«Святая инквизиция» в России до 1917 года - А. Булгаков

Можно не соглашаться с поэтом относительно «сна и мглы», потому что Россия не спала; да и нельзя назвать «мглой» время, когда общественную мысль представляли такие корифеи, как Тургенев, Некрасов, Толстой, Достоевский, Соловьев, Чехов, Лесков, Короленко. Но все же «совиные крыла» покрыли своей тенью всю империю (вспомним письма Лескова).

Невозможно забыть фотографический портрет Победоносцева: почти голый череп, запавшие глазницы, из которых смотрят леденящие душу глаза, настороженно растопыренные уши, «совиные крыла»… Как не вспомнить мудрое наблюдение, что лицо — зеркало души. Предоставим, однако, слово тем, кто знал его воочию. Послушаем, как они воспринимали Победоносцева в период, когда освобожденные крестьяне, студенты, правоведы, философы, журналисты, немалая часть духовенства хотели, чтобы россиянин обрел, наконец, право самостоятельно решать свою судьбу хоть в религиозном, хоть в каком ином смысле.

Как ни сильно было влияние обер–прокурора Св. Синода, но под напором возмущения засильем этого Святейшего ведомства, который князь Евг. Трубецкой назвал «духовным департаментом полиции», Николай II вынужден был в 1905 г. отправить Победоносцева в отставку. Перед этим отмечался своеобразный юбилей — четверть века его руководства Синодом. Касаясь празднования Победоносцевым весной 1905 года 25–летия службы в звании обер–прокурора Св. Синода, газета «Гражданин», которую уж никак нельзя заподозрить во враждебности к консерватизму, беспощадна в своем приговоре:

«Страшна была, — пишет князь В. П. Мещерский, — роковая судьба нашей церкви в лице ее Синода: в течение каких–нибудь 60 лет три долгих века аракчеевых в должности обер–прокурора — первый (граф Протасов) в лице воспитанника иезуитской школы, второй (граф Толстой) в лице деиста, третий (К. П. Победоносцев) в лице самого, казалось бы, фанатичного любителя культа церкви православной. Результаты оказались одинаковы: все трое сыграли одну и ту же роль Аракчеева по отношению к церкви, заглушив все живое, самостоятельное и независимое и требуя рабского перед своей личностью преклонения…» [179].

Оказавшись не у власти, Победоносцев, будучи уже глубоким стариком, все–таки пытался замедлить процесс церковного реформирования. Первенствующий в Синоде митрополит Петербургский Антоний и председатель Комитета министров С. Ю. Витте старались ускорить принятие решения о церковной реформе, о возвращении к православной соборности, — и даже в преддверии смерти Победоносцев посылает царю свои многочисленные возражения по поводу подготавливаемого проекта. Трудно все перечислить, но по каждому пункту у него в разных вариациях следует лишь одно: «нельзя».

Сразу после смерти отставного обер–прокурора Св. Синода Николай Бердяев пишет о нем статью «Нигилизм на религиозной почве», пишет со свойственной ему интеллигентной сдержанностью и с нескрываемой христианской болью:

«Победоносцев вызывал к себе жгучую ненависть, он был надеждой темных сил, долгие, тяжкие годы был он кошмаром русской жизни. Но, когда читаешь его, ненависть слабеет: звучат у него такие искренние ноты, искреннее смирение перед высшим, любовь к народному, романтическая привязанность к старому быту…

Какая основная черта Победоносцева, его умопостигаемый характер? — Неверие в силу добра (выделено Бердяевым. — А.Б.), неверие чудовищное, разделяемое русской официальной Церковью.

…Победоносцев был религиозный человек, он молился своему Богу, спасал свою душу, но к жизни, к человечеству, к мировому процессу у него было безрелигиозное, атеистическое отношение; он не видел ничего божественного в жизни, никакого отблеска Божества в человеке: лишь страшная, зияющая бездна пустоты открывалась для него в мире, мир не был для него твореньем Божьим, он никогда не ощущал божественной мировой души. Этот призрачный, мертвенный старик жил под гипнозом силы зла, верил в зло, а в Добро не верил… Он — из числа загипнотизированных грехопадением, закрывшим бытие, отрезавшим от тайны Божьего творения..; добро, божественное не имеет объективной силы, на нем нельзя строить жизнь, с силой добра нельзя связывать никаких исторических перспектив» [180].

