Роковая женщина - Джеймс Чейз

У него загорелись глаза. Такие задачи Сидней обожал.

— Я сумею, уверен. Какая замечательная идея, Ларри, умненькая ты киска!

Я понял, что купил его, и начал успокаиваться. Мы молча выпили шампанского, потом я осторожно ступил на очень тонкий лед.

— Понадобится время, Сидней. Мне придется слетать в Гонконг. Чан проработает над ожерельем не меньше месяца. На продажу его уйдет три, а то и пять месяцев. Что станет тем временем с миссис Плессингтон?

Он изумленно уставился на меня. Эта мысль не приходила ему в голову.

— Я знал, что это слишком хорошо, чтобы поверить в такое! Она не может ждать. По-моему, она не сможет ждать и недели!

Подошел официант и убрал тарелки. Мы сидели молча, пока не подали суфле из омара. Официант удалился. И тогда я забросил свою бомбочку, не зная, взорвется она или нет.

— На мой взгляд, Сидней, если мы хотим, чтобы сделка состоялась, тебе придется одолжить ей деньги до продажи ожерелья.

Он широко раскрыл глаза.

— Девятьсот тысяч? — Его голос поднялся до писка.

— Ты ссудишь ей их под шесть процентов, а ожерелье, в конце концов, продашь за два миллиона, — сказал я. — Спроси Тома, бывают ли сделки выгоднее?

— Но мне не по средствам одолжить ей такие деньги!

— Я не говорю, чтобы это делал ты лично. Одолжит фирма.

— Том никогда ни под каким видом никому не одолжит, даже самому Никсону!

— Ладно, тогда деньги дашь ты. Твой банк позволит тебе превысить кредит. Что ты теряешь? Ожерелье будет твоим. Даже если я не смогу получить за него два миллиона, а я думаю, что смогу, его цену мы всегда получим. Даже в этом случае ты удвоишь свои деньги. Да ну же, Сидней. Такой шанс бывает один раз в жизни!

В раздумье он отправил в рот вилку с суфле, и я заметил вдруг появившееся в его глазах выражение алчности.

— Тому не обязательно знать об этом, правда? — сказал он. — Ведь если я вношу свои собственные деньги, тогда и те деньги, которые ты выручишь от продажи ожерелья, тоже будут моими личными деньгами, не так ли?

— Правильно. Минус один процент моих комиссионных.

Он взглянул на меня, слегка прищурясь, и я понял, что он не подумал об уплате мне комиссионных.

— Да, один процент тебе.

Было заметно, что он пытается произвести в уме подсчеты.

— Ты дашь мне восемнадцать тысяч долларов. Вычти еще девятьсот тысяч миссис Плессингтон и прибавь ее шесть процентов за твою ссуду, и у тебя останется приблизительно восемьсот восемьдесят тысяч чистой прибыли. По-моему, совсем недурно.

Он подумал еще немного и добавил:

— У меня есть идея даже лучше, Ларри, дорогой мальчик. Что, если ты убедишь миссис Плессингтон продать колье сразу за восемьсот пятьдесят тысяч? В конце концов, деньги-то не ее. Я мог бы продать акции для покрытия этой суммы, и тогда колье стало бы моим и я мог бы не беспокоиться из-за Тома. Правильно? Если я так сделаю, а ты продашь ожерелье за два миллиона, я мог бы получить миллион с четвертью. Довольно заманчиво, не правда ли?

— Мне казалось, что ты не хочешь наживаться на бедняжке. — Я прикинулся, что шокирован. Он беспокойно заерзал.

— В конце концов, ты сам сказал, что это бизнес. — Он сделал паузу, вглядываясь в мое лицо. — Как тебе кажется, ты сможешь убедить ее продать колье за такую сумму?

— Попытка не пытка.

Я покончил с остатками суфле.

— Ларри, посмотри завтра, что можно сделать. Я уверен, у тебя получится.

Сидней щелкнул пальцами, подзывая официанта, и заказал кофе.

— Слушай, а если мы сделаем следующее… Добудь колье за семьсот пятьдесят тысяч, и я дам тебе два процента. Справедливей некуда, правда?

— И оплатишь билет на самолет до Гонконга и все расходы, — предложил я, зная, что никакого Гонконга не будет.

— Естественно, дорогой.

— Терри знает о миссис Плессингтон?

— Не упоминай об этом скверном мальчишке! Право же, мне следует избавиться от него! — Сидней покраснел от раздражения. — Честное слово, он становится совершенно невозможным!

— Это к делу не относится! Знает он или нет?

— Конечно нет!

— Ты уверен? Миссис Плессингтон приходила к тебе. Разве он не поинтересовался, что ей нужно?

— Мы даже не разговариваем!

— Он не мог подслушать?

Мысль о Терри заставляла меня нервничать. Он слишком хорошо разбирался в бриллиантах, чтобы я мог чувствовать себя в безопасности.

