Зеленый Марс - Ким Робинсон

– Как вы сюда попали?

– Это что-то вроде студенческой программы, – ответила она. Ее звали Джойс. – Мы все новички, присоединившиеся к «Праксису» в прошлом году, и нас выбрали для поездки сюда на занятия.

– Вы сегодня случайно не работали над моделью экономики полного мира?

– Нет, мы играли в волейбол.

Арт вышел из здания, жалея, что его не отобрали для студенческой программы. Ему стало интересно, есть ли здесь джакузи с видом на океан. Что ж, это вполне реально. Вода в океане оказалась холодной, а если все крутилось вокруг экономики, то и роскошь можно было бы расценивать как инвестицию для поддержания кадровой инфраструктуры.

Вернувшись в дом, его товарищи проговорили весь оставшийся вечер.

– Ненавижу такие вещи, – заявил Сэм.

– Мы попались, – мрачно добавил Макс, – ты или присоединяешься к культу, или теряешь работу.

Остальные не были настроены столь пессимистично.

– Может быть, ему просто одиноко, – предположила Эми.

Макс и Сэм закатили глаза, а потом бросили взгляд в сторону кухни.

– Может, он всегда хотел быть учителем, – поддержала Салли.

– Может, он хочет, чтобы «Праксис» рос на десять процентов в год, – сказал Джордж, – полный этот мир или пустой.

Сэм и Макс кивнули, но Элизабет выглядела раздраженной.

– Может быть, он хочет спасти мир! – воскликнула она.

– Верно, – сказал Сэм, и Макс с Джорджем хохотнули.

– Может быть, эта комната прослушивается, – заметил Арт, и разговоры отсекло как гильотиной.

Последующие дни были очень похожи на первый. Они сидели в конференц-зале, Форт кружил вокруг них и рассуждал целое утро, иногда логично, иногда нет. Однажды они три часа провели, разговаривая о феодализме – этом политическом выражении стремления приматов к доминированию; о том, что на самом деле феодализм никогда не заканчивался и что транснациональный капитализм стал его расширенной версией, после чего мировая аристократия вынуждена была искать способы сдерживать рост капитала в пределах установившейся феодальной системы. В другой раз они говорили о теории калорийной ценности, называемой эко-экономикой, очевидно, впервые разработанной первопоселенцами Марса. Услышав об этом, Сэм и Макс закатили глаза, тогда как Форт все бубнил про уравнения Танеева и Токаревой, черкая неразборчиво на установленной в углу доске.

Но через несколько дней после их приезда с юга пришли большие волны, Форт отменил собрания и проводил все время, занимаясь серфингом или паря над водой в костюме, состоящем из обтягивающего трико и широких крыльев, вроде подвижного аналога дельтаплана, – повинуясь малейшему движению мускулов, крылья принимали различные конфигурации, необходимые для полета. Большинство юных стипендиатов присоединилось к нему в небе, они парили вокруг, словно Икары, а потом пикировали и мягко скользили на воздушной подушке, пока новая вздымающаяся волна не подбрасывала их выше. Они рассекали воздух совсем как пеликаны, которые, можно сказать, и изобрели этот спорт.

Арт вышел и с наслаждением покатался на бодиборде, вода была холодной, хотя и не настолько, чтобы ему потребовался гидрокостюм. Он держался там, где серфила Джойс, болтая с ней между заплывами, и выяснил, что пожилые повара были хорошими друзьями Форта, ветеранами первых лет восхождения «Праксиса» к славе. Юные стипендиаты прозвали их «восемнадцать бессмертных». Некоторые из этих восемнадцати постоянно жили в лагере, другие то и дело заезжали, поддерживая отношения. Они обсуждали текущие проблемы, советовались насчет руководящей политики «Праксиса», проводили занятия и семинары, а также играли на волнах. Те же, кто не испытывал восторгов от воды, работали в саду.

Арт тщательно осмотрел сад, когда они взбирались обратно к поселению. Работавшие там люди двигались, будто в замедленной съемке, постоянно переговариваясь друг с другом. На тот момент главной для них задачей было обобрать обрезанные яблони.

Когда южное волнение стихло, Форт возобновил работу с группой Арта. Однажды темой для обсуждения стали бизнес-возможности полного мира, и Арт начал понимать, почему выбрали именно его и шестерых его коллег: Эми и Джордж занимались контрацепцией, Сэм и Макс – индустриальным дизайном, Салли и Элизабет – сельхозтехнологиями, а он сам – переработкой ресурсов. Все они уже сталкивались с предпринимательством полного мира, и в своих дневных играх неплохо демонстрировали способность придумывать новые его типы.

В другой день Форт предложил игру, в которой они должны были решать проблему полного мира через возвращение к пустому. По условиям задачи, им требовалось выпустить разносчика чумы, который убил бы всех, кто не получал геронтологического лечения. Каковы были бы «за» и «против» такого решения?

