История России в рассказах для детей - Александра Ишимова

Это вступление не было слишком легким делом для союзников; войска, оставшиеся в Париже, и корпуса маршалов Мармона и Мортье, отступавшие перед неприятелями до самых стен столицы, защищались с неустрашимым мужеством. Их умолял об этом брат Наполеона, Иосиф, оставленный главным начальником и в случае нападения неприятелей — главным защитником Парижа. Чтобы показать, до какой степени Иосиф был настроен сопротивляться союзным войскам, надо сказать, как был встречен Французами офицер, посланный государем с первыми мирными предложениями. Это был флигель-адъютант[559] Орлов. Отправляя его, государь сказал следующие примечательные слова: «Поезжай. Для предупреждения кровопролития уполномочиваю тебя прекратить огонь везде, где надобно, и без всякой ответственности остановить самые решительные атаки, даже победу. Париж, лишенный своих блуждающих защитников и своего великого человека, не может устоять: я в этом убежден. Но даровав мне силу и победу, Богу угодно, чтобы я употребил их для мира и спокойствия вселенной. Если можем достигнуть этого без боя, тем лучше; если нет, то уступим необходимости и будем сражаться. Доброй ли волей или силой, на штыках или церемониальным маршем, на развалинах или в чертогах, но сегодня же Европа должна ночевать в Париже».

Иоахим Мюрат (1767–1815) — сподвижник Наполеона, он был женат на его сестре. В 1804 г. он стал маршалом Франции, в 1808 г. — королем Неаполитанским. Мюрат участвовал во всех наполеоновских войнах.

Но Орлов не мог исполнить поручения государя. На всем пути его встречали ружейные выстрелы неприятелей, и он должен был вернуться, так и не начав переговоров, и Французы только тогда решили просить пощады, когда войско союзников, в числе которых основную часть составляли в тот день Русские, принудило их к тому упорной битвой на высотах, окружающих Париж. Генералы, отличившиеся в этой битве, были: Барклай де Толли, Ланжерон, граф Милорадович и Раевский.

В то время, когда маршалы Мортье и Мармон вынуждены были просить пощады, главного начальника Парижа, Иосифа Бонапарта, уже не было там: оставаясь на высотах Монмартра, где происходило главное сражение, до тех пор, пока не показалась вдали армия Блюхера, шедшая на условленное соединение под стенами Парижа, он выехал из столицы, оставив маршалам следующую записку, написанную в то самое время, когда приближающееся новое войско союзников убедило его в невозможности противиться дальше могуществу, стремившемуся покорить Французов: «Если господа маршалы Мортье и Мармон не могут удержаться на позиции, то разрешаю им вступить в переговоры с Российским императором и князем Шварценбергом, которые перед вами. Войскам отступить на Луару».

Эта записка решила судьбу Парижа. Офицер, посланный Мармоном просить о прекращении военных действий и согласия на перемирие, приведен был к нашему государю на Роменвильскую гору в ту самую минуту, когда его величество намеревался отдать своей гвардии приказ идти вперед, чтобы встретить победу, которая уже носилась в воздухе над Русским воинством вместе с их двуглавыми орлами. Посланный робко приблизился к Александру и исполнил свое поручение.

Неизъяснимо сладостна была для Русского государя эта минута покорности его гордых врагов! Как была вознаграждена твердость, которую он проявлял во все время своей борьбы с неприятелем, считаемым всеми непобедимым! Эта непреклонная твердость была, может быть, главной причиной невероятных успехов Русских в войне с Наполеоном. Император сохранил ее и в эту последнюю минуту, когда принимал мирные предложения Парижан. Его величество сказал посланному от маршала Мармона, что соглашается на его просьбу остановить сражение, но с условием, чтобы Париж был сдан, «иначе, — прибавил он, — к вечеру не узнают места, где была ваша столица». Такая решительность заставила маршалов не медлить с ответом и не предлагать невыполнимых условий сдачи. Они только попросили дозволения выйти со всеми войсками из Парижа и идти с ними по дороге, которую сами изберут себе. Во всем остальном город предоставлялся великодушию союзных государей — великодушию, вполне оправданному, особенно со стороны Русских войск: величайший порядок сохранялся среди них до такой степени, что нельзя было представить себе, что наши солдаты вступили в столицу того народа, который за год перед тем безжалостно сокрушал в их стране церкви и жилища, убивал их жен и детей.

