Аттила, Бич Божий - Росс Лэйдлоу

Человека в плаще с капюшоном, некоторое время наблюдавшего за ним из-за колонны, а затем бесшумно выскользнувшего из храма, он не заметил.

Опустошенным и унылым покидал Тит собор. Увидев, какими длинными стали тени, он удивился; попытки обратиться к Богу заняли гораздо больше времени, чем он планировал. «Следует поторапливаться, — подумал юноша, — городские ворота скоро закроются, а лошадь моя осталась в платной конюшне, снаружи, у крепостной стены». И тут, уже ускорив шаг, Тит заметил одноногого нищего, сидевшего на каменной мостовой у больших двойных дверей собора; за спиной его виднелся грубо вырезанный из дерева костыль, на земле стояли оловянная миска и вощеная табличка, на которой было нацарапано: «Проксимон, солдат, потерял ногу в африканскую кампанию».

Тит всегда с симпатией относился к бывшим солдатам, после службы попадавшим, как правило, в затруднительное положение — нередко случалось, что коррумпированные чиновники тянули с выплатой назначенных им пенсий, а то и вовсе пытались их прикарманить.

— Какие войска? — поинтересовался он.

— Африканская конница, — гордо ответил нищий, — а перед этим — Двадцатый легион; раньше он назывался «Валерия Виктрикс» и стоял в Кастра Дева, в Британии, на протяжении почти сорока лет. — Он указал на обрубок ноги. — Недавно отрезали, после битвы с вандалами. Вот уж бойня была — всем бойням бойня.

Позабыв о времени, Тит принялся расспрашивать инвалида о деталях — вдруг удастся узнать что-то новое.

— Все шло неплохо, пока вандалы не атаковали нас с фланга. И тут наш полководец, комит Бонифаций, словно застыл на месте. Вот так, без приказов, никто не знал, что делать — начался хаос. В конце мы дрогнули, побежали, и вандалы давили нас, как крыс. То, что так все случилось, меня не удивило. Бонифаций, бедняга, был сам не свой после того, как из Испании пришли вандалы — не мог себе простить, что обратился к ним за помощью. Видели бы вы его раньше, господин! Настоящий солдат! Свевы, готы, мавры — кого только под его руководством мы не били!

— Говоришь, он обратился к вандалам за помощью? Против кого же он хотел выступить?

Ветеран недоверчиво покачал головой.

— В какой же империи вы живете, господин? Известное дело, против кого, — против имперской римской армии, конечно. Я думал, все об этом знают. Но Бонифация тут винить не в чем. Если кто и виноват, то это — полководец Аэций, настроивший императрицу против Бонифация. Вот она и прислала за ним, потребовала, чтобы возвращался, а он покидать Африку не пожелал. Не могу сказать, что виню его за это.

У Тита голова пошла кругом. Придворным слухам он старался не доверять; как правило, на девять десятых то всегда была пустая болтовня. К рассказам же солдат он относился совершенно иначе — возможно потому, что в них звучали реальные факты: вознаграждение, провизии, невзгоды и лишения, смерть. Словам Проксимона, прямым и безжалостным, он склонен был верить.

Тит полез в мешочек, где хранил монеты, — за подаянием. У него все еще оставалась треть той суммы, которую Аэций вручил ему на покрытие расходов его африканской миссии. Когда он попытался вернуть полководцу излишек, Аэций лишь рассмеялся: «Ради бога, оставь себе. Ты слишком честен, Тит. Запомни первое правило пребывания в армии или на гражданской службе: ''Всегда заявляй двойные требования и никогда не возвращай того, на что не имеешь права''». Но Тит так и не смог потратить деньги, которые, по его мнению, достались ему незаслуженно, поэтому изрядная толика монет все еще звенела у него за пазухой. Сейчас же юноша чувствовал, что имеет полное право расстаться хотя бы с малой их долей.

— Да благословит вас Господь, господин. Вполне хватило бы нескольких nummi, — произнес потрясенный Проксимон, когда Тит протянул ему solidus — двухмесячный заработок мелкого ремесленника.

— Тебе не за что меня благодарить, Проксимон. Ты и не знаешь, как помог мне. — Пожелав ветерану всего хорошего, Тит нырнул в узкую аллею — то был кратчайший путь до Авреанских ворот.

Не успел он сделать и нескольких шагов, как почувствовал, как что-то обхватило его шею и в ту же секунду утянуло в вечернюю мглу. Руками Тит нащупал толстую веревку, сжимавшую его горло все сильнее и сильнее; в глазах у него помутилось, и он начал задыхаться. Попытался применить пару-тройку приемов из тех, что разучивал в детстве с бойцом-невольником — не помогло; душивший его незнакомец был силен и крепок. «Все, я — труп, — в отчаянии подумал Тит, — мне с ним никогда не справиться».

