Остановка - Павел Шестаков

- Хотите, пойдем пешком? Это не так далеко, если по набережной.

- Да, да, конечно, - обрадовался я.

Мы молча прошли пару привокзальных кварталов и вышли к реке. Когда-то она несла воды у самой каменной стенки, и тогда набережная называлась набережной по праву, то есть находилась на берегу. Теперь положение изменилось. Река ушла, обмелела или сменила русло, оставив у стенки обширное песчаное пространство, недавно засаженное молодыми деревцами. В осенний день они смотрелись приятно, с золотым отливом. "Когда они подрастут, здесь будет обыкновенная парковая аллея, которую по привычке еще долго будут величать набережной", - думал я, отвлекаясь от мыслей о предстоящей встрече. Отвлекался, конечно, неправомерно, потому что следовало посоветоваться, как себя вести, распределить роли, ведь она просила меня сказать о смерти Сергея. Тогда просьба не показалась мне сложной, теперь дело выглядело иначе.

- Вы по-прежнему хотите, чтобы именно я сообщил о смерти Сергея Ильича?

- Я хочу больше, - сказала Лена и остановилась.

Мне тоже пришлось остановиться. Вдали между деревьями поблескивала полоска ушедшей от нас сузившейся реки.

- Да, пожалуйста, - отозвался я, вспоминаю поговорку о грузде, попавшем в кузов.

- Если можете... Я прошу вас. Зайдите один.

- А вы?

- Тут рядом автовокзал. Я уеду. Назад.

Невольно я улыбнулся. Мы, кажется, поменялись ролями. Недавно я собирался покинуть ее приблизительно таким же образом.

Однако ее решение показалось мне более разумным. Во всяком случае, меня оно устраивало. Прийти и говорить вместе было бы тяжелее для обоих.

- Я уеду, - повторила Лена, сламывая с дерева засохшую веточку. - А вас я прошу... Скажите матери, что я все знаю.

До этого она говорила только "мама".

"Ну, совсем хорошо!.."

- Сама я не набралась смелости. Поэтому и прошу вас. Пусть знает, что я знаю. Может быть, она станет терпимее к Вадиму.

Я колебался.

- Но если вам трудно...

- Ничего. Я попытаюсь.

- Спасибо.

- Я провожу вас до автовокзала.

Лена не возразила, и мы опять пошли молча. На площади, откуда отправлялись автобусы, женщины продавали цветы. Я взял несколько белых астр, половину протянул Лене.

- Спасибо. Скажите маме, что у меня все в порядке. И вот еще передайте, пожалуйста.

Это были какие-то бумаги, завернутые в газету.

- Передам.

- Вы найдете дорогу?

- Найду.

- Счастливо. Я позвоню вам.

- Хорошо, - кивнул я, позабыв, что перебрался к Мазину.

К дому Наташи я шел тихой улицей, где старые деревья выстроились рядами вдоль еще более старых, поблекших особняков, когда-то принадлежавших зажиточным владельцам, а потом превращенных в общий городской жилфонд. Фонд этот порядком обветшал и понемногу сносился. На его месте возникали панельные дома, почему-то выходившие на улицу торцом, а не фасадом. В одном из них и жила Наташа. Все было, как положено: овощной магазин в первом этаже и детская площадка во дворе. На площадке здоровые мужики забивали "козла".

В подъезде я справился со списком жильцов и поднялся на пятый этаж. Дверь отворили сразу, не спрашивая.

"Дочку ждала", - подумал я, разглядывая Наташу.

Конечно, я не узнал бы ее, встретив случайно на улице. Но я был достаточно подготовлен к встрече.

- Здравствуй, Наташа.

Полная женщина в фартуке держала, разведя в стороны, руки, покрытые мукой, и с недоумением смотрела на меня. Она-то подготовлена не была.

- Не узнаешь?

Я взглянул на себя ее глазами, увидел грузного немолодого человека с почти белой головой, и стало грустно.

- Коля?..

Сразу полегчало. Раз узнала, значит, в памяти ее я не чужой, значит, и говорить будет легче.

- Он самый.

И я протянул через порог цветы.

- Что ты! Вот чудак. Да ты войди сначала.

Я вошел.

В квартире было, как во многих современных квартирах - полированная мебель, немецкие обои, но и отличалась она чем-то, какой-то заметной добротностью и порядком. Видно было, что многое здесь сделано своими руками. "Мужчина в доме", - вспомнил я. Однако рассматривать подробно было некогда.

- Не ожидала?

- Нет. Как это ты собрался?

- Так уж получилось. Заехал родные места навестить, а тут такое разное...

- Да ты будто оправдываешься. Молодец, что тряхнул стариной. Я тебя с дочкой познакомлю.

Наташа глянула на часы с некоторым беспокойством.

- Сколько сейчас? Ты электричкой?

- Да.

- И она должна. Видно, в магазин забежала.

Вот так, без раскачки, и пришлось говорить.