Бердяев делает отступление:

«Государственный абсолютизм есть учение православия о том, как устроить землю, как задержать победный ход зла в мире. Русский абсолютизм называют теократическим, но очень неточно: освященный православием абсолютизм есть результат неверия православной Церкви в возможность теократии на земле, Царство Бога и правды Божией на земле. Так как Божья правда не для земли, а для неба, то на земле пусть насилием удерживает человечество от зла государственная власть, — вот суть православного учения об абсолютной монархии.

…Победоносцев — трагический тип, это один из тех, в которых христианство убило Христа, для которых Церковь закрыла Бога. Христос сделал Бога бесконечно близким человеку, усыновил человека Отцу Небесному; дух Победоносцева делает Бога бесконечно далеким человеку, превращает сына в раба» [181].

«Почему Победоносцев, скептик во всем, так верит в государство, в его добрую природу? Только государственная власть казалась Победоносцеву хорошей и доброй, единственной светлой точкой на земле, тут скепсис его прекращается. Это понятно.

…Это все та же теория и практика Великого инквизитора, не верившего в человечество, спасавшего его с презрением и насильственно. Атеистический дух инквизитора движет Победоносцевым, он, подобно этому страшному старику, отвергает свободу совести.., отстаивает религиозный утилитаризм… Повторяю, я не сомневаюсь, что Победоносцев был лично религиозный человек, что душа его питалась культом и таинствами православной Церкви, но для мира и человечества в нем ничего религиозного не было, одна пустота, заполненная призраком государственной власти» [182].

О победоносцевском обскурантизме с горечью писал и известный юрист А. Ф. Кони:

«Мог ли я тогда думать, что через четверть века после этого тот же Победоносцев, к которому я вынес из Университета большую симпатию как к своему профессору, будет мне говорить с презрением «о той кухне, в которой готовились Судебные уставы», и, сделавшись моим влиятельным хулителем, станет жаловаться на то, что я «ставлю палки в колеса» миссионерской деятельности православного ведомства моими публичными обер–прокурорскими заключениями по вероисповедным преступлениям, дела о которых доходили до уголовного кассационного департамента, — и настаивать, чтобы некоторые согласные с этими заключениями решения Сената, вопреки закону, не печатались во всеобщее сведение?» [183].

A. Ф. Кони был авторитетом в области юриспруденции, обер–прокурором Уголовного Кассационного департамента при Сенате; до него доходили «дела» осужденных за религиозное инакомыслие. По каким–то из этих «дел» Кони публично выступал, показывая вопиющее беззаконие, творившееся при судебных производствах.

B. В. Розанов опубликовал статью «Скептический ум», где рассуждает о «Московском сборнике» Победоносцева.

«Неужели люди так глупы и непоправимо глупы, что могут только сломать шею, идя вперед. Неужели люди так дурны в обыкновенном и пошлом смысле, что если они хотят идти вперед, то делают это как злые и испорченные мальчишки, только с намерением дебоша, а не чего–нибудь прекрасного?.. Автор как бы рассматривает все худое в увеличительное стекло, а все доброе в отражении вогнутого уменьшительного зеркала» [184].

«Автор любит многие институты: Церковь, отечество, закон; больше всего — церковь и древности. Но человека в его индивидуальности? Не видим этого. Человек представляется ему несчастным червяком, который ползет в великом мавзолее истории. Это бедное и неверное представление» [185].

В статье «Когда начальство ушло…» Розанов припоминает инцидент, случившийся в жизни тогдашнего обер–прокурора:

«Однажды в Севастополе Победоносцев, всходя на палубу, оступился на сходни и упал в воду на глубоком месте. Нашелся добрый чудак, который его вытащил. Это — Осип Фельдман, известный гипнотизер. Затем между спасителем и спасенным произошел следующий выразительный разговор:

«Это вы меня вытащили? — Я. — Благодарю. — Помилуйте! Мой долг. — Ваша фамилия? — Фельдман. — Какого исповедания? — Еврей. — Креститесь».

Этот благочестивый совет был единственным знаком признательности…» [186].

Розанов припоминает протокольные выдержки из речи только вступившего во власть обер–прокурора Победоносцева на заседании Государственного Совета 8 марта 1881 г.:

«Что такое конституция? Орудие всякой неправды, источник всяческих интриг»;

«К чему привело освобождение крестьян? К тому, что исчезла надлежащая власть, без которой не может обойтись масса темных людей»;