Сага о Хельги - Алексей Пишенин

Хельги уже был на ногах, а в руке у него был меч, который был раза в три длиннее ее ножа. Щит соскользнул с руки во время прыжка на пол, но теперь он бы только мешал. Они встали друг напротив друга, и Хельги смог ее рассмотреть. Видно было, что она не из простой семьи — на ней был золоченый пояс, расшитая у ворота серебром рубаха и серебряные браслеты на руке. У нее были темные глаза, яростно прищуренные, и красивое лицо с высокими скулами. Рот ее был приоткрыт в оскале, и видны были ровные зубы. Она тихо сказала ему по-датски с непривычным выговором:

— Живыми ты не получишь ни меня, ни сестер!

Хельги ничего не ответил, оглядывая стены и пол башни. В деревянном полу были сделаны широкие бойницы для лучников, как те, из которых стреляли по ним с Кетилем. Ширина бойниц была достаточной, чтобы в них пролез подросток или девушка. Но мужчине пролезть сквозь эти отверстия было не под силу. Сквозь бойницы были видны открытые внешние ворота башни. Посередине башни был ворот, поднимающий решетку..

— Эти бойницы в полу — это последняя дверь для вас троих наружу? — спросил Хельги. — Вы хотите уйти к реке и надеетесь, что вас никто с этой стороны не заметит? А этого воина ты убила, когда он хотел взять тебя силой?

Вместо ответа черноволосая сделала выпад ножом, от которого Хельги легко уклонился. Потом он поймал ее руку и, ударив два раза о стену, заставил пальцы, держащие нож, разжаться.

— Ты красивая, — сказал Хельги, отбросив девушку в угол, где стояли ее сестры. — За тебя дали бы десять золотых монет из Сёркланда[29]. А то и все пятнадцать. И кое-что добавили бы за сестер.

Хельги осторожно присел и поднял щит, мечом по-прежнему угрожая черноволосой.

— Но меня зовут Хельги сын Торбранда, или Хельги Скальд, и судьба моя — получать золотые монеты за свои висы, а не за продажу в рабство красивых женщин. К тому же сегодня я уже убил одного безоружного. Потому не стану я мешать вам бежать. Никому не ведомо, как в руках у норн сплетаются нити нашей судьбы, но сдается мне, что боги велят поступить именно так.

С этими словами он вышел из башни на лестницу.

Еще до полудня бой закончился, и ярл Эйрик дал приказ, не мешкая, выступать к кораблям. Люди Олафа надеялись, что им дадут время выпить пива и развлечься с захваченными женщинами, но молодой конунг рассудил, что пиво и женщин можно взять с собой, а главное теперь — вернуться к кораблям. Ведь там осталась только сотня людей, а у конунга Бурицлейва на той стороне реки — несколько сот конных воинов, которым едва ли понравится, что у них под носом был разграблен их городок. И это, если не считать йомсвикингов, про которых нельзя сказать, чью сторону они примут.

Обратный путь занял меньше времени, потому как всю добычу погрузили на телеги и шли, уже не скрываясь. Кетиля также везли на телеге, хотя он говорил, что рана его пустяковая и стрела не глубоко вошла под кольчугу. Но Гудбранд приказал ему лежать, ведь от долгой ходьбы рана могла воспалиться, и тогда в следующей битве от него было бы мало проку. Хельги шел рядом с телегой, и Кетиль расспрашивал его, приглядел ли он пригожих женщин среди пленных.

На это Хельги отвечал, что среди вендских женщин немало таких, что можно было бы назвать красивыми, но что сам он особо не приглядывался, так как в его сердце живет только одна Ингрид. На это Кетиль сказал ему, что Ингрид, верно, очень одиноко в сердце у Хельги. Ведь женщины любят поболтать, а в одиночестве этого никак не сделать.

Так они еще до заката дошли до кораблей и погрузили на них свою добычу, которая, по правде сказать, не была слишком уж богатой. Кроме сотни пленников, серебра было взято совсем немного, а золота не было вовсе. Олаф выглядел разочарованным, хотя ярл Эйрик и утешал его тем, что при штурме крепости у них было всего пятеро убитых. Однако Гудбранд передавал, что и сам ярл от этого похода ожидал большего, ведь, по словам Скопте, в крепости должно было находиться святилище одного из вендских богов с богатыми дарами. Однако то, что они нашли, было простым сараем с несколькими деревянными идолами, и лишь некоторые из них были местами позолочены.

Скопте уверял, что прошлой весной все было иначе, но ему уже никто не верил, и все на него косо поглядывали.

Как только добыча была погружена, корабли немедленно отчалили. Шли они вниз по реке, и грести не было надобности. Рагнар оставил только несколько человек на веслах, чтобы ненароком не сесть на мель.

Солнце уже было на северо-западе, когда вышли они из протоки в Одру. И в начинающихся сумерках не сразу заметили они, что их уже ждут: ниже по течению от берега до берега стояли две дюжины драккаров со спущенными парусами и без знамен и стягов.

