Мир волшебства - Бьюла Астор

Когда Норман заговорил, голос его был приглушен, а тон резок. Он явно противился правде.

— Ты — Виктория. Я — твой муж. Это все, что следует помнить. Это единственное, что имеет значение.

Виктория не ответила, прикрыв глаза под его строгим взглядом.

— Я знаю, в браке все меняется, Виктория. Люди могут расходиться, умирать. Ты тоже думаешь о том, что умрешь.

Виктория открыла глаза. Ее пронзил мучительный страх: он вспоминает. Пускай он сам не сознает этого, но в его словах, в его искаженном от боли голосе она слышала отзвуки того времени, когда умерла жена Нормана.

— Но ты собрала все осколки вместе. Ты учила меня, что надежда не умирает. И я знаю это, Виктория. Я люблю тебя больше всего на свете. Без тебя я ничто.

Не в силах совладать с собой она бросилась к Норману. Его признание разрушило последние преграды и с безошибочной точностью достигло самого сердца.

— Норман? — позвала она, чуть заметно касаясь его руки.

Он медленно повернулся. В каждой черточке его лица сквозила печаль. Печаль и какое-то странное болезненное смирение. У него был взгляд человека, которому сообщили, что надежды больше нет, что с этого дня солнечный свет стал непроницаемым мраком.

Виктория не хотела лгать, но видеть, как подавило его холодное отчаяние, она тоже не могла.

— Я здесь, — робко сказала она. — Я помогу тебе.

— О, Виктория, — проговорил Норман.

Он закрыл глаза и поднял лицо, словно утопающий, только сейчас глотнувший свежего воздуха. Он внезапно прижал женщину к груди, ласково покачивая, словно успокаивая, и ее и себя. Его руки дрожали. Она пробормотала что-то о его теплоте, силе. Он тяжело вздохнул и мягко выпустил ее из своих объятий.

Виктория в изумлении отступила назад. Ее глаза встретились с глазами Нормана, и она невольно подняла руку к его щеке, словно спрашивая о чем-то или на что-то отвечая. Норман прижал ее другую руку к своей груди.

— Ты нужна мне, — ровно произнес он, и если бы Виктория не ощущала бешеного биения его сердца, то подумала бы, что эти слова для него ничего не значат.

— Да, — сказала она, и на этот раз в ее ответе не было ни вопросов, ни сомнений.

Его губы изогнулись, а глаза снова закрылись. Он медленно склонил голову и коснулся ее губ. Легкий поцелуй, нежнейшая из ласк, подобная прикосновению крыльев бабочки, воспламенил ее тело. Губы Виктории задрожали. Почувствовав это, Норман сильнее прижал любимую к себе. Он скользнул языком по ее губам и раздвинул, стараясь проникнуть глубже.

— Да, — выдохнул он, крепко сомкнув свои объятия.

Ему казалось, что только сейчас от ее теплого дыхания и мягких губ он снова возвращается к жизни. Его смущение, его противоречивые воспоминания о прошлом — все растворилось в безумном желании.

Обвив руками шею Нормана, Виктория прильнула к его губам. Вкус клюквы, который она ощутила еще до завтрака, был сладким, терпким и, казалось, олицетворял собой весну. Ее страсть разгоралась.

Руки Нормана свободно блуждали по ее телу, лаская спину, изгибы талии. Потом его пальцы скользнули в вырез блузки и дотронулись до груди Виктории. Он припал губами к пульсирующей жилке на шее Виктории, и его язык задвигался в такт биению ее сердца.

Этот язык сводил ее с ума, а рука, касавшаяся груди, доводила до головокружения. На какой-то миг земля утратила твердость — земля, на которой существовал сейчас для Виктории только один человек — Норман Генри.

Когда она закричала, мужчина приник к ее губам, словно хотел поймать этот крик, а его рука в это время проворно расстегивала пуговицы на блузке. Не разжимая объятий, не прерывая поцелуя, он стащил ее с плеч Виктории, а затем, прерывисто дыша, отстранился. Его взгляд метался по гибкому телу, пытаясь запомнить каждую его линию. Соски Виктории стали твердыми, грудь набухла от желания. Норман мучил ее, заставляя ждать. Со стоном он склонил голову к одной ее груди, взяв другую в свою ладонь.

Один сосок он нежно и страстно ласкал языком, которому подражали пальцы, лежавшие на другом соске. Виктория выгнулась навстречу Норману в жадном ожидании все новых и новых прикосновений.

Руки Виктории взметнулись к широким плечам мужчины, стараясь освободить их от рубашки, и нежно поглаживая. Никогда она не чувствовала в себе столько жизненной силы, никогда не испытывала такой полноты бытия.

Порывисто вздохнув, Норман оторвался от Виктории и, прежде чем, она успела смутиться, словно пушинку, подхватил ее и понес в спальню.

Виктория не произнесла ни слова, когда он стал легко подниматься по лестнице. Да и что она могла сказать! Все доводы исчезли при первом же прикосновении его губ к ее обнаженной коже.

Он внес Викторию в спальню, бережно опустил на неразобранную постель. Стон вырвался у Нормана, когда он увидел, как золотым нимбом разметались по подушке ее волосы. А когда взгляд опустился на темные круги ее сосков, стон усилился, словно от невыносимой боли. Норман молча расстегнул ее брюки, мысленно поблагодарив судьбу за мешковатый покрой, и быстрым движением снял их.

Но вдруг в глубоких глазах Виктории опять мелькнула неуверенность, и Нормана вновь охватили сомнения. Любимая оказалась намного прекраснее, чем была в его грезах, в его памяти. И гораздо более уязвимой. Она стала реальностью. Она лежала перед ним и ждала его. Как она сказала когда-то: «Я любила Нормана Генри каждый день из прошедших десяти лет».

— Я люблю тебя, Виктория, — медленно проговорил он.

С трудом, сдерживая собственное желание, он склонился над Викторией, нетерпеливо расстегнул пуговицы на манжетах блузки и кинул ее с кровати прямо на розу, которую обронил утром и о которой уже успел забыть.

Он забыл о многом. Но как он мог не помнить нежное тело Виктории? Как мог не помнить атлас ее губ, пьянящий вкус поцелуя? Рука Нормана задрожала, но ее ласково накрыла ладонь Виктории.

— Я никогда этого не забуду, — произнес Норман и тут же пожалел о сказанном, так как глаза Виктории закрылись, словно от невыносимой муки. Он вытянулся рядом с ней, стараясь излечить поцелуями невольно причиненную боль.

— Пожалуйста, — молил он, — прости меня.

И ее губы, ее руки, коснувшиеся его плеч, подсказали ему, что он прощен. По ее невольной ответной ласке он понял: прошлого нет. Есть только настоящее.

Норман отстранился от Виктории и, опершись на локоть, внимательно разглядывал каждую линию ее тела. Она лежала обнаженной перед Норманом, и ее сердце готово было выпрыгнуть из груди. Виктория подняла руку и коснулась уголков его губ. Норман легко поймал ртом ее дрожащие пальцы и, нежно удерживая зубами, стал ласкать языком их чувствительные кончики.