Очерки по истории русской церковной смуты - Анатолий Краснов-Левитин

Эмоциональная взаимоисключенность «Живой Церкви» и «Союза озрождения» выступила со всей выпуклостью, и движение их в одном вагоне, но в разные стороны, было невозможно. Идеологически отрицаемый, фактически парализуемый и физически угрожаемый Союз Церковное озрождение, спасаясь от погублений, унес от «Живой Церкви» ноги. 29 Июня 1923 года, в день св. Первоверховных апостолов Петра и Павла, в аиконоспасском храме после литургии, с церковного амвона была оглашена защитно-оградительная автокефальная грамота, полагавшая формальное начало самобытию Союза «Церковное Возрождение». (Там же, с. 16–17) В этом кратком историческом очерке Союза Возрождения содержится ключ к пониманию трагедии антониновского движения: «Союз Возрождения» был задуман как широкое народное движение — однако народ его не понял и не принял.

В одной из своих статей Антонин, говоря о различии между «попом» и «священником», прибегает к яркой метафоре. «Представьте себе, — говорит он, — что дирижер внезапно оглох и продолжает дирижировать тогда когда оркестр молчит. Дирижер будет производить странное и жуткое впечатление. Поп — это кривляющийся, махающий, уродливый клоун, потерявший доступ к людским сердцам». По иронии судьбы, именно Антонин в последние годы жизни оказался в роли оглохшего дирижера. Антонинов-ские реформы, осуществлявшиеся для народа, не находили доступа к народному сердцу — а без этого они были ненужным и странным вывертом, отдающим порой балаганом. Кто виноват в этом?

Никто — и в этом трагедия Русской Церкви.

Вся беда в том, что русская иерархия, воспитанная в традициях консервативного обрядоверия, органически не могла (да и теперь еще не может) принять и даже понять религиозного творчества, в чем бы оно ни выражалось — в богословии, литературе, в социальных вопросах. Это определило отход Антонина от патриарха и поставило его во главе обновленческого движения. А это и определило плачевную судьбу Антонина — как он ни отмежевывался потом от обновленцев, как ни ругал и поносил их — он в глазах народа оставался все-таки обновленцем — и это определило отрицательное и предвзятое отношение к нему масс. Именно благодаря этому Антонин остался в стороне от великого народного движения, охватившего Церковь после освобождения патриарха летом 1923 года.

«Тихон клейменый или Тихон прощеный — он нам одинаково не нужен», — таков первый отклик Антонина на освобождение патриарха.

7 июля 1923 года была опубликована развернутая декларация Антонина по поводу освобождения патриарха Тихона. Приводим полностью эту декларацию, которая и является самым слабым и ошибочным документом из всех когда-либо вышедших из-под пера Антонина.

«Союз Церковное Возрождение о Тихоне (Единомышленникам и всем ревнителям Правды церковной. Разъяснение тихоновского обращения).

Около года назад глава Русской Церкви отказался от управления Церковью до Собора. Два месяца назад Собор, обсудив виновность его в церковной разрухе, упразднил и прежний аппарат церковной власти, покарал и главного кормчего церковного корабля за то, что тот довел Церков до крушения.

Ответчик недоволен Собором и решением о нем, и первое слово его к верующим, как только он получил возможность говорить, — это слово протеста и охулки Собору. Решение Собора, объявляет он, неправильно и форме, и по существу. Изрекши так, он опрокинул Собор ногою и стал действовать так, как будто Собора и совсем не было. Даже если быть на точке зрения подсудимого, считая, что Собор его осудил неправильно и несправедливо, если согласиться с ним, что самый Собор был корявый и большинство участников Собора можно опорочить и заявить против них отвод, то все это не дает никому и даже патриарху права единолично, самодержавно ниспровергнуть Собор, топнув ногою.

Если бывший патриарх оспаривает решение Собора, потому что не было соблюдено 14-е апостольское правило, то ему следует напомнить также 12-е правило Антиохийского Собора, по которому епископ, низвер-женный Собором, получает право жаловаться большому Собору, — и то, в чем он считает себя правым, предложить большему числу епископов и от них принять исследование и окончательный суд! Патриарх, низложенный и опротестовавший постановление, не имел никакого права восстанавливаться единолично и самочинно, не имел никакого основания собственным личным почином восхищать себе право священнодействия. Он должен был искать себе апелляционной инстанции в новом Соборе епископов, на котором и изложил бы все те доводы, которые приводит в своем обращении. И этот Собор, разобравши дело, усмотрел бы, допустим, нарушение правды и процессуальные отступления, «неправильности по существу и по форме», допущенные бывшим судом, и отменил бы постановление о лишении его сана и восстановил бы его в чести и достоинстве и вернул бы ему церковную власть. Вместо этого бывший патриарх, поставленный в свое достоинство своею братией, соепископами, избранный ими, как первый среди равных, презрел 34-е апостольское правило, самонего-дующе плюнув на 67 епископов, бывших на Соборе, и не заручившись даже согласием единомышленников из епископов, безапелляционно, самодержавно, единовластно и бесцерковно начал патриаршествовать как ни в чем не бывало.

Если ему из 67-ми прибывших на Собор архиереев ведомо только человек 10–15, то и этим 15 человекам плевать в лицо негоже. Ты добейся того, чтобы против этих 15 собралось 30, тебе ведомых, и пусть эти 30 тебя оправдают и обелят и вернут тебе и честь, и достоинство, а тех 15 осудят. Это будет для тебя и почетно, и церковно, и для тех 15-ти порицательно и уничижительно. Но до этого оправдания сиди тихо и неси наложенноелишение и не бунтуй, решения плохого Собора не преступай, ищи, когда новый Собор отменит «несправедливый» приговор и, может быть, аннулирует и самый Собор в целом. Единоличное, монархическое, автократорское, узурпаторское аннулирование хотя бы ц плохого Собора бывшим патриархом для него как для необновленца, не имеет никакого канонического оправдания и делает его перед лицом Церкви виновным и безответным. «Не соблюдена процессуальная сторона, без чего, — говорит бывший патриарх, — приговор не имеет силы и значения».

Если убийцу осудили на каторгу, но позабыли к приговору приложить печать, то, выходит, убийца, по существу, не виноват. Но и это формальное нарушение должна установить объективная сторона, а не сам заинтересованный осужденный. Иначе зачем бы тогда и существовала апелляция. Если бы сам обвиненный плевал на судей и своими действиями опрокидывал их приговор, — как и зачем существовал бы самый суд.

«Все мною было бы раскрыто на Соборе, если бы меня туда позвали и спросили, как бы следовало, чего, однако, не сделали». Так ответчик признает принципиально за бывшим