Едва вышли они из протоки, на обоих берегах зажглись костры, и видно стало, что и с той, и с другой стороны стоят вендские воины. Хельги увидел, как на своем корабле Олаф снова схватил Скопте за бороду.

— Неплохую засаду нам здесь устроили, — сказал Асгрим Сакс. — А я-то был уверен, что весть о нас еще не успела так далеко разнестись.

— Вижу я, что и конунг Олаф удивлен, как такое могло получиться, — сказал Кетиль, показывая, как Олаф ударил Скопте кулаком в лицо и выбросил за борт. Скопте был в кольчуге и начал тонуть, а корабли викингов, не останавливаясь, шли мимо. Так они сблизились с неизвестными драккарами на два выстрела из лука.

Ярл Эйрик подал сигнал всем остановиться, а сам направил свой корабль к кораблю Олафа. Затем, после короткой беседы, корабль Олафа двинулся к преграждающим им путь драккарам.

— Кто вы и кто ваш предводитель? — спросили с корабля Олафа.

В ответ им сказали:

— Мы викинги с Йомсборга, и наш предводитель — ярл Сигвальди сын Струт Харальда. А теперь назови себя, тот, кто взял добычу в наших землях и надеялся уйти незамеченным.

— Я конунг свеев, и зовут меня Олаф сын Эйрика Победоносного. И не слыхал я о том, что викинги с Йомсборга теперь стоят на защите вендских земель. Слыхал я зато, что повелителем у них — конунг Свейн, которому с недавних пор я подарил мир.

— Привет тебе, конунг Олаф, — раздался голос с корабля посередине реки. — Я — Сигвальди ярл, и рад я тебя видеть. Но нет ли с тобой Эйрика сына Хакона Злого, того, что изгнан из своей страны?

— Ярл Эйрик сейчас сопровождает меня, — ответил Олаф. — А какое у тебя к нему дело?

— Вот уж скоро с десяток лет, как у нас, йомсвикингов, есть дело к ярлу Эйрику. Но оно не касается тебя, конунг Олаф. Оставь добычу, взятую утром, и мы пропустим тебя в твои земли, — предложил Сигвальди.

— А что будет с ярлом Эйриком? — спросил Олаф.

— Он будет нашим почетным гостем до тех пор, пока не поклянется, что не сделает вреда Олафу Трюггвасону Норвежскому. Потом и он будет волен идти на все четыре стороны. Нам очень дорого встает содержать пленников знатного рода.

— Да уж, немало у вас в том опыта, — рассмеялся Олаф. — Только конунгу Свейну, когда гостил он у вас, пришлось жениться, чтобы вновь обрести свободу. А в твои клятвы, что ярл Эйрик сможет пойти, куда вздумает, верится с трудом. Не слышал я, Сигвальди ярл, чтобы о тебе говорили, как о человеке для которого клятва дороже золота. Верно, не встречал я тех, кто знал тебя поближе. — И с этими словами Олаф приказал развернуть корабль и повел его навстречу кораблю Эйрика.

Они стали борт к борту, и ярл с конунгом говорили так, чтобы их никто не слышал. Затем велели они своим кораблям строиться клином. И первым шел корабль Олафа, потому как у него были самые высокие борта. Затем шли корабли Эйрика и Гудбранда, затем — три корабля Олафа, а затем — два корабля с людьми Эйрика и два — с людьми Олафа. В пятом ряду встали два корабля, что дала Олафу его мать, Сигрид, и два корабля Олафа.

Клином построились они так быстро, что на кораблях йомсвикингов не успели опомниться, как увидели, что враги идут прямо на них. Олаф держал ближе к левому берегу, так что острие клина пришлось бы между четвертым и пятым слева кораблями йомсвикингов.

Хельги, который сидел на веслах, спросил Кетиля:

— У них на восемь кораблей больше. Кто победит?

На это Кетиль, стоя на носу с копьем и щитом, ответил:

– Мы идем по течению, и мы построились клином. Йомсвикинги стоят в один ряд, и я вижу, что, чтобы не выгребать против течения, их корабли бросили якоря, которые они теперь быстро поднимают. Они не успеют перестроиться, и мы сможем прорваться сквозь их строй. А там, глядишь, и стемнеет. Это будет славная битва.

Рагнар Лысый с кормы добавил:

— Это будет славная битва, потому что короткая. Девять лет назад дрались мы с ними полдня. У меня пересохло в горле, но бочонок с пивом оставался на носу нашего корабля, а у мачты шла знатная драка. Помнишь, Гудбранд? — спросил он.

— Да, я помню, как ты под конец схватил кормовое весло и начал им махать, так что люди падали в воду и справа, и слева. А потом, когда мы очистили корабль от данов, ты схватил бочонок и выпил его до дна. Не оставил нам не капли, — рассказал Гудбранд.