Твердь небесная - Юрий Рябинин

Японцы отходили к юго-западу и были доступны теперь для поражения и с позиций Можайского полка. Но никто не отдавал почему-то можайцам приказа ни атаковать отступающего неприятеля, ни хотя бы обстрелять его. Солдаты 12-й роты то с недоумением оглядывались на Тужилкина, то впивались глазами в бегущих мимо них японцев, от которых их всего-то отделяла замерзшая речка по колено глубиной и сто саженей за речкой.

– Ваше благородие! – не в силах сдержаться, выкрикнул Мещерин. – Ну что же мы! Сейчас добьем их! Возьмем на штык!

– Дело верное! – закричали еще какие-то солдаты.

– Отставить! – злобно рявкнул Тужилкин. – Рота, слушай мою команду: готовсь!

Вся рота загремела ружейными затворами.

– Огонь!

Две сотни ружей грохнули одновременно. Один разве какой-то солдатик испортил картину: припозднился – послал свою пулю чуть позже прочих.

– Кто там зевает?! – притворно грозно крикнул Тужилкин. – Готовсь! Огонь!

В этот раз рота выстрелила безупречно. В единый дух.

Японцы, попав под перекрестный огонь и получая то в спину то во фланг убийственные залпы, бросились врассыпную. Батальон их поредел, пожалуй, вдвое. Судя по раскатам выстрелов и взрывов, доносившихся из-за уступа, и у Путиловской сопки неприятелю пришлось сполна отведать русских гостинцев.

Когда японцы скрылись на своих позициях и стрельба на линии прекратилась, Тужилкин обошел расположение своей роты и распорядился солдатам пока отдыхать, но к вечеру быть, как никогда, начеку.

– В лоб сопки не взять, – говорил ротный. – Поэтому неприятель будет пытаться прорваться где-нибудь в обход. Скорее всего, пойдет через нас. Тогда уж держись, ребята!

И, видимо, понимая недоумение солдат – почему они теперь не атаковали и не уничтожили отбитого и ошеломленного врага? – Тужилкин добавил, будто оправдываясь:

– Самим нам приказано атак не производить. У нас слишком растянуты силы. И резервов позади никаких. Наша задача крепко держать оборону на позициях.

День прошел спокойно. И даже тихо. Где-то, впрочем, стреляли. Но очень далеко по фронту. Сорокоумовский распорядился разделить солдат по полуротам и дать им по очереди поспать. К вечеру же всем быть в полном составе наготове в окопах.

Ночью Реомюр упал ниже нуля. Но ненамного. И это даже было неплохо: и не замерзнешь в овчинных полушубках и шапках, и спать на легком морозце не заснешь.

Солдаты 4-го корпуса, уже было привыкшие к тому, что неприятель забыл об их существовании, теперь, видя, как вдруг обеспокоились офицеры, тоже насторожились: всё вглядывались вдаль за речку и между собой почти не разговаривали, даже сухари не грызли, как обычно.

Когда совсем стемнело, на Новгородской сопке вспыхнул гигантский прожектор. Яркий луч прорезал долину и осветил неприятельские позиции. Через несколько минут японцы открыли по прожектору артиллерийский огонь, и свет погас, – то ли прожектор был разбит, то ли прислуга отключила его от греха подальше. Но этого времени хватило, чтобы разглядеть двинувшиеся в атаку японские цепи. Дозорные принялись стрелять, оповещая своих о наступлении неприятеля, хотя в этот раз их сигнал уже не имел значения.

– Рота! к бою! – прокричал Тужилкин.

Солдаты мертвою хваткой впились пальцами в ружья и напружинились, готовые по команде либо стрелять, либо выскочить из окопов и броситься навстречу врагу.

Японцы добежали до речки. Они уже не таились – завизжали свой обычный боевой клич. Ледок на Ша-хэ, конечно, их не выдержал – поломался, – но эту речку и перепрыгнуть можно было в некоторых местах, а уж колен и в самом глубоком месте не замочишь, поэтому она не стала для наступавших препятствием. Заминка у японцев вышла перед проволочными заграждениями: похоже было, кто-то из них угодил в волчьи ямы, другие замешкались, борясь с проволокой. В это время по проволоке хлестанул пулемет, а стрелки из окопов дали ружейный залп. Но это не много повредило неприятелю: русские стреляли, едва различая в темноте атакующих, а японцы, естественно, спасаясь от обстрела, тут же попадали на землю.

Тужилкин отчетливо представлял себе все действия японцев, как если бы он сам ими командовал: сейчас они залегли и перекусывают проволоку; как только наделают проходов, бросятся на русских, до которых им от ограждений промчаться не больше восьмидесяти – ста шагов. И тут уж его задача не прозевать момент – поднять своих молодцов до того, как японцы успеют спрыгнуть к ним в окопы. А иначе и отступать будет некому: неприятель атакует превосходными силами, и в резне в тесном пространстве мелкий шустрый японец непременно выйдет победителем. Отбить его можно только на просторе, – там уж, как говорится, чей штык острее!

К счастью, японцы, снова завопив свой «банзай!», сами предупредили русских, что заграждения они преодолели и бросились на окопы. Тут уж стрелки дали залп наверняка, в упор, – густую пачку японцы получили в самую грудь. И вслед за этим рота Тужилкина, вместе с другими ротами, выскочила навстречу неприятелю.

Замешкавшись у проволоки и понеся потери еще до вступления в рукопашную, японцы в значительной степени утратили первоначальный боевой пыл. Но против трех правофланговых рот Можайского полка их было, пожалуй что, вдвое больше. И они могли бы и без пыла прорвать здесь русскую оборону. Но Сорокоумовский, верно чувствовавший, где на его позициях складывается наиболее угрожающее положение, вовремя бросил на правый фланг еще две роты, – они лихо атаковали неприятельский батальон с фланга, и японцы бежали, оставив перед русскими позициями до двух сотен переколотых и пострелянных.

Но едва можайцы управились на своем правом фланге, неприятель навалился еще большими силами на левый фланг Сорокоумовского. Теперь уже 12-я рота получила приказ мчаться налево – помогать товарищам отбивать противника. Не остались не у дел в эту ночь и соседние полки, – назавтра выяснилось, что 4-й Сибирский корпус пыталась пробить японская гвардия. Но все безуспешно, – выстояли войска генерала Зарубаева! – неприятель был отбит повсюду с огромными для него потерями.

Под утро японцы, взбешенные неудачами на всей своей восточной половине фронта, еще раз попытались пробить оборону можайцев: они подступились силами даже большими, чем в первый раз, причем действовали особенно яростно, ожесточенно, злобно.

Японцы подобрались к заграждениям, поврежденным ими давеча во многих местах и уже не являющимися препятствием, но не бросились сразу в атаку, а выждали, пока их охотники подползут поближе к русским окопам и побросают туда гранаты.