Вступление наших войск в Париж представляло прекрасную и самую приятную для Русского картину. Оно было назначено на 19 марта. Подготовка к этому вступлению началась не рано утром, а ночью, когда большая часть войска не спала от нетерпения увидеть славную цель своих трудных походов. Государь ночевал в замке Бонди, находящемся в окрестностях Парижа. В 8 часов утра он выехал оттуда. Прусский король и Русская гвардия встретили его на дороге, а в трех верстах от Парижа его встречали многие жители. Все стремились видеть Александра, все спрашивали, где он. И увидев его, не могли налюбоваться его прекрасной наружностью, надивиться его приветливости. Восхищение, с которым Парижане смотрели на Русского императора, было так велико, что многие из них на торжественной встрече кричали ему: «Царствуйте над нами или дайте нам монарха, который был бы на вас похож!»

С удивлением смотрели они также и на Русские войска, веселый вид которых, порядок и даже какая-то щеголеватость в одежде, образованность и ласковость офицеров поражали Французов до такой степени, что они не раз говорили Русским: «Вы не Русские, вы, наверное, эмигранты!»

Все это вместе с восклицаниями: «Да здравствует Александр! Да здравствуют Русские!» раздавалось со всех сторон 19 марта, когда союзные войска проходили по Парижским улицам, и во время пребывания Русских в Париже Французы проявляли к ним гораздо больше доверия, и даже какого-то радушия и любви, нежели к Австрийцам и Пруссакам: они видели только в императоре Александре и его воинах своих спасителей от тех бедствий, которые заставил их вытерпеть Наполеон в последнее время своего владычества, и именно Александру Французский Сенат представил определение, которым лишил Наполеона престола.

Ответ государя сенаторам, представившим это определение, был следующий: «Человек, называвшийся моим союзником, напал на мое государство несправедливым образом, а посему я веду войну с ним, а не с Францией. Я друг Французов. Настоящий ваш поступок, коим вы лишили престола Наполеона и его семейство, еще более связует меня с вами. Благоразумие требует, чтобы во Франции учреждено было правительство на основаниях твердых и согласных с настоящим просвещением сего государства. Союзники мои и я будем покровительствовать свободе ваших заседаний».

Определение Сената и ответ Александра были роковым ударом, решившим судьбу Наполеона: до их обнародования никто не знал, каковы будут последствия побед союзников. Теперь стало известно, что Французский престол должен быть возвращен законным владетелям, и брат Людовика XVI — Людовик XVIII — тогда же был признан Французским королем. 22 апреля он приехал в Париж и был встречен жителями с живейшим восторгом. 18 мая был заключен всеобщий мир, по условиям которого Франция осталась в тех же границах, какие она имела до 1791 года, то есть до начала ее революции. Все государства, оскорбленные ею, получили удовлетворение. Испания была возвращена ее законному государю; Голландия превращена в королевство; папа, все еще находившийся в плену, возвратил себе вместе со свободой и свой священный престол. На другие же государства, так или иначе пострадавшие от владычества Наполеона, не распространялись условия мирного договора от 18 мая. Их вопросы должны были обсуждаться особым конгрессом, который планировали провести в Вене.

16 марта 1814 г. Париж капитулировал. Наполеон стремился отстоять столицу, но его маршалы отказались сражаться и заставили его подписать отречение от престола. Наполеон был сослан на остров Эльба в Средиземном море.

Восстанавливая Бурбонов на троне Франции, союзные государи в то же время окончательно решили все, что касалось будущего существования Наполеона: ему было предоставлено право вместе с сохранением титула императора избрать для жительства какую-либо отдаленную от Франции область. Он избрал остров Эльбу и 10 апреля — за 11 дней до прибытия в Париж Людовика XVIII — отправился туда из своего дворца Фонтенбло, куда и приехал в тот же день, когда союзные государи вступили в Париж.