Витязь. Владимир Храбрый - Владимир Афиногенов

Мамай тут же собирает войско и спешит в Крым. Перепуганный Секиз-бей, хотя и непричастный к этому убийству, бежит в Мордовскую землю и возле Пьяны-реки сооружает земляной вал, чтобы оборониться от возможного преследования.

Но преследовать его, конечно, никто не стал, и Секиз-бей, покинув пьянский вал, добрался до самой Москвы и, узнав, какую подлую роль сыграли Мамай и Бегич в убийстве Бердибека, родного ему по крови чингизида, принял русскую веру и поступил на службу к князьям Дмитрию Ивановичу и Владимиру Андреевичу.

Мамай стал безраздельным правителем Крыма. А тем временем в сарайском дворце под золотым полумесяцем стало твориться несусветное: ханы резали Друг друга чуть ли не каждый месяц. Мамай торжествовал: «Пусть развлекаются… - кривил губы и довольно дергал золотую серьгу в правом ухе. - Я подожду. Я терпелив и настойчив. Придет час, когда моя нога переступит тронный зал ханского дворца».

После смерти Бердибека стал царствовать Куль-па, который просидел на троне шесть месяцев и пять дней. Потом пришел с двумя сыновьями Наурус и убил Кульпу. Свои же слуги выдали Науруса и его сыновей Хыдырю. А Хыдыря умертвил его собственный сын Тимур-ходжа.

Мамай не дремал, он искал чингизида, который был бы предан ему как собака, и отыскал Абдуллаха. Вместе с ним в конце 1361 года он пришел со своей крымской ратью на Сарай. Тимуру-ходже отрубили голову. Теперь столица была в руках Мамая.

«Настало время, - подумал тогда генуэзский консул, - расправиться с венецианцами». С молчаливого согласия Мамая генуэзцы в 1365 году заняли Сурож и Правант, скинули с высокой башни флаг с крылатым львом и водрузили свой. Ставка на черного темника оказалась верной…

Но Абдуллах повзрослел, набрался ума и спеси и стал выходить из-под опеки Мамая. Тогда темник зарезал его, как овцу, а на его место посадил Мамет-салтана, как называли его русские летописцы. Это и был Мухаммед-Буляк…

Пока Мамай чинил раздоры в Орде, на русском небосклоне уже взошла и засияла своими лучами звезда московского князя Дмитрия. Это не могло не обеспокоить черного темника. Он предпринимает один поход за другим, но до Москвы по разным причинам не доходит, зато всякий раз грабит и сжигает стоящую на пути к московскому княжеству Рязань. Это дало повод сказать Олегу Ивановичу своим близким:

- Я словно келарь у московского государя. Когда воры приходят поживиться добром, они в первую очередь пинают ногами того, у кого ключ от хранилища.

Рязанский князь не раз обращался к московскому князю за помощью, но Дмитрий уклонялся от ответа. Он знал, что время для решительного сражения с Ордой не подошло, поэтому выжидал и копил силы.

А Русь мощнела. Теперь каждый «выход» - привычную дань - ордынцам приходилось брать с боем.

В Нижнем Новгороде русские «обнаглели» до того, что однажды перебили всех Мамаевых баскаков и с ними более тысячи лучников.

А потом была битва на Воже… Узнав, что Дмитрий разгромил ордынских мурз, что погиб и любимец хана одноглазый Бегич, Мамай в припадке бешенства выдрал на голове клок своих черных волос. Мстить! Мстить! Этот московский щенок, который вырастает в свирепого пса, не даст ему покоя до тех пор, пока не будет посажен на цепь у сарайского дворца грызть обглоданную им, Мамаем, кость.

Поэтому в 1379 году, завоевав Северный Кавказ, Мамай двинул свои тумены на Нижний Новгород и Рязань. Олег Иванович со своей дружиной, женой Ефросиньей, с сыновьями Федором и Родославом, с зятем Салахмиром, которого при крещении нарекли Иваном, отсиделся в мещерских болотах. После Рязани Мамай хотел пойти на Москву, но сил не хватило - падеж скота начался, да на Кавказе прихватили ордынцы неведомую им болезнь: мерли как осенние мухи. Мамай поворотил свою орду в Дикое поле.

дотла, заваленная трупами Рязань осталась позади. Кругом расстилалась степь с половецкими и ордынскими могильными курганами. В небе кружились орлы, а на курганах черные вороны чистили себе перья. Наступали сумерки.

Мамай приказал обозам остановиться. Вышел из кибитки, чтобы размяться. За ним неслышной и невидимой тенью проследовали тургауды.

Подошел человек генуэзского консула Дарнаба, узколицый, с пронзительным, как у своего господина, взглядом, в черном плаще, молча поклонился и подал грамоту. Мамай прочитал:

«Я, ваш племянник Тулук-бек, живущий вашей мыслию, извещаю о том, что во дворце убит стрелою в грудь великий хан Мухаммед-Буляк (да примет его душу Аллах в свое солнечное царство), и прошу поспешить в Сарай, ибо может учиниться большая смута».

