши отношения начинают налаживаться. Не уверена, что нас можно назвать подругами, но слово «союзники», пожалуй, сгодится. Это хорошо. Союзник мне скоро понадобится.

На следующее утро, когда мы в 7.30 являемся на тренировку, действительность дает мне пощечину. Нас определяют в отряд новичков, четырнадцати-пятнадцатилетних подростков. Это кажется несколько оскорбительным, пока не становится ясно, что и до них нам далеко. Гейл и остальные бойцы, выбранные для отправки в Капитолий, тренируются по ускоренной программе. После растяжки (больно!) часа два выполняем силовые упражнения (очень больно!), потом на очереди бег на пять миль (боль дикая!). Сколько ни обзывает меня Джоанна дохляком, неженкой и всякими другими словами, я выдерживаю только одну милю.