Вдруг он услышал, как что-то просвистело в воздухе, и — о чудо! — давление на горло ослабло. Закашлявшись, Тит упал на колени. Обернувшись, он увидел прислонившегося к стене Проксимона; на мостовой, между ними, неестественно скрючившись, лежал человек в темном плаще, из виска у него тонкой струйкой сочилась кровь.

— Мертв, господин, — Проксимон помахал костылем, который держал за основание. — Если как следует раскрутить, бьет не хуже кузнечного молота. Хорошо, я заметил, что вы пошли этой дорогой. Когда вдруг вас не стало видно, заподозрил неладное и решил проверить.

— Слава богу, что ты здесь оказался, — произнес Тит, потирая шею. Ноги его еще держали плохо, но самое главное — он был жив.

— Воришка. Наверное, видел, как вы доставали деньги. Сами знаете, какие сейчас времена — всегда нужно быть начеку.

«Нет, — подумал Тит, — не воришка. Это Плацидия, горевшая желанием поквитаться за унижение сына, послала одного из своих подручных по моему следу, приказав при первой же возможности убить. Пока Аэций в Галлии, мне следует быть как никогда бдительным».

Удостоверившись в том, что свидетелей убийства не было, они привязали к трупу громадный булыжник, а затем сбросили тело в один из многочисленных равеннских каналов. Отдав же своему спасителю мешочек с монетами, Тит решил и другую мучившую его проблему. Теперь старому солдату больше не нужно было побираться; на полученные деньги он вполне мог открыть собственное дело. «Не самое большое вознаграждение за спасенную жизнь», — оборвал Тит бросившегося его благодарить Проксимона.

У ворот он оказался перед самым их закрытием. Пустив лошадь быстрым галопом по дороге, ведшей к вилле Аэция, Тит задумался о происшедшем с ним за день. Два обстоятельства терзали его душу. Что то было — случай или же судьба, — то, что позволило состояться его встрече с Проксимоном, встрече, которая подтвердила имевшиеся у него подозрения в отношении Аэция и закончилась его чудесным спасением? И потом, легион, в котором служил старый вояка, назывался «Валерия Виктрикс». Валерия — Валерий: такое имя носил род, из которого происходил его отец. Следует ли из этого, что он должен обратиться за советом о том, как ему быть дальше, к отцу? Многовековая языческая семейная традиция — в действительности всего лишь вежливый скептицизм, помноженный на стоические принципы, — давила на Тита, советуя отбросить столь абсурдные мысли. И все же часть его, новая христианская часть, настаивала на том, что встреча с Проксимоном произошла совсем не случайно.

Может быть, его молитвы в соборе не остались без ответа и Господь все-таки соизволил подать ему знак?

Глава 10

Твое [Рима] могущество ощущается даже на самом дальнем краю света.

«Написано на вилле Фортуната, провинция Эмилия, диоцез Италии, в год консулов Басса и Антиоха, сент. календы[10]. Гай Валерий Руфин, некогда легат Первого легиона, бывший декурион Тремерата, приветствует своего друга Магна Аниция Феликса, некогда трибуна Первого легиона, сенатора.

Магн, дорогой мой старый друг, потеряв много лет назад связь с тобой, рад был услышать (от общих знакомых), что ты пребываешь в добром здравии и проживаешь в своем родовом имении в Аквитании — теперь, увы, занятой визиготами. Прими по этому поводу мои соболезнования: жить в одной провинции со смердящими дикарями вряд ли приятно. Ты обязательно должен приехать ко мне в гости, хотя, боюсь, мое гостеприимство покажется тебе слегка банальным — я сейчас испытываю некоторые материальные затруднения. Не буду утомлять тебя подробностями; скажу лишь, что власти не сошлись со мной кое в каких вопросах, в результате чего я для них теперь — persona non grata. Тем не менее, погреб мой еще не совсем опустел; посидели бы, вспомнили бы былые кампании, а чаша-другая фалернского освежила бы нашу память.

Помнишь, как тридцать семь лет тому назад, в один из первых сентябрьских вечеров, гадали мы, сидя в палатке у реки Фригид, отзовет ли Феодосий войска?..»

Обходя получивших передышку легионеров, подбадривая то одного, то другого раненого солдата, Гай Валерий Руфин, легат Первого легиона, внимательно наблюдал за тем, как вдали, в нижней части долины, располагалась лагерем на ночь армия Арбогаста. Вдоль северного горизонта тянулась цепочка низких холмов, предвестников Юлианских Альп; белой лентой сквозь них прорывалась дорога на Аквинк. На стороне противника наряды солдат рыли длинные траншеи, по которым уносили с поля боя тела убитых, коими была усыпана вся долина. Феодосий тоже потерял немало бойцов; в основном то были воины Алариха, что лишний раз подтверждало обоснованность претензий готов, открыто выражавших недовольство тем, что, когда доходило до настоящей битвы, римляне предпочитали проливать кровь своих союзников-федератов, нежели собственную.