- Лена не приедет, Наташа.

- Что? Откуда ты знаешь? Ты знаешь Лену?

- Да, у Полины Антоновны познакомились.

Она не обратила внимания на то, что я не назвал Сергея.

- Почему же не приедет?

Собственно, об ответе на этот естественный вопрос мы с Леной договориться не сообразили. И я сказал то, о чем, может быть, следовало сказать чуть позже.

- Там неприятности, Наташа.

- У Лены?

- Не волнуйся. Нет.

А сам волновался и выражал свои мысли не лучшим образом.

- Видишь ли, Сергей умер, Наташа.

Она еще стояла посреди комнаты с цветами. Я сказал и повернулся к окну, чтобы не наблюдать за ней в эту минуту. Но ничего необычного не произошло.

- Как это случилось?

- Сердце. Неожиданно.

- Как жаль! Так рано.

И все. Обычная, в сущности, реакция на неприятное, но не поражающее болью известие. Так она могла отозваться и на мою смерть.

"Все проходит, - подумал я, несколько обиженный за Сергея. - Прав он был в дневнике. Она его не любила. А Лена?.."

Хотелось, как говорится, закрыть тему. Не углубляться. Но Лена просила сказать... И Мазин просил слушать. И куда девался алкоголик Перепахин?

- Для меня это был удар.

- Еще бы. Вы так дружили.

- И Лена переживала.

- Понимаю. Она к нему так относилась... с трепетом.

- Да. Именно так.

Я произнес эти слова со значением, хотя и считал, что отношение Лены к Сергею более противоречиво. Но я хотел оттолкнуться от них.

- И с диссертацией, наверно, усложнится, - добавила Наташа, снова покоробив меня будничностью слов.

- С работой утрясется. После Сергея осталось много материалов. Она сможет их использовать.

- Как использовать? Разве это этично?

Это был вопрос учительницы, человека, который десятилетиями учит не только предмету, но и честности, добру.

- Он был бы рад передать ей все это.

- Ты уверен?

Наконец-то в ее тоне определилось отношение к Сергею. Сомнение в его чувстве.

- Да, я уверен. И Полина Антоновна. И Лена тоже.

- О!.. Сколько вас. Я поставлю цветы.

Наташа вышла с вазой и цветами, чтобы набрать воды. Я ждал. Она вернулась.

- Ты в последнее время редко видела Сергея?

- Очень. Жизнь заматывает. Дела, суета. Да и жили в разных городах, хоть и неподалеку. Но я его помню, хорошо помню. Эта смерть ужасна. Кто бы мог подумать, что в нашей группе он будет один из первых...

Пакет, переданный Леной, я все же держал в руке.

- Что там у тебя? Положи куда-нибудь.

- Это Лена... Передала тебе.

Я не знал, что в пакете, но, судя по форме и размерам, предположил, что там фотография, та самая, что Лена взяла у Полины Антоновны.

- Она еще просила сказать...

Я протянул пакет.

- Что?

Наташа держала пакет, но не спешила развернуть газету.

- Она все знает.

"Ну, вот. Рубикон позади".

- О чем ты?

- О Лене.

- Да погоди с Леной. Сам-то ты как? Где? Что? Кто? Я ведь о тебе не знаю.

Но Рубикон уже был позади.

- Обо мне потом. Я хочу выполнить ее просьбу. Сначала. Это деликатный вопрос, и лучше покончить с ним поскорее. Она просила. А я своим случайным приездом попал в целую историю, втесался не по своей вине в сложные отношения. Но что поделаешь? Семь бед - один ответ.

- О чем тебя просила Лена? Что она знает?

- Присядь, пожалуйста.

- У меня пирог подгорит.

- Ничего. Это важнее. Она знает, Наташа.

- Поясни, что она знает.

Сказано было внешне спокойно, но тревога уже возникла. Я видел это. Нужно было найти подходящие слова, но я не нашел и ляпнул несуразно:

- Она знает, что родилась после того, как ты вышла замуж.

Тут же я осознал, что сморозил чушь, и готов был рассмеяться, чтобы разрядить обстановку, но Наташа поняла суть.

- Ну, что ж... В жизни и так бывает. А сейчас сплошь и рядом.

- Но по-разному можно относиться...

- Она такая моралистка?

- Нет, что ты!

- Но не одобрила?

Наташа усмехнулась с горечью.

- Речь о другом. Она знает, что твой муж не отец ей.

У нее так напряглись руки, сжатые на груди, что мне показалось, сейчас костяшки пальцев прорвут побелевшую кожу.

- Вот оно что...

- Прости. Тебе плохо?

- Куда уж хуже. Если Олег узнает...

- При нем я бы не стал говорить.

- Какая разница! Раз уж стало известно. Не ждала от нее. За что? Ты представить себе не можешь, как это гадко. Плюнуть в душу человеку, который ночи не спал, носил на руках, когда она болела. Откуда это зло?..