— Нет. Когда пришла миссис Плессингтон, он был занят с клиентом.

— Слушай, Сидней, он не должен ничего знать. Собственно, никто не должен знать, а то пронюхает Том. Строго говоря, сделка должна проходить через фирму. У Тома будут все основания для недовольства, если он узнает про нашу затею.

Сидней опять тревожно заерзал. Он знал это не хуже меня.

— Если я куплю колье на свои деньги, — воскликнул он несколько вызывающе, — Том будет здесь ни при чем!

— Но миссис Плессингтон — клиент фирмы, — сказал я. Я хотел внушить ему чувство вины. — Слушай-ка, Сидней, чтобы фирма осталась в стороне, тебе лучше работать над эскизом дома, а не в офисе. Если я достану колье, его тоже лучше держать у тебя.

Ему неоткуда было знать, что это условие существенно для моего плана. Он не колебался.

— Да, все останется строго между нами. — Он с доверием посмотрел на меня. — Ты поможешь с ожерельем, Ларри?

"Ну и нахал, черт его дери, — подумал я, — ведь он знает, что без меня не сможет ни сделать ожерелье, ни уговорить миссис Плессингтон расстаться с колье за такую возмутительную сумму. И тем не менее, собираясь получить гигантский барыш и выкинуть Тома Льюиса из сделки, он предлагает мне жалкие два процента».

— Ты знаешь, на меня можно положиться, — ответил я.

Во время полета в воздушном такси, обдумывая, как украсть колье без риска, я испытывал угрызение совести из-за Сиднея, потому что в случае успешного выполнения моего плана ему предстояло понести ущерб, но теперь, когда он показал свою алчность, упреки совести утихли. Скажи он мне: «Слушай, Ларри, давай поделимся поровну. Ты берешь на себя всю работу, а я предоставляю капитал», — и я отказался бы от своей затеи. Но раз он проявил себя таким проклятым жадюгой и эгоистом, предложив мне только два процента, я, не сходя с места, решил осуществить свой план. Ему наплевать на миссис Плессингтон, так чего же мне беспокоиться о Сиднее.

Сцену, которую мне устроила миссис Плессингтон, лучше забыть. Она не назвала Сиднея вором прямо, но это подразумевалось. Она плакала и заламывала свои голые руки. Она неистово металась по просторной комнате, выставляя себя в самом нелепом виде. Она обвинила меня во лжи, напомнив мне, как я уверял ее, будто бриллианты никогда не теряют ценности. На это я возразил, что колье придется разломать, и, если она подождет с год или около того, я обеспечу ей не менее полутора миллионов за камни и платину, но, поскольку она требует денег сразу, Сидней не может предложить ей больше. Наконец она утихомирилась. Что ни говори, на три четверти миллиона долларов не начихаешь, особенно если теряешь не свои деньги. До сих пор ей не приходило в голову, что попытка продать колье в теперешнем виде неизбежно приведет к огласке, и это соображение в конце концов укротило ее. Она сказала, что примет чек, подписанный Сиднеем, который я держал наготове, но добавила, что никогда больше не будет иметь дел с фирмой «Льюис и Фремлин». Я сделал несколько приличествующих случаю замечаний, хотя мне было наплевать на это. И тут она выкинула нечто столь неожиданное, что я на какой-то момент онемел.

— Вы должны по крайней мере отдать мне стеклянное колье, — сказала она. — Хотя бы это вы обязаны сделать! Если муж когда-нибудь захочет взглянуть на колье, я смогу показать ему имитацию. Он не заметит разницы.

Она, естественно, не знала, что стеклянное колье было осью, вокруг которой вращался мой план получения двух миллионов. Пять лет назад, после того как Сидней доставил настоящее колье миссис Плессингтон, он спросил у меня про стеклянный макет. В Сиднее была жилка скупости, и он терпеть не мог лишних трат. Я сказал, что оно сейчас в офисе. Сидней поинтересовался, нельзя ли вернуть его Чану в обмен на кредит в три тысячи долларов. Я гордился колье, как своим творением, в тот момент мне повезло на бирже, и я чувствовал себя богачом. Я сказал, что верну копию Чану и спрошу, сколько он за нее предложит, но сделал иначе. Я сохранил колье в качестве сувенира. Когда Сидней опять спросил про него, я сказал, что Чан заплатил мне две тысячи пятьсот долларов, и дал ему свой личный чек. И вот теперь миссис Плессингтон требовала копию. Справившись с секундной растерянностью, я заявил, что ее сломали и использовали камни для других макетов. Услышав такое, она едва не лопнула от злости и принялась настаивать, чтобы мы немедленно изготовили для нее другую копию. Я обещал это устроить, но просил учесть, что на это потребуется не меньше трех месяцев. Ей пришлось удовлетвориться этим.