Современные методы управления погодой - Андрей Жвалевский

Мои работодатели довольно быстро подняли мне оклад. Хотя он все равно оказался самым низким в конторе. Но взамен мне пришлось мотаться в Прагу. И там было не легче: гора информации, дикий темп работы и книги, книги, книги…

К середине июня от одного вида глянцевой обложки меня начинало подташнивать. Теперь мои вечера стали окончательно пустыми.

Я старалась не скучать.

Мы с Машкой вели очень активную жизнь – ходили по гостям, по всяким тренировкам или по театрам. У нас не было ни разу свободного выходного, мы выезжали на шашлыки, ездили на дачу.

Пару раз выбирались на автобусные экскурсии по городам и весям.

Я старалась так организовать свободное время, чтобы его не было совсем. Если вечером напрыгаться во дворе (мы пристрастились играть в бадминтон), то когда приходишь домой, засыпаешь практически мгновенно и нет времени думать и вспоминать.

Как ни странно, с потерей Сергея-мужчины я смирилась довольно быстро. В конце концов, не так уж часто мы виделись. А вот Сергей-друг… С этим было сложнее.

В моменты слабости я даже думала, что, наверное, мы с Сергеем правда были двумя половинками одного целого. Сейчас у меня половинку оторвали, я смотрю на все только своими глазами, и картинка из объемной превратилась в плоскую. Иначе чем объяснить, что раньше мир вокруг был цветной и интересный, а стал серый и унылый. И спектакли неинтересные, и шашлыки невкусные.

Надеяться можно только на то, что мозг – штука умная. Он должен приспособиться видеть одним глазом, и картина скоро должна опять стать выпуклой, нужно только подождать.

Я ждала.

К концу мая совершенно неожиданно все вокруг начали собираться в отпуск. Сначала я категорически отказалась даже думать на эту тему, уж очень больно было вспоминать, сколько всего мы с Сергеем напланировали на это лето. Мы хотели съездить вместе к морю, мы хотели, чтобы я и Маша приехали к нему на пару недель, вместе попутешествовать по окрестностям Москвы, а в июне мы собирались вместе в Питер на книжную выставку и т. д. и т. п. Да по летней дороге можно хоть каждые выходные друг к другу в гости ездить!

Но совсем не думать на тему отпуска у меня не получалось. Все вокруг словно взбесились, носились по офису с какими-то цветными буклетами, размахивали паспортами с визами. Настроение было такое, что периодически казалось, что на работе шумит прибой и отчетливо пахнет тропическими фруктами.

Проблема решилась, как всегда, внезапно и довольно быстро. Мне позвонила Таня и начала жаловаться, что у ее мужа отпуск в этом году срывается и что придется сидеть в городе…

Внезапно мне в голову пришла мысль. Простая, как все гениальное.

– Тань, а поехали в отпуск вместе.

– Куда?

– Да неважно, куда захотим. Мы и дети. И больше никого.

– А мужики? А хотя зачем они нужны? О! А сумки таскать?

– Носильщика возьмем. За деньги.

– М-м-м… А остальное тоже за деньги?

– Нет. За остальное пусть нам приплачивают.

– М-м-м… Тогда поехали.

Куда ехать, мы выбрали очень быстро. Во-первых, не хотелось сильно разбрасываться деньгами, а во-вторых, куда же еще податься двум бедным престарелым тетенькам, да еще и с детьми? Мы решили, что нам нужен тихий семейный отдых. Без соблазнов. Мы решили поехать туда, где не перед кем выпендриваться, где не нужно соревноваться с красотками в бикини на пляже, где всем все равно, как ты выглядишь, потому что на пляже из мужчин – один спасатель, да и тот толстый и лысый. Зато это совершенно безопасное место, даже если вечером мы напьемся в зюзю, забудем одеться и в таком виде будем идти через весь город – никто на нас не покусится. Некому! Тут тишина и покой, тут отдыхают только беременные женщины с детьми. А если какой мужик по ошибке и заедет, то сбежит через два дня или его загрызут изголодавшиеся самки. Короче, мы решили поехать в Евпаторию.

Когда наступил август, я понял, что ненавижу Германию генетической ненавистью коренного русича. Эхо Ледового побоища и двух мировых войн заставляло меня колотиться от бессильной злобы. Или, если хотите, от сильной злобы. Я дошел до того, что практически всерьез воображал себя Штирлицем в логове врага, а однажды в воскресенье с утра сел перед окном (камина в моей комнате не было), хлопнул коньяку и затянул «Русское поле».

К сожалению, кроме этих двух слов текста я не помнил. В голову лезла только скабрезная переделка новосибирских друзей. Я вздохнул. В тишине, наступившей после моих вокальных упражнений, особенно отчетливо раздавался неутомимый звон бесчисленных церквушек, пардон, кирх.

– И чего звонить? – произнес я.– Все равно туда никто не ходит!

Русская речь напугала меня. С родителями я не общался, потому что они сидели на своей добровольной приусадебной каторге. Там ни один мобильник не работал. Катин телефон не отвечал вторую неделю.

Впрочем, изредка… нет, пожалуй, чаще, чем хотелось, русскую речь я слышал. То каких-то бомжей встретишь, а они оказываются казахскими немцами с соответствующими привычками и лексиконом, то тетка на улице тебя обматерит – привет с далекой родины. Скоро я научился отличать соотечественников (в том числе и бывших) по плотно сжатым челюстям и целеустремленным до ненависти взглядам. Немцы же непрерывно улыбались, как какие-нибудь американцы.

Я глянул в зеркало. Оттуда на меня таращился типичный соотечественник. Пришлось срочно отворачиваться к окну. По дорогам, проторенным во времена великого переселения народов, двигались автомобили с притороченными к багажникам велосипедами. Фрицы ехали заниматься регулярным спортом. Я задумался. Под окнами стояла приобретенная в кредит «Опель-Астра», но, во-первых, я уже выпил, а во-вторых, где я в воскресенье куплю велосипед? Выходные – это святое. Даже музеи не работают, не говоря уж о спортивных и прочих магазинах.

Вспомнил о машине – и потянулся наливать вторую рюмку. Как я радовался пару месяцев назад! Мечта советского человека – персональный водитель! Оказалось, что приличная контора просто не хотела позориться перед людьми. Даже вызов такси считается признаком дурного тона в стране, наполовину состоящей из автомобилей. А уж если б я попытался ездить на общественном транспорте…

Словом, три недели назад меня вызвал шеф и без обиняков заявил, что все, большой уже. Если хочу работать и дальше, придется на машине самому ездить.

А работать дальше я не столько хотел, сколько был вынужден. То, что я принял за лихорадку первых дней «ввода в курс дела», оказалось нормальным темпом. И пока я его выдерживал. Меня даже несколько раз похвалили на планерках (здесь их называли неподходящим английским словом «брифинг»). Но радости это не прибавляло. Перспектива до конца своих дней изображать белку в издательском колесе приводила в ужас мою ленивую славянскую душу.