Бандагал (сборник) - Примо Леви

— Смех в раю? Это we противоречит понятию абсолюта! — не удержался Епифаний.

И в тот же миг сообразил, что допустил оплошность. Вице-архангел не любил углубляться в философские дебри; он нахмурился и сухо сказал:

— Не нам обсуждать приказы вышестоящей власти, — и дал понять, что разговор окончен.

Э, нет, слишком просто в любом случае прикрываться приказом. Епифаний решил разузнать все до конца. Он отправился в центральное управление и попросил аудиенции у старшего серафима. Собственно, ему нечего было терять — в худшем случае серафим откажется его принять, и тогда он обратится к кому-либо другому. В какие-нибудь несколько минут он превратился в прежнего энергичного ангела-хранителя.

Неужели власти отважились на столь ответственный шаг? Ему лично было совершенно все равно, позволят ли блаженным смеяться или нет. Но он хочет знать, с какой целью все это делается.

Старший серафим, разумеется, был занят. Его принял помощник старшего серафима, очень деловой и любезный чиновник. Он ничуть не удивился, что Епифанию известно, для чего потребовалось закупить романы писателей-юмористов.

— Видите ли, — сразу же приступил он к объяснениям, — последние опросы показали, что популярность рая среди людей резко упала. Более того, даже блаженные не ценят в полной мере своего счастья. Будем говорить откровенно — им в раю скучновато. Прежде для их полного блаженства достаточно было звуков арф, но теперь нужно придумать нечто совсем иное. Конкуренция очень сильна, и если мы хотим победить, необходимо шагать в ногу со временем, воздействовать прежде всего на фантазию. Мы начнем с раздачи юмористических книг и организуем большие представления, словом, постараемся всячески скрасить блаженным пребывание в раю.

— Все это не вызывает сомнений, — ответил Епифаний, — но мне кажется, что недостаточно просто раздать юмористические книги. Одно это не пробудит у блаженных способности смеяться. К тому же вам прекрасно известно, что смех противоречит понятию, абсолюта. А на этом принципе основано…

— Конечно, — прервал его помощник серафима, — мы это учитывали. Нам ли не знать, что в царстве небесном господствует абсолют? Но почему бы не влить в души блаженных малую дозу относительности, ну, скажем, два процента. Мы сохраним девяносто восемь процентов абсолюта, и одновременно блаженные обретут способность к смеху. Мои доводы убедили вас?

— Простите, — возразил неугомонный Епифаний, — но абсолют — это абсолют, не так ли?

— Э, перестаньте, — вежливо упрекнул его чиновник. — Нельзя так жонглировать словами. — И, внезапно протянув ему руку, ледяным тоном произнес: — Счастливого пути.

Епифаний вышел от помощника серафима, негодуя на самого себя. С какой стати ему вздумалось лезть не в свое дело? Откровенно говоря, его мало беспокоили будущее рая или незыблемость понятия абсолюта. Его действиями руководила любовь к логике. Он ненавидел любые приблизительные выводы и решения. Как можно совместить абсолют с относительностью? Впрочем, им виднее.

«Но теперь и вправду жди чудес», — не удержался от злорадной мысли бывший ангел-хранитель.

На следующий день он отправился на Землю, полный самых радужных надежд. За ночь он до мельчайших подробностей обдумал хитроумный план. Все свои дела он выполнит за неделю, а вторую неделю проведет в Барселоне, родном городе Хосефы. Важных чиновников рая он убедит, что Испания, и особенно Барселона, стала главным центром книжной торговли. А пока что он одну за другой облетал столицы крупных государств. Издатели и книготорговцы из кожи лезли вон, стараясь его ублаготворить. Ведь он заказывал совершенно невероятное количество книг.

У Епифания зародилось даже подозрение, не вступил ли кто из чиновников небесной канцелярии в сговор с издателями, задумав изрядно нажиться на операции «Юмор». Однако конкретных доказательств у него не было, и он предпочел не доискиваться правды.

И вот, наконец, он в Барселоне. Неделя, проведенная в этом городе, принесла ему и радости и муки.

Ангелам категорически запрещено принимать человеческое обличье, за исключением тех случаев, когда это диктуется целями их секретной миссии. Поэтому Епифаний мог наблюдать за Хосефой, лишь оставаясь невидимым. Девушка посещала лекции в университете, и ее всегда окружали однокашники. Для Епифания это было причиной невероятных мучений. Почти все студенты были, как видно, бунтарями; время от времени они собирались на митинги и выкрикивали какие-то непонятные лозунги. Каждый раз полиция немедля пускала в ход дубинки и разгоняла демонстрантов. Новый ангел-хранитель Хосефы был явный глупец и бездельник — он преспокойно позволял ей быть в самой гуще схваток с полицией. А ведь девушке вполне могли дубинкой проломить голову.

Как-то Епифаний с чердака наблюдал за сходкой студентов. Он не столько следил за их речами (а они все говорили о политике), сколько не спускал глаз с обожаемой Хосефы. Она тоже произнесла взволнованную речь, и ей дружно аплодировали. Когда она вернулась на свое место, к ней подошел худой, темнокожий студент. Епифаний придвинулся поближе.

— Бесполезно настаивать, — говорила Хосефа, — ты мне нравишься, но я в тебя не влюблена.

— Ты влюбилась в другого?

— Может быть, и так.

Больше она ничего не сказала, но и это «может быть» звучало для ангела приятнее райской музыки.

Он вернулся в рай преисполненный самых нелепых грез.

За удачную покупку книг он удостоился всеобщих похвал. Старший серафим поблагодарил его за хорошую работу.

Все книги были занесены ангелами-кладовщиками в каталог, а затем центральное управление приказало раздать блаженным творения знаменитых юмористов Марка Твена, Джерома К. Джерома, Вудхауза и других.

Как и следовало ожидать, никто из них не смеялся — ведь в раю царила атмосфера абсолюта. Но все было предусмотрено заранее. Напротив центрального управления была смонтирована установка для распространения духа относительности. Так как установка была весьма сложной и даже единственной в своем роде, приводить распылитель в действие могли исключительно старший серафим и служащие его канцелярии.

Была организована простая, но весьма впечатляющая церемония. Святой Петр потянул за шнур, и мгновенно упало белое покрывало, которым был задрапирован огромный фонтан. Вдоль фонтана стояли двадцать блаженных с книгами писателей-юмористов в руках. Все они были погружены в чтение. И тут в действие вступил распылитель относительности. Вначале ровным счетом ничего не произошло. Потом на лице блаженного, который читал «Гаргантюа и Пантагрюэля», дрогнул мускул и судорожно колыхнулся живот. Другой блаженный, державший в руках томик Альфонса Доде, издал странный гортанный звук — так некогда смеялся человек, еще не научившийся смеяться. Спустя несколько секунд вся группа подопытных чтецов уже буквально задыхалась от смеха. Первым рухнул низенький блаженный, который читал Стерна. Внезапно он утратил ореол и белую тунику, принял вид и форму человека и с оглушительным хохотом полетел к Земле. За ним устремились второй и третий блаженные. Облака-подпорки стали расползаться. Всех присутствующих охватила паника. Кто-то понял, что происходит, и у него достало присутствия духа крикнуть: