Дети в лесу - Беатриче Мазини

– Но Вылупкам нечего помнить… А Лекарство давали всем, – заметил Том.

– Остатки, Вылупки… Им нет разницы, мы для них все равны. Все одинаковые. И они держат нас там, пока мы не сгнием или не решим сбежать, – отозвалась Лу.

– А я думал, за тобой пришли, – сказал Том. – Так говорили. Говорили, что девочка с лунными волосами ушла, потому что ее нашли родители. Ты была надеждой для всех нас, Лу. Для всех Остатков.

Лу горько засмеялась.

– Девочка с лунными волосами… Да. За мной пришли… Но они врали.

– Взрослые? – уточнила Орла, чтобы удостовериться, что поняла правильно.

– Взрослые тоже врут! Ты что, не знала? – горько усмехнулась Лу. – Чтобы забрать с собой ребенка, они говорят, что это их ребенок, даже если это не так. Их было двое, они искали светловолосую девочку. Как я, – Лу тронула рукой свои волосы, но они были такие грязные и спутанные, что невозможно было понять, светлые они или нет. – Эти люди сказали, что узнали меня, что я – их, но это неправда. Я знала, что это не мои родители… Хотя есть дети, которые и сами врут, лишь бы их взяли. Такие с порога кричат: «мама! папа!» – прямо слезами заливаются, чтобы их забрали. Но я – нет. Это были не мои мама и папа, – с ноткой гордости заключила она. – Я помню своих родителей. Я все помню.

– И ты?.. – Тому не терпелось узнать, что было дальше.

– Я орала, не хотела идти с ними. И тогда меня наказали. Мак-Камп страшно рассердился. Он сказал, что я глупая, что такого на его памяти еще не было, что я испортила ему сделку, что это были клиенты с деньгами, а я все испоганила…

– Но Громкоговоритель говорит, что послушные дети всегда находят своих родителей и что это бесплатно, – вмешался Глор.

– Громкоговоритель. Вы, я вижу, верите в сказки.

На слове «сказки» все энергично закивали. Лу недоуменно уставилась на детей.

– Они не это имеют в виду, – мотнул головой Том и спросил: – То есть, ты хочешь сказать, они их продают?

– Ясное дело. А твой Громкоговоритель, – обернулась она к Глору, – это и есть сам Мак-Камп. И он говорит то, что ему нужно.

У детей был озадаченный вид. Но Том прекрасно понял, что она хотела сказать.

– Если тебя наказали, то как же ты…

– Там был один. Добрый. Меня держали взаперти в какой-то Скорлупе с решетками на окнах. А он приносил мне еду. И говорил со мной. Я сначала так злилась, что даже не отвечала. Но потом не выдержала, и мы стали разговаривать. Он говорил, что я напоминаю ему его дочь. И иногда плакал. Он давал мне вкусную еду, из того, что едят они. И однажды вечером выпустил. «Они убьют меня за это, – сказал он. – Но так будет лучше». Он велел мне идти в лес, это мой единственный шанс.

Дети молчали. Слова Лу медленно опускались на них, проникали в головы.

– И так ты тоже стала Ребенком в лесу, – нараспев протянула Нинне тоном, каким обычно заканчивают сказки.

Лу вопросительно взглянула на нее, не понимая этой странной концовки, такой неподходящей к ее истории.

Том заметил ее растерянность и сказал:

– Это из-за сказок… из-за книги. Мы потом тебе объясним, – он должен был сначала уточнить еще кое-то. Это было больно, но необходимо.

– Когда упала бомба, ты… – он не смог закончить, от волнения слова застряли у него в горле.

– Я… – произнесла Лу. – Я.

Взгляд ее снова стал куда-то уплывать. Но она продолжала говорить лихорадочным, непрерывающимся шепотом:

– Бомба упала сверху, был большой свет, большойбольшойсвет, и бам! Тебе страшно, страшнострашнострашно, и ты одна, совсемсовсемсовсемодна, навсегданавсегданавсегда. Все горит. Огонь. От огня больно, если к нему подойдешь, но даже если не подходить, больно глазам, больно внутри. Мамамамамама! Ее нет. Она не отвечает. Ее больше нет. Мама, которая всегда была с тобой, ее больше нет. Разве она не должна быть рядом всегда? Ее больше нет. Все мертвые, вокруг кровь, все лежат, мертвые. Не шевелятся. Не говорят. Ты спрашиваешь их, а они не отвечают. Мертвые. Вокруг одни только мертвые. А ты нет. Почему ты – нет? А может, и ты? Ты смотришь на мертвый мир, и ты тоже мертвый. Мертвая. Мертвый. Какая разница, всеравновсеравно мертвый. Ты идешь и ничего не чувствуешь, ты мертвый. Мамамамамама! Ты зовешь ее, а она не идет. Где она? Она говорила, что всегда будет с тобой, всегдавсегдавсегда, а теперь ее нет. Это нехорошо. Злость. Ты живая-мертвая и злая. Ты уходишь. Уходишь. Куда? Уходишь.

Лу медленно пришла в себя.

– А потом, – сказала она, будто закрывая тему, – меня взяли. Они летали на своих тарелках и собирали детей, блуждающих среди развалин. Оставшихся.

– Остатков, – уточнил Том.

– Остатков, – эхом отозвалась она. – Нас.

Глор и Гранах обменялись взглядами и с ноткой гордости повторили:

– Нас.

Хана молчала, покусывая губу.

Все остальные отступили, словно чувствовали себя исключенными. Том заметил это.

– Это не важно. Теперь мы все вместе. Все одинаковые.

Лу снова куда-то уплыла, ее прекрасные серые глаза наполнились пустотой, блестящей и далекой. Том укрыл ее покрывалом из травы и оставил смотреть то, чего остальные не видели, и лучше было бы, чтобы они не видели этого никогда.

Дети оставляли Лу в покое, когда она спала, если это можно назвать сном, но когда она снова приходила в себя, сразу же оказывалась в центре внимания. Младшие девочки устраивались с ней рядом, чтобы она не была одна. А однажды, спустя несколько дней, Орла уговорила ее встать и пойти к ручью помыться. Они нашли место, где ручей разливался шире и глубже, чем везде, образуя круглую заводь, в которой ледяные струи ненадолго успокаивались, чтобы потом снова мчаться дальше. Вода здесь была изумрудная – глаз нельзя отвести, не бурлила и не пенилась, можно было не спеша окунуться и оставаться в воде сколько захочется, и течение не уносило тебя и не сбивало с ног. Лу долго стояла по колено в холодной воде, потом окунулась, и у нее перехватило дыхание: девочки рассмеялись при виде ее ошарашенного лица, но брызгаться не стали. Они знали, как трудно входить в воду первый раз. Потом, как и ко всему, привыкаешь – сами они последовали за Лу легко и без опаски.

После купания, когда девочки грелись на большом плоском камне, который, нависая над ручьем, вбирал в себя дневное тепло, они изумились, увидев волосы Лу. Вымытые, они казались и не волосами вовсе, а сказочным шлемом из тончайших сияющих нитей: они были как будто вытянуты из драгоценного металла, добытого гномами из недр земных. Почти белые, с необыкновенным зеленоватым отливом, они сияли каким-то звездным светом.

– Можно? – проговорила Орла, которая никогда ни у кого не спрашивала разрешения. Лу кивнула, и Орла дотронулась пальцами до этого чуда и тут же отдернула руку, словно боясь обжечься или, наоборот, оледенеть до самого сердца.

Когда Лу вернулась на поляну в сопровождении Орлы и Нинне, двух своих придворных дам, Том улыбнулся.

– Ну вот, теперь ты снова стала собой, – сказал он. – Девочка с лунными волосами.

Он усадил ее на ворох свежей светотравы и покрыл плечи смешной жилеткой, которую он сам сплел накануне вечером из паукотрав. Жилетка получилась удобной.

– Я сделаю такие всем, – сказал он, заметив завистливые взгляды девочек.

– Мне не надо, – тотчас откликнулся Глор. – Это для девчонок.

– А что такое «луна»? – спросила Нинне. И продолжила на одном дыхании: – Это слово из сказок, я знаю, что оно из сказок, я часто его слышала, но ты никогда не объяснял нам, что это такое.

– Да, ты права. Луна… она как Астер, только поменьше. И не так ярко светит. И она белая, а не зеленая.

– Серебристая, – уточнила Лу.

– А мы можем ее увидеть? – поинтересовался Дуду.

Том и Лу обменялись грустными взглядами.

– Она исчезла, – объяснила Лу.

– И что, больше не вернется?

Том и Лу одновременно покачали головой.

– Жалко, – разочарованно протянул Дуду. – Но если мы будем смотреть на твои волосы, то можем ее себе представить, да?

Лу кивнула. Она была страшно бледна – купание в ручье и всеобщее внимание совсем ее обессилили.

– Пусть она поспит, – сказал Том, искренне надеясь, что это и впрямь будет сон, а не ее обычное скольжение в далекой пустоте. – Пусть поспит.

Все нехотя разошлись, оставив Лу одну.

Хана ревновала. Том понял это, когда заметил, что, в отличие от остальных, она ни разу не дотронулась до волос Лу, избегала ее, не задавала никаких вопросов и не оказывала ей тех маленьких знаков внимания, которые у других девочек получались сами собой: поправить покрывало, вытереть пот со лба, поднести воды – хотя Лу ничего не просила, иногда можно было догадаться, что ей хочется пить. Поняв, Том удивился, с какой легкостью он определил незнакомое ему раньше чувство, которое вдобавок казалось совершенно неоправданным. Если у тебя ничего и никого нет, то с чего вдруг ревновать?

Но Хана ревновала. Она проводила все время в одиночестве, а когда все сидели в кругу, то устраивалась подальше от Лу. Иногда Тому даже казалось, что она смотрит на новенькую, потерянную в далеких нерадостных видениях, с открытой враждебностью.