Манифик - Тимур Александрович Темников

не пытался его обмануть, он был таким, каким был. Обманутость была прежде всего чувством самого Исая. Он обманулся в своих ожиданиях насчет человека. А впрочем, в каких ожиданиях? Чего он ожидал от алкоголика – что тот, пребывая в счастье, бросит пить и станет заниматься астрофизикой?

Нет, человек был убит зря. Сегодня Исай стихийно уничтожил то, что обычно отстаивал: человеческую способность находить счастье в любых проявлениях жизни. Исай пытался найти причину своего поступка. Не оправдать, а именно отыскать то, что каким-то образом заставило его во взрыве эмоций совершить убийство счастливого человека. Исай стремился сделать это с единственной целью: чтобы никогда больше не повторить подобного. Иначе он не оправдает своего предназначения, не сможет выполнить его, собьется с пути.

Не нужно ожидать от счастливого пьяницы другого образа жизни, потому что он счастлив в своем, пришел к выводу Исай. Важно над собой работать и слышать голос, а не поддаваться эмоциям. Голос всегда подскажет. Он всегда приведет к истине, главное – его слышать.

И… важно не прекращать работу. Конвейер по доставке счастья Исай построил. Шоу как его детище последних нескольких лет скоро выйдет на новый уровень. Его задача состояла в единственном – не дать сбиться идее с пути. Ненавязчивый контроль происходящего глобально.

Но у него есть и своя задача. Свой личный долг, без выполнения которого достижение цели затянется, если будет возможно в принципе. Потому он обязан выслеживать, выцеливать и устранять тех, кто страдает пороком несчастья, избавляться от балласта, от тех, кто не сможет никогда жить по законам радости, тех, кто мешает двигаться человечеству вперед. А на такое команда не способна. На такое способна личность, которой Исай себя видел.

Исай открыл компьютер и зашел в социальные сети через даркнет. Тех, кто общался с миром оттуда, вычислить было невозможно. Его точно.

Он вошел в одну из социальных сетей, в аккаунт, которых у него было множество. Ее звали Кира. Возможно, имя было фейковое. Женщине, по данным на ее странице, было чуть больше тридцати, и ее родители вряд ли могли дать ей имя, рожденное словосочетанием «Коммунизм и Революция». Хотя кто сейчас задумывается над значением имен для своих детей? Важно, чтобы в детском саду оно звучало красиво, ну еще в школе, а дальше похер, что вырастет, то вырастет, думал Исай.

На фотографии она сидела вполоборота на высоком барном стуле. Брючный летний костюм цвета старой бирюзы подчеркивал ее притягательные формы. Что может быть прекрасней женщины с мелированными короткими волосами в ее едва за тридцать, если она еще и улыбается, как на рекламе брекетов дорогущей стоматологической клиники в районе Хамовники?

Исай пролистнул бы ее и пошел дальше серфить имена и лица, но в глаза ему бросился слоган аккаунта: «Я увидеть хочу то, что чувствуешь ты!» с подписью «И. Бродский». Исай хорошо помнил стихотворение «В темноте у окна», каждое слово которого для него когда-то словно было пропитано болью. В то время Исай был увлечен нобелевским лауреатом, потому стихи запоминались сами собой. Потом, с появлением голоса, для Исая стихи поэта стали символом несчастья. Его черной меткой. Отчаянием, обратившимся в слова. Личным его отчаянием.

Он открыл мессенджер и написал по памяти: «И в дыру от иглы, притупив острие, льются речки из мглы, поглотивших ее» – то были строки из того же стихотворения, двумя строфами раньше. Она ответила ожидаемо быстро, не прошло и минуты. Спросила: «Вам тоже нравится Бродский?». – «Это лучший из всех поэтов», – ответил он и ничуть не лукавил. И пускай поэт впал в отчаяние, но ведь это совсем не значило, что он потерял смысл. Смысл теряют те, у кого он был и кто к нему привык. А у Бродского, как считал Исай, смысла не было, был протест души.

Правда, Исай отдавал уважение поэту за те слова литератора, которые, словно симфония великого композитора, разрывали сердце, а потом выстраивали его вновь, более жестким, более крепким, значимей сильным: «Каждый пред Богом наг. Жалок, наг и убог. В каждой музыке Бах, в каждом из нас Бог». В них Исай видел откровение. Путь к пониманию человеком своей сущности творца, чей голос теперь был и у него внутри. Все остальное: терзания, борьбу, отчаяние – с появлением этого голоса Исай стал считать упадничеством и стремлением к смерти, что противоречило той цели, к которой Исай шел. Поэзия должна лелеять и взращивать стремление к счастью, а не уводить душу к тлену, считал он. Но для поэта пусть это будет хотя бы одна строка.

Он подумал, что Кира вряд ли прочитала ту, самую важную.

После часа переписки она первой предложила ему встретиться. Исай ожидал этого. Он понимал, что излучает тот свет, который не виден глазу, но который притягивает к себе тех, кого нужно выловить и выбросить за пределы человечества. Он, как рыбак, привлекал в сеть тех, кто не видит собственной жизни, а видит свет над сетью, в которую так или иначе хочет попасть, чтобы прервать собственное существование. Тех, кто хочет завершить мучения, потому что их жизнь полна разочарования, боли и страдания. Но, к великому сожалению, они совсем не осознают, что страдают, они просто могут думать о том, что тонко чувствуют, что умеют любить, что отдают себя всю или всего, что являются глубокими натурами. А на самом деле это мудачье из страдальцев, которое имеет в крови единственное чувство – чувство жертвы. И как бы таким людям ни удалось неожиданно заполучить в этой жизни намек на счастье, они все равно переработают его в обиды и слезы, обесценив и себя, и само счастье. Они забыли или не знали вовсе, что человек стоит на вершине духовной цепочки, они больше склоняются к цепочке пищевой, потому уподобляются каждой твари, которая должна быть съедена.

Встреча была назначена на следующий день, в небольшом, но недешевом ресторанчике в центре города. Она сказала, что обычно обедает там. Исай нисколько не удивился, он понимал, что ее слова не больше чем лукавство рыбы, которая ищет, где глубже, не понимая, что на дне еще больше хищников. В том ресторане Кира точно не обедает, если и делает это, то нечасто и по приглашению или за счет фирмы, которая оплачивает расходы на клиента. Она, конечно, работала в неплохом месте, но вряд ли позволяла себе каждый обеденный перерыв проводить в заведении, где красиво названный бутерброд стоил столько, сколько не получал в неделю ученик машиниста метрополитена, а последний явно делал больше для человечества в