Заповедник для академиков - Кир Булычев

— Ты выпьешь чаю? — спросила Анна Ильинична.

— Надо напоить врачей, — сказала Н.К. — Я сейчас их сюда приглашу.

— Тогда мы с Сережей пойдем к Володе, — сказала Анна Ильинична.

— Только не говори никому, что Сергей Борисович тоже доктор, — сказала Н.К.

Мы с Анной Ильиничной прошли в спальню к Л.

У дверей стояли двое врачей, мне незнакомых. Они тихо переговаривались и при нашем появлении обернулись к нам, словно мы могли принести ключи от заколдованной пещеры.

— Товарищи, — сказала Анна Ильинична. — Надежда Константиновна ждет вас в столовой. Выпейте с дороги чаю.

Доктора с облегчением двинулись к столовой. Пришел Преображенский и встал снаружи у двери.

— Володя не хочет их видеть, — сказала Анна Ильинична, открывая дверь.

Я прошел к кровати.

У меня создалось впечатление, что за ночь Л. еще более усох и в то же время словно помолодел. Он меня узнал, приподнял левую руку, приглашая приблизиться. Дмитрий Ильич стоял в ногах кровати.

— Нельзя, — сказал Ленин, — нельзя все отдать ему! Он убьет Надюшу. Он всех убьет.

Он говорил половиной рта, но достаточно внятно — вчера он так говорить не мог.

— Что делать? — спросил Л. у меня.

— Мне кажется, что вам стало лучше, — сказал я. — Возможно, наступит облегчение.

— Нет, — сказал Л. — Глаза болят. М.И. не оставил надежды. Я не маленький… надежды нет.

— Но ваш организм…

— У меня не осталось организма, — внятно ответил Л.

В комнате воцарилось молчание. Потом Дмитрий Ильич сказал мне:

— Мы разговаривали с Осиповым. Он откуда-то уже знает о решении обратиться к яду. Но настаивает, чтобы врачи не принимали в этом участия.

— Как всегда — чистенькие руки, — сказал Л. — Скажите, доктор, как лучше принять его? В чае? В бульоне? Я думаю — в бульоне. Желудок у меня прочищен. Я готов.

— Но почему?

— Потому что сегодня вечером, — сказал он, — я полностью потеряю возможность двигаться… полный паралич… бессмысленное бревно…

— Володя, — сказал Дмитрий Ильич. — Может быть, Сергей Борисович осмотрит тебя?

— Я не возражаю, — сказал Л.

Я не был готов к осмотру — у меня даже стетоскопа с собой не было. Но в доме все нашлось. Я измерил пульс, кровяное давление, прослушал сердце… Ничего утешительного я сказать не мог… Во время осмотра Л. дважды впадал в забытье — давление прыгало… пульс был неровным и нитевидным… Странно, что жизнь еще теплилась в этом организме. В то же время я был крайне удивлен некоторыми несообразностями: участками нежной, юношеской кожи, совершенно очевидным возрождением луковиц волос, исчезновением морщин на лице — словно организм отчаянно пытался удержаться на плаву, пробовал, отбрасывал и вновь искал пути, чтобы обмануть смерть…

По моей реакции братья Ульяновы без труда поняли, что диагноз неблагоприятен.

— Не расстраивайтесь, — сказал Л. — Я иного и не ждал. Только не пускайте ко мне врачей…

Вошла Мария Ильинична. Дмитрий Ильич попросил ее согреть бульон.

— Не очень горячий.

Мария Ильинична без слов покинула комнату.

— Они молодцы, — сказал Л. — Они у меня молодцы…

Он устал и говорить почти не мог.

— Что мы возьмем? — спросил Дмитрий Ильич. — У нас есть выбор.

— Выбор! — Л. попытался засмеяться. Потом сказал: — Только не тот, что привез Сталин. Там может быть дерьмо.

Мне хотелось уйти — от Л. исходил слишком сильный поток неразличимых человеческими чувствами, но обжигающих волн. В бессилии маленького тела, в его капитуляции перед лицом смерти было такое могущество духа, что именно в тот момент я окончательно осознал, как этот человек мог держать в руках партию и громадную империю…

Мария Ильинична принесла поилку с бульоном. Дмитрий Ильич протянул руку, и я покорно отдал ему пакетик с ядом. Л. смотрел на него как зачарованный.

— Господи, спаси и помилуй, — шептали его губы — может быть, лишь я слышал этот шепот, а может быть, мне только казалось, что он шепчет. — За что мне такая мука, Господи?

Вошли Н.К. и Анна Ильинична. Анна Ильинична заперла за собой дверь.

Все мы, в первую очередь родные и случайно — я, были словно присяжные, которые должны будем перед небом свидетельствовать о происшедшем.

— Я не хочу, — шептал Л. — Освободите меня!

— Милый, — Н.К. заплакала — большие тяжелые слезы скатывались по толстым мягким щекам, — не надо, давай будем жить… Мы же справлялись…

Л. отрицательно двинул головой и протянул руку к поилке.

Н.К. не смогла дать ему поилку, и дал ее Дмитрий Ильич.

Л. пил спокойно, сделал несколько глотков, но потом вдруг судорожно, отчаянно оттолкнул поилку так, что вышиб ее из руки брата — она упала на пол и раскололась, — и все мы смотрели не отрываясь, как лужица отравленного бульона медленно растекается по паркету.

Л. откинулся на подушку и закрыл глаза.

Мы смотрели на него. В дверь постучали, но никто не двинулся.

— Ну! — произнес Л. — Скоро?

Н.К. опустилась перед кроватью на колени и положила руку ему на лоб.

— Нет, — прохрипел Л. — Нет, я не позволю! Пустите меня! Я еще живой!

Он начал биться в конвульсиях.

Я кинулся к нему. Почему-то Анна Ильинична протянула мне градусник. Я покорно сунул его под мышку и придерживал косточку правого неподвижного плеча.

Л. бормотал невнятно, выкрикивал тихонько непонятные слова, левая рука махала в воздухе, отбиваясь от невидимых нам злых сил. В дверь стучали. Мария Ильинична подбежала к двери и крикнула, чтобы отстали.

Анна Ильинична вытащила градусник и показала мне: ртуть остановилась на отметке 42,3 — дальше некуда было подниматься.

И вдруг Л. закричал — тонко, прерывисто.

Он мелко трепетал, бился — словно хотел выскочить из жгучей кожи… и я видел, как в дурном сне, и все это видели, как лопалась кожа, обнаруживая внутри под ней другую — розовую, нежную… нечто куда меньшее, чем Ленин, билось внутри его, распарывая оболочку. Ахнула, зажимая себе рот, Анна Ильинична, кто-то из женщин упал на пол, потеряв от страха сознание…

Голова Л., будто из нее изъяли череп, дергалась, сморщенная, и я сделал растерянный шаг ближе, чтобы помочь — не зная уж кому и чем. И тут сквозь лопнувшую на горле кожу прорвалась младенческая рука. Рука дергалась, разрывая кожу, — немного крови появилось на ней, но совсем немного.

Почему-то первой пришла в себя Н.К. Она оттолкнула меня, кинулась к дергающейся кукле и начала рвать кожу своего мужа, стараясь освободить из нее младенца, который выбирался из кокона, — я даже слышал, как рвалась, трещала живая кожа, мне стало так плохо, что я отступил назад и натолкнулся на лежавшую на полу Марию Ильиничну.