Ставка - жизнь. Владимир Маяковский и его круг - Бенгт Янгфельдт

Я сразу поняла, что Володя гениальный поэт, но он мне не нравился, — писала Лили в мемуарных фрагментах, ставших известными только после ее смерти. — Я не любила звонких людей — внешне звонких. Мне не нравилось, что он такого большого роста, что на него оборачиваются на улице, не нравилось, что он слушает свой собственный голос, не нравилось даже, что фамилия его — Маяковский — такая звучная и похожая на псевдоним, причем на пошлый псевдоним.

Один разговор с ним показался ей особенно отталкивающим. Речь шла об изнасилованной женщине. Лили считала, что мужчину надо застрелить, но Маяковский сказал, что “он понимает его, что сам мог бы изнасиловать женщину, что понимает, как можно не удержаться, что если бы он оказался с женщиной на необитаемом острове и т. п.”. У Лили это вызвало отвращение: “Слов я, конечно, не помню, но вижу, вижу выраженье лица, глаза, рот, помню свое чувство омерзения. Если б Володя не был таким поэтом, то на этом закончилось бы наше знакомство”.

Как бы мы ни оценивали чувства Лили к Маяковскому, не стоило ожидать, что с его появлением она изменит свое отношение к любви и сексу. Поклонников у нее, как и раньше, было несколько, и она не скрывала ни это, ни свою неугасимую любовь к Осипу. Одним из ее многолетних кавалеров был Лев Гринкруг, которого она знала еще по Москве и который каждые выходные приезжал к ним в Петроград. Гринкруг принадлежал к одной из немногочисленных потомственных дворянских еврейских семей России — его отец был врачом и получил дворянство за заслуги в русско-турецкой войне 1877–1878 годов. Лев Александрович по образованию был юристом и работал в банке. Хотя он слыл скромным поклонником и отнюдь не донжуаном, его близость к Лили вызывала у Маяковского сильную ревность.

С Осипом все было иначе. Он никогда не ревновал, а физические отношения между ним и Лили прервались до того, как она встретила Маяковского. “Это случилось само собою, — признавалась Лили, добавляя: — Мы слишком сильно и глубоко любили друг друга для того, чтобы обращать на это внимание”. Объяснение чересчур рационалистическое; можно предположить, что за прекращением физических отношений скрывались и другие, более глубокие мотивы. Возможно, они просто не подходили друг другу в сексуальном плане. Но она любила его очень сильно, так же сильно, как Маяковский ее, и не могла представить себе жизнь без него — может быть, именно из-за эмоциональной сдержанности, которую он проявлял.

У нервов подкашиваются ноги

Маяковский и Эльза встречались около года, прежде чем он полюбил Лили. И хотя в воспоминаниях, Эльзы их отношения представлены как глубокие и близкие, это была связь иного рода — совсем не такая, как между Маяковским и старшей сестрой.

А. Азарх-Грановская, знавшая обеих сестер, утверждает, что Эльза “раздувала” отношения: когда, вскоре после того как Маяковский полюбил Лили, она его спросила, был ли он так же влюблен в Эльзу, он ответил: “Ну, нет”. Роман Якобсон, знавший Эльзу лучше всех, говорил, что их отношения с Маяковским отличались “братской нежностью”.

Успешная попытка Эльзы убедить Лили и Осипа в поэтическом величии своего друга возымела немедленный и парадоксальный эффект — Эльза с Маяковским практически прекратили встречаться. “Как то даже не верится, но так уж водится, что у нас с Лилей общих знакомых не бывает, — писала ему Эльза в сентябре 1915 года и продолжала: — Если б вы знали как жалко! Так я к вам привязалась и вдруг — чужой… ” Маяковский в ответ прислал ей “Облако в штанах” с надписью “Милой и хорошей Эличке любящий ее В.В.”. Эльза поблагодарила, но была уверена, что идея послать ей книгу принадлежала Лили: “Вам бы ни за что не догадаться”, — добавила она обиженно.

Сестры соперничали не только из-за Маяковского, а почти во всем и виделись нечасто. Лили жила с мужем в Петрограде, Эльза с матерью — в Москве, где изучала архитектуру, к тому же контакты затруднялись войной. Но 31 декабря 1915 года они встретились на “футуристической елке” дома у Лили и Осипа. Елку украшали вырезанные из бумаги “Облако в штанах” и желтая блуза Маяковского. Поскольку квартира была небольшой, елкуподвесили к потолку. Гости сидели вдоль стен вплотную друг к другу, а еду подавали через головы, из дверного проема. Все были в костюмах, на Лили был килт с красными открывавшими колени чулками и парик маркизы. Маяковский был “хулиганом” с красным галстуком и с кастетом, Виктор Шкловский — матросом, Василий Каменский нарисовал над губой один ус, а на щеке птичку и расшил пиджак клочками цветной ткани. Волосы Эльзы были уложены в виде башни, на вершине которой помещалось перо, достававшее до самого потолка. Вечер или ночь закончились тем, что Каменский посватался к Эльзе, а та хоть и была приятно удивлена, но ответила отказом.

По словам Лили, это был первый случай, когда Эльзе сделали предложение; она не обладала привлекательностью старшей сестры и часто влюблялась безответно и отчаянно. “Кто мне мил, тому я не мила, и наоборот”, — писала она Маяковскому в октябре 1916 года. Летом она собиралась принять яд, но теперь просто чувствовала отвращение к жизни вообще. Письмо было Эльзиным ответом на сборник “Простое как мычание”, который он ей прислал. “Кроме того, что вообще хорошо, она так много мне напоминает, — пишет она. — Почти на каждой странице встречаю старого милого мне знакомого. Все помню, где, когда от тебя слышала”. Ей очень хочется снова увидеть Маяковского, и она спрашивает, не собирается ли он в Москву “Невольно пишу, будто ты ответишь. Это для тебя совершенно немыслимо? Я была бы так рада!

К ее удивлению, Маяковский ответил: “Очень жалею, что не могу в ближайшем будущем приехать в Москву, приходится на время отложить свое непреклонное желание повесить тебя за твою мрачность. Единственное, что тебя может спасти, это скорее всего приехать самой и лично вымолить у меня прощение. Элик, правда, приезжай скорее! Я КУРЮ. Этим исчерпывается моя общественная и частная деятельность”. (Очевидно, Маяковский пытался бросить курить — наверное, по настоянию Лили.)

За последующие два с половиной месяца они обменялись не меньше чем одиннадцатью письмами, в которых Маяковский ни разу не упомянул о своих чувствах. Однажды благодарная за любое известие Эльза поинтересовалась, почему он не пишет осебе. “Не умеешь?” — спрашивает она, затрагивая тем самым важную черту характера этого внешне “звонкого” человека: его “удивительную замкнутость”, по словам Лили. “Маяковский никогда не любил о себе рассказывать, — комментировал Давид Бурлюк фразой, которую повторила Ида Хвас, добавив: —