Гобелены Фьонавара - Гай Кей

— Ты ведь не только со мной сейчас говорила, правда? — тихо спросила она. — Кто те, другие?

Через мгновение Джаэль, которая, кроме всего прочего, обладала еще и мужеством, обернулась и посмотрела на нее. Ее зеленые глаза оставались сухими, но в глубине их застыл вопрос.

Они услышали на тропинке шаги.

— Да, Лила? — произнесла Джаэль, не успев еще повернуться. — Что случилось? И почему ты продолжаешь ходить туда, где тебе быть не положено? — Слова были суровыми, но тон — на удивление — нет.

Шарра взглянула на худенькую девушку с прямыми светлыми волосами, которая кричала от боли, когда в небе появилась Дикая Охота. На лице Лилы отразилась некоторая робость, но не слишком сильная.

— Прошу прощения, — сказала она. — Но я думала, вы захотите знать. Ясновидящая сейчас в том домике, где жили Финн и его мать вместе с малышом.

Выражение лица Джаэль быстро изменилось.

— Ким? Правда? Ты держишь связь с самим этим местом, Лила?

— Кажется, да, — серьезно ответила девушка, словно это было чем-то совершенно обычным.

Джаэль долго смотрела на нее, и Шарра, не все понимая, увидела жалость в глазах Верховной жрицы.

— Скажи, — мягко попросила девушку Джаэль, — ты видишь Финна? Там, где он сейчас находится?

Лила покачала головой.

— Только тогда, когда их призывают. Я видела его тогда, хотя и не могла говорить с ним. Он был слишком… холодным. И там, где они сейчас находятся, для меня слишком холодно, я не могу пойти туда за ним.

— И не пытайся, Лила, — вздохнула Джаэль. — Даже не пытайся.

— Это не имеет никакого отношения к попыткам, — просто сказала девушка, и что-то в ее словах, спокойное смирение, тоже вызвало в душе Шарры жалость.

Но обратилась она к Джаэль:

— Если Ким находится поблизости, мы можем поехать к ней?

Джаэль кивнула головой.

— Мне надо с ней кое-что обсудить.

— Здесь есть кони? Поехали.

Верховная жрица слабо улыбнулась.

— Вот так просто? Есть разница между независимостью и безответственностью, моя дорогая, — пробормотала она с отмеренной деликатностью. — Ты — наследница своего отца и невеста — ты не забыла? — наследника Бреннина. А мне поручено управление половиной Бреннина. И мы еще ведем войну, или ты об этом тоже забыла? На этой дороге в прошлом году были убиты цверги. Нам придется организовать для тебя охрану, если ты намереваешься ехать со мной, принцесса Катала. Прошу извинить, я покину тебя, чтобы заняться этими деталями.

И она плавно прошла мимо Шарры по усыпанной гравием дорожке.

Месть, грустно подумала принцесса. Она вторглась в очень личную область и только что заплатила за это. Кроме того, она понимала, что Джаэль права. Но это делало выговор еще более досадным. В глубокой задумчивости она повернулась и вслед за Верховной жрицей вернулась в Храм.

В конце концов прошло довольно много времени прежде, чем эта небольшая экспедиция двинулась по дороге к озеру, в основном из-за того, что этот самонадеянный толстяк, Тегид, которого Дьярмуд выбрал своим поручителем в их бракосочетании, отказался отпустить ее без своего сопровождения, даже под охраной жрицы и стражников из Бреннина и Катала. И поскольку в столице был только один конь, достаточно крупный, чтобы выдержать непомерный вес Тегида, а этот конь находился в казармах Южной твердыни в противоположном конце Парас Дерваля…

Уже почти наступил полдень, когда они выехали, и, следовательно, они уже никак не могли повлиять на то, что произошло.

В предрассветные часы того утра Кимберли, спящая в домике у озера, прошла по узкому мосту над пропастью, наполненной безымянными, бесформенными ужасами, и, когда она уже стояла на другой стороне, к ней во сне подошел человек без лица, и в этом тоскливом, гибельном месте в ней зародился уродливый страх.

Она заметалась с боку на бок на своей кровати в Домике, не просыпаясь, подняв одну руку бессознательным жестом, защищаясь и отгоняя этот страх. В первый и единственный раз она сопротивлялась пророческому видению, стремилась изменить образ того человека, который стоял перед ней на противоположной стороне пропасти. Чтобы изменить, а не только заранее увидеть нити, вплетенные во время на Станке Великого Ткача. Напрасные усилия.

Ибо Исанна сделала Ким Ясновидящей именно для того, чтобы ей приснился этот сон, и пожертвовала ради этого своей душой. Она так и сказала тогда. Так что Ким не испытала удивления, только ужас и неприятие, беспомощность перед лицом этой суровой неизбежности.

