Франц Кафка - Вальтер Беньямин

<…> А отсюда уже совсем недалеко до перехода к тем импульсам твоего письма, за которые хочу сказать тебе большое спасибо. Полагаю, мне не надо тебе объяснять, сколь важен был бы для меня заказ на работу, посвященную Кафке. Впрочем, если при этом понадобится специально и точно анализировать его место в иудаизме, то без твоей подсказки мне тут не обойтись. Это область, в которой мое невежество неспособно вдохновиться на импровизацию.

12. Беньямин – Шолему

Париж, 15.05.1934

<…> Пишу сегодня в спешке, лишь несколько строк. А именно чтобы сообщить тебе, что я получил ожидаемое предложение от Вельша. Я незамедлительно заверил его, что с радостью готов взяться за работу о Кафке. Но еще я написал ему, что считаю свои долгом – и в плане лояльности, и в смысле целесообразности – уведомить его, что моя интерпретация Кафки не вполне совпадает с интерпретацией Брода. Я сделал это, потому что считаю необходимым и правильным сразу же установить в этом пункте полную ясность, дабы работа, в которую я вложу все свои силы, потом не была отвергнута по причинам, которые зависят только от моей позиции. <…>

Твои особые, из иудаистских воззрений происходящие суждения о Кафке были бы для меня в этом начинании чрезвычайно важны, чтобы не сказать почти что необходимы. Не мог ли бы ты мне их растолковать?

12а. Беньямин – Вельшу

Париж, 09.05.1934

Я чрезвычайно вам признателен за ваше предложение высказаться о Кафке. Более желанной мне темы я и представить себе не могу; однако я и не обманываюсь насчет тех особых трудностей, которые в этом случае пришлось бы иметь в виду. Считаю своим долгом – и в плане лояльности, и в смысле целесообразности – вкратце на них указать.

Первая и наиважнейшая из них – делового свойства. Когда несколько лет назад Макс Брод подвергся нападкам Эма Белька [156] за якобы несоблюдение посмертной воли Кафки, я в «Литерарише Вельт» Брода защищал. Что не мешает мне, однако, в вопросе интерпретации Кафки занимать совершенно отличные от Макса Брода позиции. В особенности не по душе мне хоть каким-то образом примыкать в методическом плане к прямолинейному теологическому истолкованию Кафки (которое, как я прекрасно знаю, что называется, лежит на поверхности). Разумеется, больше всего далек я от мысли отягощать статью, написать которую вы мне предлагаете, полемическими соображениями. С другой же стороны, я считаю себя обязанным указать вам на то, что мои попытки приближения к Кафке – попытки, начатые не сегодня и не вчера, – ведут меня по путям, расходящимся с точкой зрения на его творчество, которую в известном смысле можно считать почти «официальной».<…> Членом палаты письменности [157] я не являюсь. Но в той же мере я и не принадлежу к числу лиц, вычеркнутых из соответствующих списков: дело в том, что я никогда не состоял членом какого бы то ни было писательского объединения.

13. Шолем – Беньямину

Иерусалим, 20.06.1934

Меня крайне радует, что ты взялся за работу о Кафке, однако высказаться по этому поводу самому не вижу в ближайшие недели никакой возможности. Да и ты, вне всяких сомнений, куда лучше проведешь свою линию без тех мистических предрассудков, которые я только и в состоянии распространять, благодаря чему, вдобавок, сможешь рассчитывать на большой резонанс у читателей «Рундшау».

14. Беньямин – Шолему

Сковбостранд пер Свендборг, 09.07.1934

/Беру на себя смелость/ повторить свою просьбу изложить мне кое-что из твоих мыслей о Кафке, невзирая на твой недавний отказ. Просьба эта тем более обоснованна, что мои собственные соображения на сей предмет тебе уже представлены. Хотя в главных своих чертах они уже изложены, тем не менее здесь, по прибытии в Данию [158] , они продолжают меня занимать, и, если я не ошибаюсь, работа над ними еще какое-то время будет оставаться для меня актуальной. Опосредованно эта работа начата благодаря тебе; я не вижу предмета, который бы лучше подходил для нашего общения. А еще мне кажется, что ты просто не можешь отказать мне в моей просьбе.

15. Шолем – Беньямину

Иерусалим, (прибл. 10–12.07.1934) [159]

<…> …Представляется мне весьма проблематичной, проблематичной в тех последних пунктах, которые для меня являются решающими. На 98 %, я бы сказал, она верна, но недостает заключительного аккорда, и ты это почувствовал, потому что, перейдя к истолкованию стыда (и тут ты попал в самое яблочко) и закона (а вот тут у тебя невнятица!), ты эту сферу покинул. Сам тезис о существовании тайного закона твою интерпретацию губит: не мог он существовать в том первобытном, домифологическом мире химерических смешений, не говоря уж о том совершенно особом образе, каким этот закон о своем существовании заявляет. Тут ты в своем принципе выключения теологии слишком далеко зашел, вместе с водой ребенка выплеснул.

Но об этом еще надо будет потолковать подробнее. Сегодня же только вот эти соображения в спешке, и еще – сердечное тебе спасибо.

А еще вопрос: от кого все эти многочисленные истории – это Эрнст Блох [160] тебе или ты ему рассказывал? Имей в виду: встречающийся, например, у Блоха великий раввин с глубокомысленным изречением о мессианском царстве – не кто иной, как я сам; вот так и оказываешься в чести! Это была одна из моих первых идей относительно каббалы.

15а. Приложение к фрагменту письма 15

Вместе с экземпляром «Процесса» Кафки

Что ж нам, бросить упованья?

Иль, Господь, в ночи такой

мира Твоего дыханье

вести нам не шлет благой?

Или в пустоте Сиона

Твое слово изошло?

Иль минуло непреклонно

эту кажимость оно?

Завершен до самой крыши

мировой кошмарный сон.

Дай же знак, Господь, чтоб вышел,

кто Твоим Ничто пронзен.

Только так свет откровенья

мир пронзит сияньем сил.

Лишь Ничто – Твое даренье

веку, что Тебя забыл.

Только так прольется в память

свет Ученья, ложь прорвав,

свет Завета, что над нами

высший суд последних прав.

На весах Иова взвешен

будет грешный наш удел,

горек, скорбен, безутешен,

как в последний судный день.

В бесконечности пределов

отразится, кто мы есть,

этот путь немыслим в целом,

даже часть его не счесть.

Никому не знать награды,

слишком высока звезда,

будешь сам себе преградой,

если вдруг придешь туда.

Сил стихийных бушеванье

заклинаньем не скрепя,

жизни нет без разрастанья,

углубленного в себя.

Света луч из запустенья

к нам пробьется в нужный срок,

но не знаем направленья,

что Закон нам всем предрек.

И с тех пор, Господь, как явлен

мрак неведенья того,

стал убог и продырявлен

плат величья Твоего.

Иль процесс Твой нескончаем