Курс гражданского права. Тома I-III - Константин Победоносцев

Писцовые книги нередко можно еще встретить, как доказательство, и в тяжбах между частными лицами о вотчинном праве; но из сего не следует заключать, будто бы можно в каком бы то ни было случае принимать их в крепость вместо укрепления. По вотчинному делу все может быть принимаемо в доказательство, коего рассмотрение и признание в той или в другой силе зависит еще от усмотрения суда, и в этом общем смысле писцовые книги могут служить наравне с дозорными, строительными и т. п. книгами и другими официальными актами старого времени, доказательством того или другого обстоятельства или состояния, какое в тех актах было отмечено.

Вот случай, в коем писцовые книги составляют главное доказательство. По силе 770 ст. Лесн. Уст. изд. 1893 г. владельцам, коим приписано в дачу право въезда в казенный лес, выделяются в собственность из сего леса участки в размере 20 десятин на каждые сто четвертей из писцовой четвертной, т. е. пашенной, дачи, к коей право въезда было придано. Посему для выдела участка владельцу необходимо удостоверить писцовыми книгами или крепостями количество своей первоначальной четвертной дачи. Сверх того, если первоначальная дача не состоит во всей целости во владении у одного лица, а раздробилась на участки дальнейшими переходами и передачами, то каждый из последних преемников владения обязан объяснить свое владение и доводами от перводачников, т. е. удостоверить, какая именно доля первоначальной четвертной дачи перводачника состоит у него, т. е. у наличного владельца, во владении по переходам; ибо только в меру этой доли и может быть ему выделен, по смыслу закона, участок из въезжего леса. Вопрос о сем возбуждался по меж. Департ. Сената (1871 и 1872 гг.) по делу о въезжем Ценском лесе тамб. губ. В сем деле имелась писцовая книга, по коей всем вообще поселенным жителям тамбовского уезда предоставлено право въезжать в Ценский лес для рубки на хоромное строение, на топливо и т. п. Наличные владельцы, основываясь на сем общем праве и не имея у себя ни доказательств о количестве писцовой четвертной дачи каждого владения, ни доводов от перводачников, домогались, чтобы выдел участков из въезжего леса был произведен им по соображению наличного владения, какое за каждым значится по планам и межевым книгам.

Глава третья. О применении давности к предметам межевого и вотчинного права

§ 85. Значение бесспорного владения. — Отличие бесспорного владения от давности владения. — Установление земской давности и применение оной к делам межевым. — Может ли давность применяться к совместному и к чресполосному владению по предметам вотчинного права? — Применение давности к делам специального размежевания

Применение давности к предметам межевого и вотчинного права тоже существенно различно. Генеральное межевание не касалось разбора вотчинных прав, и при исследовании наличного владения, найденного в даче, и титулов, его изъясняющих, вопрос о том: крепко ли то или другое вотчинное право, на коем опирается владение, — вопрос об основаниях вотчинного права, не имеет для межевых целей существенного значения. С определенной, срочной давностью владения соединяется юридическое предположение о том, что владение основано на безусловном праве собственности; а для межевания имело важность только существующее бесспорно до 1765 года владение в известной местности, независимо от срока, в течение коего такое состояние продолжалось и с коим могло быть связано предположение о праве собственности: притом в 1765 году, то есть при издании манифеста о межевании, у нас не был еще и установлен общий десятилетний срок земской давности. Отсюда понятно, почему межевая инструкция вовсе не упоминает о давности в числе межевых доказательств. Межевым доказательством могло, по смыслу инструкции, считаться вообще старинное, не ограниченное определенным сроком владение, если оно было бесспорное: то есть такое спокойное состояние владения, которому противного никто не помнил или которого никто не опровергал. Такое состояние, как было выше показано, предпочиталось иногда даже крепостям, в смысле межевого доказательства.

Но когда явилось у нас в законах правило о срочной земской давности, то по существу межевого дела применение ее к межевым делам не представлялось юридической возможностью. В самом деле, давность получила общую силу для всех гражданских прав по имуществу, по крайней мере общую отрицательную силу; то есть сроком давности утрачивалось вообще право на иск, с одной стороны, с другой стороны, приобреталось право утвердить юридически известное состояние владения, отразить от этого состояния всякое притязание во имя права. В этом смысле ничто не препятствовало применить давность и к межевому праву с тем только, чтобы признание владения в даче для межевания не смешивалось с утверждением владения в качестве вотчинного права. Одно дело: может ли известное владение, бесспорно продолжавшееся в течение давности, служить законным основанием для того, чтобы признать владельца участником в даче и показать его на плане; это есть право временное, условное право значиться владельцем, участвовать в государственном акте межевания. Другое дело: может ли такое владение превратиться в безусловное вотчинное право посредством давности? Один вопрос от другого не зависит, и самое название "бесспорное" владение имеет неодинаковый смысл в межевом и вотчинном деле. Межевой спор о владении может еще не касаться до основания вотчинного права, имея специальную цель — доказать, что владение противника не таково, каким или не там, где, ему быть следует, либо вовсе не должно иметь места. Межевой спор о владении — это столкновение смежных и противоположных отводов, причем каждая сторона указывает, где она владеет, где владела, где ей следует владеть; и если даже при сем изъясняет, почему именно следует владеть, со ссылкой хотя бы на крепости, все-таки такой спор, даже по крепостям, не приобретает еще значения спора о вотчинном праве. Следовательно, и давность владения по межевым делам не может служить в предосуждение давности вотчинной, и обратно. В межевом деле владение всего важнее, и крепости служат только изъяснением и оправданием существующего владения; посему при межевании и крепости, по коим нет владения, отрицаются, не принимаются в соображение, и претендент отсылается к суду вотчинному, где он должен доказывать свое вотчинное право по крепостям. А в вотчинном деле, напротив того, всего важнее крепостное доказательство вотчинного права, и крепости, хотя бы по ним не было никогда владения, служат к утверждению за претендентом вотчинного права и к уничтожению владения противной стороны, лишь бы только не утратил он давностью право иска по крепостям.

Однако же на практике межевого и вотчинного судопроизводства, по неясности понятий, смешивалось нередко межевое право с вотчинным, и бывали попытки применить давность к межевым делам безусловно; но центральное правительство не решалось утвердить такое применение. Так, в известном указе 15 мая 1778 года (N 14750), состоявшемся по представлению межевой канцелярии, о неудобстве некоторых постановлений межевой инструкции видно, что межевая канцелярия полагала уничтожить все споры о поверстных лесах, когда о завладении их до 1765 года исковых челобитен не было, причем приводился в основание манифест 1775 года о земской давности. Но Сенат в эту пору признал невозможным применить земскую давность к делам межевым, рассуждая, что многим землям по крепостям написаны непременные урочища, смежества и точная мера, и все это суть явные доказательства: ежели почитать и в землях 10-летнее промолчание, то ни живые урочища, ни смежества, ни мера, ни крепости не будут иметь силы: нужно будет иметь одно свидетельство о владении сторонних людей, которых легко преклонить можно: Притом не каждый владелец мог до межевания иметь точное сведение о числе владеемых земель, отчего и при завладении от просьб удерживался, тем более, что еще с 1731 г. велено послать межевщиков, следовательно, каждый и ожидал межевания, да и в манифесте 1765 года объявлено, чтоб никто не дерзал искать до начала межевания, если прежде 1765 года не искал, если владельцы имели в том запрещение, то как обвинить их в молчании? Впоследствии, без сомнения по поводу смешения понятий о давности, замеченного в приговорах судебных мест, было предписано сенатским указом 1824 г. (N 29981) межевым местам, чтобы по спорным делам межевым руководствовались общими законами о давности, где оные приличны быть могут; но о каждом решении, основанном на сих законах, межевая канцелярия обязана предварительно доносить Сенату и ожидать от него предписания об исполнении.

Но в то время, когда в общем российском законодательстве не утвердилось учреждение земской давности, учреждение это существовало издавна в законе западной Руси, в литовском статуте. Посему при издании в 1783 году инструкции для межевания могилевской и полоцкой губерний (N 15654) постановлено, что писцовых книг в том краю нет, а первым правилом к решению межевых споров принимается 10-летняя давность и бесспорное владение до 1767 года. Этот год принят начальным пределом для исчисления давности потому, что указом 1767 г. запрещено в том краю вступаться в пожалованные, арендные и в казне оставшиеся имения и чинить владельцам позывы на суд; следовательно, имея запрещение в иске, никто и права своего потерять не мог. Итак, кто не подавал иска до 1767 года, тот в 1767 году молчанием терял уже свое право на все, что до 1767 года было у него завлажено. Правило это в 1801 году (Ук. февр. 16) велено было применить к межеванию литовских губерний, с той разницей, что здесь, так как литовский край присоединен к России в 1793 году, начальным сроком давности велено считать 1783 год.