«Вот волчонок! - выругался Мамай. - Власти захотел. Ну, погоди, всыплю тебе камчой пониже спины…» Но письмо бережно свернул и спрятал. Спросил Дарнабу, кто доставил послание.

- Люди моего господина. Тулук-бек лично передал ему.

- Хорошо, - темник отошел от генуэзца. Пока никто из мурз не должен знать, что убит Буляк. Среди них было немало приверженцев хана, и сейчас это известие для измученных походами и болезнями воинов и их начальников может быть горящим факелом, брошенным в бочку с горючей смесью.

Мамай, собираясь со своей ратью в поход на Кавказ, знал, что смертная участь Буляку уже уготована. Подрастал нетерпеливый змееныш Тулук-бек, приходившийся Мамаю со стороны жены племянником. И хотя тот повторял, что живет «дядиной мыслию», но был хитер и изворотлив и, как истинный чингизид, жаждал власти.

Буляк был давно обречен, туда ему и дорога. Он уже не устраивал Мамая. Перед решающими, ответственными событиями нужен новый хан, который, заняв трон с помощью сильной руки Мамая, правил бы в трепетном состоянии души перед его милостью, не чиня честолюбивым замыслам черного темника ни малейшего препятствия.

Племянник Тулук-бек подходил во всех отношениях: молод, горяч, любит развлечься: рабыни и охота на сайгаков. Он не помеха в больших делах: наступала пора воевать Русь. Надо пройти по ней вдоль и поперек, как это делал когда-то внук Потрясателя Вселенной Бату-хан, сломить волю русских к сопротивлению, сделать из них покорных рабов, снова исправно платящих дань Орде. Но когда он завоюет Москву, то не уйдет из неё, как это делали его предшественники, нет - он сядет в ней царем и будет править Русью.

В памяти вновь возникло лицо младшей жены Мухаммед-Буляка, милой Гулям-ханум, круглое как луна, с большими карими глазами и розовым ртом, напоминавшим распустившийся бутон. Жаль, что Буляк убит так неожиданно: теперь острота обладания его женой не будет такой сладостной: обнимая любимую жену царствующего чингизида, Мамай не только упивался своим величием, но и вымещал этим свою злость на потомках Чингисхана. Пусть не его поднимали на белой кошме, пусть он вынужден был во избежание смуты изъять из обращения свою монету, но чернь насыпает в честь его, великого полководца, шлемами земляной холм, и это он, Мамай, распоряжается жизнью десятков тысяч людей, тогда как хан не может распорядиться даже своими женами…

В степи горели костры, их было очень много, горизонт светился, будто только что зашло солнце. Над кострами воины повесили казаны и варили в них мясо. Женщины, находящиеся в обозе, готовили себе еду отдельно. Пленники, которых везли на продажу в Крым, ждали, когда кто-нибудь из насытившихся бросит им оставшийся кусок.

В ходу у ордынцев была поговорка: нож рукоятку свою не режет. Поэтому умные своих рабов не истязали и подкармливали в пути, чтобы получить за них хорошие деньги в Кафе. Но за малейшее ослушание раба в назидание другим тут же убивали на месте.

Мамай ел баранину, когда до его слуха донесся ритмичный бой барабанов и заунывное пение. Потом пение перешло в протяжный вой и невнятное бормотание, будто стая шакалов рвала на части трупы убитых. Этот вой и пение в степи, озаренной множеством огней, отбрасывающих на землю причудливые тени, действовали жутко, холодя в жилах кровь. Мамай передернул плечами и пошел взглянуть, что там такое.

За ним последовал Дарнаба. Около костра они увидели высокий дощатый помост, на котором лежала с перерезанным горлом лошадь: кровь её текла через щели на голову сидящего под помостом человека.

На человеке был широкий кожаный пояс, на котором спереди и сзади висели два круглых щита, предохраняющих грудь и спину от стрел, копья или меча. У ног лежали шлем, копье, лук, стрелы, меч, амулет из кабаньих клыков и кремень.

Вокруг помоста танцевали и пели воины. В такт им обнаженный до пояса человек, хотя было очень холодно, бил в большой барабан. Воины не были похожи на ордынцев: с длинными волосами, выбивавшимися из-под шлемов, узкоглазые, безбородые. Красивые, гибкие и сильные. Мамай узнал кабардинцев, которых он пригнал с Кавказа и заставил служить в своем войске.

При появлении Мамая воины прекратили танец и застыли в почтении. Лишь сидящий под помостом человек не встал, как полагалось при появлении темника, даже позы не изменил. Кто-то из телохранителей зажег факел и близко поднес к лицу сидящего. Мамай увидел, что глаза его были закрыты, а по лицу текла, капая на грудь и плечи, лошадиная кровь.