Семь дней Создателя - Анатолий Агарков

Я рассказал, как девушку поднял со дна из-под обрыва, как силился спасти.

— И где тут криминал?

— Когда нашли мою обитель, она в купальнике, я без одежды был.

Переглянулась камера: всё ясно — некрофил.

В наколках весь который в дверь постучал.

— Чего тебе? — откинулось окошко.

— Эй, начальник, почто не уважаешь публику — ведь мы не фраера. Грязь в камеру зачем засунул — два шага до греха.

— Заткнись и спать ложись, — ответило окно и с грохотом закрылось.

Зловещая установилась тишина. Потом бритоголовый:

— Ты вот что, труполюб, на нары не рассчитывай, за стол больше не суйся. В углу парашу видишь? Там приземляйся.

Я мог бы всех троих в толчок тот окунуть, под нары запихнуть иль на коленях всю ночь псалмы заставить петь. Но разве виноват козёл, что бородой трясёт — природа всё, природа. А здесь обычаи. И воспитание.

Присел на корточки в углу в соседях у параши. А те за стол — в картишки резаться. Посмотрим, что за люди.

Худой и тощий, с дряблыми щеками — квартирный вор, с открытой формою туберкулёза в лёгких. Вот вам кого бояться, а вы меня прессуете….

Бритоголовый — гоп-стопник четырежды судимый, наркоман с психическим расстройством, бывает буйным и опасным. Пока ширяется — спокоен, ну, а при ломке — убъёт и глазом не моргнёт.

Татуированный — мокрушник, гниёт от сифилиса, и некому лечить. Придётся мне. Где угнездилась та зараза, что кости размягчает? Впрочем, где бы ни была — здесь скальпель не поможет. На борьбу весь организм настроить надо, компьютер подключить — чтоб клетка каждая непримиримостью пылала, заразу прочь гнала.

Ну, что, Масяня, ты готова? Тогда приступим….

— Ой, худо мне, — весь синий от наколок карты бросил. — Пойду, прилягу.

— Что, ломка?

— С чего бы? Всё нутро горит.

Через минуту он в глубоком забытьи, не дышит даже — так напряжены в смертельной схватке со смертельною болезнью все силы. И дольше длится кома пусть, но будет он здоров и чист душой. Об этом тоже позаботился, не тратя даром времени в мозгу.

— К чёрту! Не идёт игра, — бритоголовый встал из-за стола. — Эй, труполюб, открой-ка пасть. Коронки золотые есть?

Я луч невидимый через Масянин глаз в него направил.

— Что такое? Ха-ха-ха! Кажись, накрыло.

Качнулся он назад, присел на табурет, откинулся спиной на стол.

— Откуда кайф? Твои проказы, труполюб? Ты говорил, что мёртвую со дна достал и оживить пытался. Готов поверить, что не измывался. Ещё добавить можешь?

— Приляг, чтоб не упасть.

— Причалюсь наверху, тебе топчан свой уступлю — айда, располагайся.

Я перебрался.

— Давай, давай — ты обещал.

И вот уже второй сокамерник почует в коме — на излечении психика и совесть. Проснётся новым человеком для общества и для себя.

Квартирный вор раскладывал пасьянс, потом готовился ко сну, потом прилёг. Ворочался, вздыхал и наконец, не выдержал:

— Слышь, ты, друид, волшебных повелитель снов, мне чарочку налить не сможешь?

— Ты выпить хочешь?

— Нет, бабу голую во сне.

Тебе, родимый, палку Коха без микроскопа показать, а ты….

А вслух сказал:

— Не хочешь ли Антонием на время стать — пошоркать спину Клеопатре?

— С великим удовольствием — кхе, кхе….

Прокашлявшись, он сплюнул на пол.

— Ну, так усни.

Царица в ванной, и тысячи бактерий Коха, коих надобно сразить, чтобы пробиться к Клеопатре. Любовь и сон тебе помогут очистить лёгкие и затянуть каверны, заляпанную душу отряхнуть от скверны. Спи, лечась, и просыпайся честным и здоровым.

Тихо стало в камере — не слышно и дыхания. Ещё троим помог мой дар. Пусть людям и не самым лучшим, но с видом на житьё-бытьё, а девушку не спас. Ведь кажется, постиг в структуре человека всё, с закрытыми глазами собрать и разобрать сумею, спасу в пол шаге от черты, а вот за ней — не разумею. И некого спросить, и негде прочитать — всё надо постигать.

На этом, успокоившись, уснул.

Наутро в КПЗ переполох — шутка ли, три трупа. Ну, не трупа, а всё-таки живые так не спят — ни нашатырь, ни тормашения, ни искушения врачей не могут разбудить. Свезли их в лазарет. Меня к начальству.

— Что с ними сделал ты? Их завтра выпускать — задержаны в притоне, а на арест следак не может накопать.

— Пускай поспят до самопробуждения — это лечебный сон.

— Ты кто?

— Целитель.

Майор наморщил лоб.

— Ты их гипнозом?

Пусть будет, раз иное сложно к пониманию.

— Я усыпил их для того, чтобы болезни удалить из организма и склонность к воровству и беззаконию изжить.

— Не хочешь ли сказать…. Ну, хорошо, давай посмотрим. А если не проснутся?

— Вадим Сергеич Белооков, Бельмо в преступном мире, проснётся завтра к вечеру без тяги к наркоте и не грабителем со стажем, а агнецом в душе. С недельку пролежит Духно — туберкулёз не шутка, свищи не синяки. Всех дольше в коме будет Корольков, но встанет чистым и здоровым.

— Я должен на слово тебе поверить?

— Зачем же на слово — могу и доказать. Вас беспокоят камни в почках, и вы не знаете, на что решиться, когда и как их удалять. Хотите, организм настрою так, что впредь они не будут зарождаться, а те, что уже есть, рассыпятся и выйдут вон.

— Про камни на лице прочёл?

— Зачем, их вижу наяву.

— Как долог срок?

— Два-три часа оздоровительного сна.

— Ты случаем не Мессинг? Он, говорят, вот так от Сталина ушёл, загипнотизировав кремлёвскую охрану.

— Хотите морщиться от болей в почках — воля ваша. А станет невтерпёж — для вас найдётся у хирурга нож.

— Ты посиди-ка в камере, Целитель, я подумаю.

В конце того же дня он навестил меня.

— Я подумал, если по утопшей что накопают на тебя, в СИЗО переведут. Так уж лечи, пока ты здесь.

— И не боитесь? Дайте руки — вижу, что боитесь. Хотел бы убежать — я убежал ещё в пути сюда. Поверьте мне. Ложитесь….

Спит майор, а мне не устоять против соблазна проникнуть к нему в мозг. Кирилл Петрович Реутов (ну, почему не Троекуров — вот был бы шарм) неплохой, однако, человек — из тех, что в органы пришли по комсомольскому призыву. Ведь неспроста чуть не в глаза зовут его коллеги Чистоплюем. Мне нечего ему добавить в душу, займёмся телом — там всегда найдутся лекарю дела….

За три часа оздоровительного сна раз двадцать в камеру через глазок смотрели — картина не менялась: я у стола, майор на нарах. Потом вошёл охранник:

— Что с ним?

— Сейчас проснётся — лучше не будить.

И он присел.

— Так вы действительно болезни лечите?

— А что у вас?

— Говорят, что ревматизм — вот здесь болит, и здесь.