Ошеломленная группа взялась за свои планшеты. Элизабет заявила, что не станет играть в игру, основанную на такой монструозной идее.

– Это ужасная идея, – согласился Форт. – Но это не делает ее невозможной. Видите ли, я знаю кое-что. Слышу разговоры определенного уровня. Между лидерами крупных транснационалов, например, ведутся споры. Приводятся аргументы. Можно услышать самые разные идеи, выдвигаемые вполне серьезно, включая и такие, как эта. Все сожалеют о таком сценарии и меняют тему разговора. Но никто не заявляет, что это технически невозможно. А некоторые, похоже, думают, что такой сценарий способен решить определенные неразрешимые проблемы.

Группа печально обдумала эту мысль. Арт предположил, что при таком развитии событий рабочих рук в сельском хозяйстве станет не хватать.

Форт смотрел из окна на океан.

– Вот фундаментальная проблема любой катастрофы, – задумчиво проговорил он. – Едва она возникает, уже никто не может с уверенностью сказать, когда это прекратится. Давайте продолжим.

И, подавленные, они продолжили. Разыгрывая сокращение населения, они, в виду только что предложенной им альтернативы, подошли к проблеме со всем тщанием. Каждый из них побывал в роли Императора мира, как выразился Форт, и подробно изложил свой план.

Когда пришла очередь Арта, он сказал:

– Я бы дал каждому выжившему право стать родителем ребенка на три четверти.

Все, включая Форта, рассмеялись, но Арт упорно продолжал. Он объяснил, что каждой паре родителей дали бы право выносить одного ребенка и еще половину. После рождения первенца они могли бы продать свое право на половину или договориться о покупке второй половины у другой пары и родить второго ребенка. Цены на половины будут колебаться по классической схеме спроса и предложения. Социальные последствия будут позитивны: люди, желающие еще одного ребенка, будут вынуждены ради этого отказываться от чего-то, в то время как те, кому хватает и одного ребенка, будут иметь источник дохода, чтобы его поддержать. Когда население сократится в достаточной мере, Император мира может изменить право на рождение до одного ребенка на человека, что будет близко к демографической стабильности. Но с процедурами омоложения в данных условиях лимит на три четверти должен сохраниться надолго.

Закончив излагать свое предложение, Арт поднял взгляд от записей на своем планшете. Все смотрели на него.

– Три четверти ребенка, – повторил Форт с ухмылкой, и все снова захохотали. – Мне это нравится. – Смех прекратился. – Это наконец установит денежную ценность человеческой жизни на открытом рынке. До сих пор все работы в этой области были в лучшем случае небрежны. Что-то вроде пожизненных доходов и расходов. – Он вздохнул и покачал головой. – В действительности, экономисты берут большую часть цифр с потолка. Ценность, на самом деле, не результат экономических исчислений. Нет, совсем нет. Давайте посмотрим, сможем ли мы вычислить, сколько будет стоить половина ребенка. Я уверен, начнутся спекуляции, появятся посредники, а затем и целый рыночный аппарат.

Так что оставшуюся часть дня они играли в «Три четверти», дойдя вплоть до сырьевого рынка и получив множество сюжетов для мыльных опер. Когда они закончили, Форт пригласил их на пляж на барбекю.

Вернувшись в свои комнаты, они надели куртки и спустились по тропинке через долину в яркий закат. На пляже под дюной был разведен большой костер, за которым присматривали несколько юных стипендиатов. Когда они подошли и расселись на одеялах вокруг костра, дюжина или около того из «восемнадцати бессмертных» приземлились, пробежав по песку, и медленно сложили свои крылья, а потом отстегнули их от костюмов и откинули с глаз мокрые волосы, обсуждая друг с другом ветер. Они помогли друг другу раздеться и остались в одних купальных костюмах, дрожа и покрываясь гусиной кожей. Столетние летуны тянули к огню жилистые руки, женщины выглядели такими же мускулистыми, как и мужчины, их лица были иссечены морщинами, будто они миллион лет щурились на солнце и смеялись у костра. Арт наблюдал, как Форт шутит со своими старыми друзьями, как просто они вытирают друг друга полотенцами. Тайная жизнь богатых и знаменитых! Они ели хот-доги и пили пиво. Потом летуны ушли за дюны и вернулись, уже одетые в брюки и свитера, довольные тем, что могут постоять у костра еще немного, расчесывая влажные волосы друг друга. Сгустились сумерки, вечерний бриз веял солью и холодом. Оранжевое пламя танцевало под порывами ветра, тени играли на обезьяноподобном лице Форта. Как заметил ранее Сэм, он выглядел максимум на восемьдесят.