Не говорите Альфреду - Нэнси Митфорд

замечанию Альфреда, прыгала и скакала на мраморном покрытии холла, словно ребенок, которого ведут на детское представление. В тот день я ее больше не видела. Филип, постоянно бегавший в парламент и обратно, докладывал в течение вечера, что она казалась совершенно зачарованной и была твердо намерена остаться до конца. Правительство пало на рассвете, и Норти проспала до ланча.

– Ну и как там было? – спросила я, когда она наконец появилась.

– Похоже на ту жуткую школу, в которую я ходила. Столы с чернильницами и шкафчики. С того места, где я сидела, было видно, что в шкафчиках лежат леденцы на палочках, и когда все притворялись, будто слушают докладчика или читают учебники, на самом деле листали иллюстрированные журналы. Но все равно наполовину они слушают, потому что внезапно все мадамы встают и топают ногами, гудят и кричат, и ведущему приходится звонить в колокольчик и тоже кричать на них.

Я представила ужасных женщин, неких фурий, tricoteuses[44], препятствующих работе парламента.

– Женщины-депутаты?

– Нет, Фанни, – покачала головой Норти, словно человек, объясняющий хорошо известный факт ребенку. – Мадамы – это социал-республиканцы, их так называют, потому что штаб-квартира их партии расположена на улице Мадам. А республиканские социалисты, чья штаб-квартира находится на улице Месье, называются Месье. Они злейшие враги друг друга. Видишь, насколько прав был месье Буш-Бонтан: посещение парламента полезнее, чем чтение.

– О чем были дебаты?

– Право, Фанни, мне удивительно, что ты спрашиваешь. Ты не читала «Фигаро» сегодня утром? Я слышала, что там хорошо все изложено. О пенсиях для вдов погибших на войне, которые повторно вышли замуж, конечно.

– Ты уверена?

– Да. Там в ложе была милая особа по имени миссис Юнгфляйш, она рассказала мне об этом. И еще англичанка, которая замужем за одним из депутатов – по-моему, маркизом, потому что, когда он поднялся, чтобы выступить, коммунисты начали скандировать: «Придурок-маркиз», и он стал хихикать и потерял место.

– Это, вероятно, Грейс де Валюбер, – сказала я. Мне было приятно думать, что Грейс снова в Париже.

– Да. Она знает Фабриса и Чарли и передавала тебе привет. Она говорит с таким прелестным французским акцентом, и, Фанни! – ее одежда! Милый месье Буш-Бонтан пришел и забрал меня обедать. Заявил, что, если правительство падет, он сможет посвятить себя моему просвещению. Ну так вот, оно пало, поэтому… Филип привез меня домой, – небрежно добавила Норти.

Я подумала, что понимаю, почему она так задержалась.

Глава 7

Теперь, когда французы остались без правительства, Альфред получил инструкции от Министерства иностранных дел сделать на набережной Орсэ решительные дипломатические представления по поводу островов Менкье. Эти острова, которым предстояло занимать его мысли долгие месяцы, описываются издателем Ларуссом как опасные скалы неподалеку от Сен-Мало и не заслужили никакой отдельной информации в Британской энциклопедии. Островов три, и в момент прилива они полностью покрываются водой. В ходе освобождения Франции генерал де Голль нашел время при отливе поднять на среднем острове Метресс французский триколор. И никогда еще настолько не оправдывался афоризм «Не будите спящую собаку». Тотчас же этот флаг был замечен зорким оком спецслужб Великобритании, и Адмиралтейство, в свою очередь, нашло время отправить туда водолаза, чтобы снять флаг. Теперь, когда внимание Уайтхолла[45] было приковано к существованию островов Менкье, какой-то хлопотун со сдвигом в сторону международного права начал изучать запутанный вопрос их принадлежности. Обнаружилось, что Мирный договор в Бретиньи (1360 г.), который отдавал Нормандию французским королям, а Кале, Керси, Понтье, Гасконь и прочее – английской короне, не определил принадлежность островов Менкье. Они не были охвачены разнообразными договорами, касающимися островов в проливе Ла-Манш, и на протяжении всей истории существовали как ничейная земля. Поскольку они видны (когда их вообще можно видеть) с французского берега, то, разумеется, всегда предполагалось, что они являются частью Франции, но никто, похоже, не имел ничего против, ни в ту, ни в другую сторону. Альфреду не повезло, что правительство, назначившее его в Париж, твердо вознамерилось покрасить острова на карте розовым цветом; нельзя было изобрести что-либо более раздражающее французов в данный конкретный момент.

– Но в чем смысл этих островов? – спросила я, когда муж собирался отправиться на набережную Орсэ.

– Острова всегда привлекают внимание. Королевский яхт-клуб хотел бы, чтобы они были английскими; наши рыбаки тоже могли бы их использовать, полагаю. Министр иностранных дел говорит, что вопрос может быть разрешен сейчас в интересах западной солидарности. Должен заметить, я не в восторге от того, что приходится создавать им проблемы в такое время.

Президент республики, уходящий премьер-министр месье Беге и главы партий, одним из которых был месье Буш-Бонтан, уже несколько дней старались разрешить политический кризис; самообладание их было на исходе. Английские газеты указывали на то, что невозможно полагаться на союзника, у которого, похоже, никогда нет правительства. В явно злорадных тонах они вопрошали: будет ли Франция представлена на конференции министров иностранных дел на следующей неделе или же мы, как обычно, увидим свободное место? Может ли Западный альянс позволить себе эти постоянные выкрутасы? Народ Англии наблюдает за этим с тревогой; у него есть только одно желание – видеть наших французских друзей сильными, процветающими и сплоченными.

Французские газеты призывали политические партии как можно скорее урегулировать свои разногласия, поскольку «nos amis britanniques» [46]явно собираются воспользоваться ситуацией, чтобы продвинуть собственные темные планы. Два старых соседа не всегда недовольны несчастьями друг друга и не верят, что другой не захочет извлечь из чужих проблем выгоду.

– И вы заметите, когда поживете здесь немного, – сказала Грейс де Валюбер, – что именно англичане ведут себя более раздражающе. Я никогда не слышала, чтобы французы посылали оружие в Мау-Мау[47].

Грейс считала себя кем-то вроде внештатной английской посланницы. Как большинство людей, которые были годами аккредитованы при зарубежной стране, она могла видеть только одну сторону каждого вопроса, причем не сторону ее собственной, родной земли. Все французское почиталось ею стоящим выше его английского эквивалента. Грейс была склонна разговаривать на некоем гибридном языке, где английский перемежался французскими словами; она слегка «перекатывала» звук «р»; в то же время ее соотечественники в Париже с ликованием отмечали, что ее французский был ни в коей мере не совершенен. Грейс была глуповатой и такой добродушной, хорошенькой и элегантной, что не могла не нравиться. Поговаривали, ей нелегко приходится со своим мужем, однако, видя их вместе, я думала, что они неплохо ладят. Грейс определенно не интересовалась Филипом.

Она пришла навестить меня, приветливая и оживленная, с цветами.

– Жаль, что меня не было здесь, когда вы