Спящая женщина в домике прекратила сопротивление; поднятая жестом отрицания рука упала. Во сне она стояла на дальнем краю пропасти, глядя на того, кто пришел. Эта встреча ждала ее с самого начала. Это было так же верно, как может быть верным что бы то ни было вообще. И вот так, с прихода этого сна, с моста через пропасть, началось завершение.

Когда она наконец проснулась, было уже позднее утро. После того сна она снова погрузилась в более глубокий, целительный сон, в котором отчаянно нуждалось ее измученное тело. Она немного полежала в постели, смотря на солнечный свет, льющийся в открытые окна, и испытывая глубокую благодарность за дарованную милость недолгого отдыха в этом месте. За окнами пели птицы, ветерок доносил аромат цветов. Она слышала плеск волн о камни у берега.

Ким поднялась и вышла на яркий свет дня. Пошла по знакомой тропинке к широкому плоскому камню, нависшему над озером, где она стояла на коленях, когда Исанна бросила цветок банниона в залитые луной воды и вызвала духа озера Эйлатина, чтобы он передал Ким знания о Фьонаваре.

Эйлатин сейчас там, внизу, она это знала, глубоко в своих чертогах из водорослей и камня, освободившийся от власти Исанны, равнодушный ко всему происходящему над поверхностью озера. Она опустилась на колени и умыла лицо прохладной, чистой водой. Потом села на корточки и дала солнечным лучам высушить капли воды, блестящие на щеках. Было очень тихо. Вдали над озером, в погоне за рыбой, спикировала птица и взмыла вверх, вспыхнула в лучах солнца и улетела на юг.

Ким когда-то уже стояла на этом берегу, почти целую жизнь тому назад, как ей казалось, и бросала в воду камешки. Она тогда убежала от слов, произнесенных Исанной в доме. В подвале под домом.

Тогда у нее еще были каштановые волосы. Она была интерном из Торонто, чужой в этом мире. Теперь она стала седой, Ясновидящей из Бреннина, и во сне сегодня, на противоположной стороне пропасти, она видела дорогу, уходящую вдаль, и кто-то стоял перед ней на этой дороге. Из озера выпрыгнула пятнистая рыбка, ярко сверкнув на солнце. Солнце стояло высоко, слишком высоко; пока она теряла время на этом берегу, Станок продолжал ткать Гобелен.

Кимберли встала и пошла обратно к дому. Немного сдвинула в сторону стол. Приложила ладонь к полу и произнесла магическое слово.

Вниз вели десять ступенек. Стены были влажные. Факелы отсутствовали, но снизу ей навстречу засиял хорошо памятный ей жемчужный свет. В ответ загорелся Бальрат у нее на пальце. Затем она спустилась вниз и снова оказалась в комнате с ковром, единственным письменным столом, кроватью, стулом, древними книгами.

И со шкафчиком на дальней стене, где за стеклянными дверцами лежал Венец Лизен, от которого исходило сияние.

Она подошла и открыла дверцы. Долго стояла недвижно, глядя на сверкающие камни Венца: самое прекрасное произведение светлых альвов, созданное Детьми Света с любовью и жалостью к самой прекрасной из всех женщин во всех мирах Ткача.

«Свет против Тьмы», — сказала тогда Исанна. Ким вспомнила ее слова о том, что он изменился: когда его сделали, у него был цвет надежды, а после смерти Лизен он стал сиять более приглушенным светом, светом утраты. Вспомнив об Исанне, Ким почувствовала ее осязаемое присутствие: у нее возникла иллюзия, что если она обхватит себя руками, то обнимет хрупкое тело старой Ясновидящей.

Это была всего лишь иллюзия, но она вспомнила кое-то еще, более призрачное, чем иллюзия: слова Радерта, мага, которого любила Исанна и который любил ее, человека, который снова отыскал Венец, потерянный много лет назад.

«Тому, кто наденет его после Лизен, — сказал Радерт, — предстоит пройти по Самой Темной Дороге из всех, лежащих перед любым из Детей земли и звезд».

Эти слова она услышала во сне. Ким протянула руку и с бесконечной осторожностью взяла Венец с его места.

Она услышала какой-то шум в комнате наверху.

На нее нахлынул страх, еще более острый, чем во сне. То, что было тогда лишь предвидением и поэтому чем-то пока отдаленным, теперь находилось здесь, над ней. И время пришло.

Ким повернулась к лестнице. Стараясь говорить ровным голосом, понимая, как опасно было бы выказать свой страх, она сказала: