Поручик (СИ) - Капба Евгений Адгурович

Отряхнувшись и слегка приведя себя в порядок, я поднял воротник и вышел из проулка на свет Божий.

Раньше это было проспектом Фортуната – одной из центральных улиц Яшмы. Я бывал тут до всего этого кошмара, так что прекрасно помню магазины, рестораны, клубы и синематографы, теснившиеся по обеим сторонам мостовой, сверкавшие вывесками и громыхавшие звуками музыки. Когда-то тут кипела жизнь, прогуливались элегантно одетые пары, горели фонари и ходил электрический трамвай.

А теперь – первое, что бросалось в глаза даже в утреннем тумане – это мусор. Окурки, шелуха от семечек, какие-то обрывки, огрызки и ошметки – все это покрывало проспект тонким слоем, скапливаясь в углах и ливневых стоках. Мостовая не ремонтировалась, наверное, никогда. Ставни и шторы на окнах жилых домов были плотно закрыты, многие витрины и вывески – разбиты и изгажены похабными надписями, фонари, раньше светившие от заката до рассвета, не горели, являя миру скорбную картину из выкрученных лампочек и разбитых плафонов. Вместо них кое-где на перекрестках стояли металлические бочки, внутри которых что-то горело неровным красноватым дымным пламенем. Вокруг бочек грелись угрюмые люди, и, о Боже, проклятые синие мундиры.

Картина, мягко говоря, удручающая.

Я зашлепал по грязи и лужам к ближайшей бочке, где не было "синих".

– Мужики, погреться можно?

Бородатый дядька в латанной-перелатанной одежде и второй, лысый, с железными передними зубами и в рабочей спецовке, синхронно кивнули, и бородатый спросил:

– Ты откуда такой в пальто красивый?

– Из гостиницы сбежал, ее грабили, кажется…

Лысый цыкнул зубом:

– Теперь постоянно что-то громят и кого-то грабят. Песьи дети!..

– А "синие" что? – спросил я, кивая на вояк.

– А что – "синие"? "Синие" – за свободу, равенство и братство. А про порядок у них ни слова.

Я даже удивился такой интерпретации современной социально-политической ситуации в Яшме, но углубляться в такие дебри не стал.

– А как до Хлебного рынка пройти, не подскажете?

Бородатый глянул на меня из-под кустистых бровей и пробурчал:

– Ты вообще откуда, с луны свалился? Нету больше рынка!

– Это как это – нету? А что есть?

– Да вот пойди да посмотри! Три квартала по этой улице, и на шлагбауме направо.

– Спасибо, мужики!

Вдруг лысый воровато огляделся и шепотом спросил:

– Скоро начнете?

– Что… Кто начнет? – удивленно наклонился я к нему.

– Порядок наводить?.. – он хитровато прищурился и отсалютовал мне, быстро приложив к виску открытую ладонь и тут же ее отдернув.

Сказать, что я был шокирован, увидев приветствие имперских войск прямо под носом у лоялистских патрульных – это не сказать ничего. И как мне на это реагировать? А вдруг – провокация?

– Порядок, прежде всего, нужно наводить в головах… – проговорил я как можно более нейтрально, развернулся на каблуках и пошел по шелухе от семечек, по окуркам, картофельной кожуре и другому мусору, который равномерным слоем покрывал тротуары некогда шикарного проспекта Фортуната…

Хлебного рынка теперь и в самом деле не было. Вместо него осталось пепелище, на котором ровными рядами стояли десятки виселиц. Большая часть из них была занята – повешенные за ноги люди с разбухшими головами и черными лицами качались на ветру, и вороны кружили вокруг, и клевали что-то.

Туда-сюда ходил часовой в синем мундире и противогазе. Наверное, он должен был помешать родственникам забрать тела казненных. Или для чего он здесь?

Я думал обо всем этом отрешенно, сознание отказывалось воспринимать такую картину как нашу современную реальность. За что повесили старика в некогда белоснежной, а теперь заляпанной кровью рубашке и клетчатой жилетке? И целую семью: отца, мать, почти взрослую дочь и двух подростков-сыновей? И еще множество мужчин и женщин, самого разного возраста?..

Это, наверное, было написано на белых табличках, прикрепленных на груди у несчастных. Виной тому изощренный цинизм, или непроходимая человеческая тупость – прочитать надписи было почти невозможно, потому как таблички эти цепляли ДО казни, и теперь они располагались ВНИЗ ГОЛОВОЙ.

Какой-то кошмар.

Мне, на самом деле, не нужен был Хлебный рынок. Мне нужен был один из домов в переулке Кондитеров.

На табличке с названием переулка был нарисован мужской половой орган, который закрыл всю надпись, кроме первого слога "Кон.." и последней буквы"…в".

Сориентировавшись таким образом я высмотрел нужный дом и подошел к ржавой металлической калитке.

Побренькав за витой язычок, я дождался реакции.

Калитка приоткрылась и показался благообразный дедушка, очень прилично одетый, но в несусветных цветастых домашних тапках. Я попал по адресу!

– Вы по какому поводу? Тоже за чистоту боретесь? – спросил он кодовой фразой, блестя стеклами старомодных пенсне.

– Не нужно бороться за чистоту, нужно подметать! – отзыв прозвучал, и дедушка широким жестом пригласил меня внутрь.

Между плиточками садовой дорожки пробивались стебельки травы, на давно не стриженном газоне лежали пожухлые прошлогодние листья и гнилые яблоки.

Двухэтажный домишко производил впечатление этакой премилой ветхости: осыпавшаяся местами штукатурка, пятна сырости на стенах и при всём этом – уютом так и веет.

Входная дверь без скрипа отворилась и хозяин проговорил:

– Вам вниз по лестнице и направо…

Подвал?

Я спустился по скрипучим ступенькам вниз и на секунду замер у двери, а потом тихонечко взялся за ручку.

– … костоправ хренов, руки из задницы растут, тебя в твоем Протекторате наверное на мясника учили, и то дерьмово получилось, – сквозь зубы сипел знакомый Стеценкин голос. – Тебе бы чучела набивать а не людей штопать!

– Таксидермист, – князь Тревельян, по-видимому, был совершенно спокоен.

– Какое в задницу такси? Хирург ты дерьмовый, вот что я тебе говорю! Расколупал мне всю спину, теперь иголкой тычешь! Такой иголкой конскую упряжь чинить, а не людей!

– Таксидермист – это специалист по набивке чучел. А скорняк – мастер по изготовлению конской упряжи.

– Да в гробу я видал… Что, всё? – в голосе Стеценко послышалось удивление и облегчение одновременно.

Я отворил дверь и тут же остановился. Прямо мне в живот был направлен ствол ручного пулемета. Вахмистр Перец, сидящий напротив двери за столом, только что, кажется, протирал его тряпочкой… Так, а откуда у них пулемет?!

Его светлость замер с внушительных размеров иголкой в руке. Он склонился над койкой, на которой на животе лежал до пояса голый Стеценко, спину его пересекал свежий шрам с аккуратным швом.

Ранее бесполезный подносчик патронов Фишер (оказалось – уроженец Яшмы) и его приятель-антагонист Панкратов склонились над шашечной доской, и не подумали повернуться в мою сторону.

Вдруг за моей спиной кто-то молодцевато гаркнул:

– Р-равняйсь! Смир-рна! Господин поручик, личный состав отдыхает и приводит себя в порядок. За время моего дежурства происшествий нет! Доложил унтер-офицер Демьяница!

Я, если честно, чуть не поседел от такого доклада, но видя ухмылки подчиненных, обернулся на каблуках и со зверски-казенным выражением лица отчеканил:

– Благодарю за службу! Вольно!

Демьяница – старый служака, переведенный к нам из Пятиреченского полка. Он козырнул отточенным движением, а я прошел внутрь и осуждающе уставился сначала на вахмистра, потом на Стеценку.

– Откуда сие? – я указал на пулемет, и на рану своего заместителя.

– Они взяли штурмом какой-то притон, – сказал доктор. – Основания были самые серьезные. Там был пулемет и еще масса полезных вещей…

Я только беспомощно развел руками. Полезные вещи – эта гора оружия и боеприпасов в углу комнаты?

– С этим всё ясно. Как продвинулись с выполнением основной задачи?

Основной задачей было выйти на связь с местным подпольем. Они готовили выступление уже давно, по косвенным сведениям организация была солидная, в основном – бывшие офицеры и профсоюзы. До того, как в Разведуправлении завелся предатель, пришла шифровка, что к активным действиям приступят после того, как будут уверены в поддержке имперских войск. Вот мы и должны были стать этой уверенностью.