Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования - Евгений Глущенко

После Сузака осмелели даже обычно робкие творцы российской внешней политики – в Министерстве иностранных дел приступили к разработке плана «соединения линий».

Пока российские государственные мужи спорили, строили планы, изменяли их, снова и снова спорили, из Средней Азии приходили сообщения о новых попытках Великобритании утвердить свое присутствие в Коканде и Бухаре, о прибытии туда английских агентов. В Петербург поступали сведения, что британцы продолжают стремиться к освоению водных путей в Средней Азии и захвату рынков сбыта для своих товаров в сопредельных с Россией странах Востока. Известия эти были вполне достоверны. Так, российский военный агент в Лондоне полковник Новицкий переслал в свое министерство отпечатанный типографским способом (то есть для достаточно широкого ознакомления) доклад губернатора Пенджаба Р. Монтгомери «Торговля и ресурсы стран на северо-западной границе Британской Индии». В докладе излагались пути и методы освоения среднеазиатских просторов.

Милютин понимал, что медлить больше нельзя: в недрах военного ведомства был срочно подготовлен доклад о действиях в Средней Азии, в котором было предусмотрено, что с весны 1864 г. войска Оренбургского корпуса окончательно займут Сузак, а части Сибирского корпуса овладеют городом Аулие-Ата, и так будет создана сплошная пограничная линия по хребту Каратау. Впоследствии границу предусматривалось перенести на реку Арысь с включением не только Туркестана, но и Чимкента в состав Российской империи. Как уже говорилось, 20 декабря 1863 г. доклад получил Высочайшее одобрение; с этого момента начинается новый наступательный этап российской политики в Средней Азии.

Заветная цель

В то время, когда в Петербурге решалась судьба всего Среднеазиатского региона, и Ташкента в частности, Михаил Григорьевич, поссорившись со своим непосредственным начальником А.П. Безаком из-за «сузакского дела», без чьего-либо разрешения отправился в столицу. Серьезных последствий его самовольство не имело. Милютин ему симпатизировал и поддерживал, как мог, а уж в момент, когда готовился императорский указ о соединении линий, неуживчивый офицер оказался очень кстати – он мог стать лучшим исполнителем монаршей воли. На черняевскую «самоволку» начальство закрыло глаза и порекомендовало Государю назначить его начальником одного из двух отрядов, которым предстояло пройти по степи и горам многие версты – возможно, с боями, – дабы сомкнуть две укрепленные линии. Назначить его командовать оренбургским отрядом было невозможно – Безак на это не согласился, да и сам Черняев отказался бы от подчинения Безаку. Оставалась другая вакансия: Омск, Сибирский военный корпус, генерал-губернатор А.О. Дюгамель, тот самый, которого в своих воспоминаниях Милютин назовет «воплощением инерции» (то есть инертности). Такому нужен был инициативный помощник.

План наступательных действий был утвержден Царем в самом конце 1863 г.; прошли рождественские праздники, и уже 7 февраля Михаил Григорьевич получил от военного министра уведомление: «Государь Император изволит принять полковника Черняева в понедельник около полудня[99]. Аудиенция в Зимнем дворце состоялась, что было большой честью для молодого полковника и означало важность предстоящей ему миссии. После приема у Государя в Омск пошла депеша от Д.А. Милютина: «..я счел необходимым предложить Вашему высокопревосходительству для начальствования экспедицией Генерального штаба полковника Черняева как способного и опытного штаб-офицера, хорошо знакомого со степью и успешно выполнившего минувшим летом рекогносцировку кокандских владений со стороны Оренбургского края»[100]. На нужды экспедиции Черняев получил 149 812 рублей 16 копеек, суточные для себя из расчета 4 рубля в сутки и уже 13 февраля отбыл в Омск.

Соединение линий предполагалось осуществить силами войск двух корпусов – Оренбургского и Сибирского, которым предстояло двигаться навстречу друг другу, покоряя кокандские крепости и возводя свои пограничные укрепления. Во исполнение этого плана почти одновременно выступили два отряда: Оренбургский под командованием полковника Н.А. Веревкина (около 1,5 тысячи человек) из форта Перовский и Зачуйский полковника М.Г. Черняева (2,5 тысячи человек, 22 орудия) из укрепления Верное. Черняев со своим войском выступил в поход 1 мая 1864 г. Ему, как и Веревкину, вменялось в обязанность закладывать укрепления и подбирать места для строительства казачьих станиц.

Полковники не симпатизировали друг другу. Теперь они должны были взаимодействовать; будучи соперниками, каждый стремился опередить конкурента в быстроте передвижения и занятии большего числа кокандских укреплений. Вполне возможно, что, зная об их взаимной неприязни и соперничестве, начальство назначило их в пару для быстрейшего достижения цели. И они двинулись навстречу друг другу. После двухчасовой стычки 4 июня командиру Зачуйского отряда сдалась крепость Аулие-Ата; комендант крепости «с 400 конными, – доносил Черняев, – бежал из цитадели. Пешие сарбазы, бросив оружие, смешались с жителями»[101]. Почти одновременно, а точнее, пять дней спустя отряд Веревкина подошел к одному из священных городов ислама Туркестану, но встретил сильное сопротивление Кокандского гарнизона и был вынужден начать осаду. Потеряв пять человек убитыми, 12 июня 1864 г. Веревкин занял город. То были плановые победы, и за них оба полковника уже через месяц стали генерал-майорами.

Госпожа «Удача» повернулась к Михаилу Григорьевичу анфас. После занятия двух ключевых пунктов – Туркестана и Аулие-Аты – в Петербурге приняли решение создать третью пограничную линию – Новококандскую и назначить ее начальником М.Г. Черняева. Однако Черняев еще не знал о своем назначении, когда, решив развить успех, пошел воевать Чимкент. Захват Чимкента не предусматривался планом военных действий на 1864 г., однако Черняев справедливо полагал, что без этого дорожного узла новая российская граница была бы неполноценной. Он попросил поддержки у Веревкина, который стоял в нескольких переходах от Чимкента, но «получил от Веревкина грубое письмо от 2 июля, в котором тот уведомлял, что отряда не вышлет, потому что нужно строить помещения на зиму и косить сено»[102].

Формально Веревкин был прав – поход на Чимкент был явной импровизацией новоиспеченного генерала, к тому же до Веревкина еще не дошло приказание военного министра: «Высочайше повелено для единства распоряжения на новой Кокандской линии подчинить генерал-майору Черняеву всю эту линию до долины Чу до Яны-Кургана со включением и войск, составляющих отряд генерала Веревкина»[103]. То был удар по самолюбию не только Веревкина, но и Безака. В самом деле, большая часть территории, завоеванной Веревкиным, включая Туркестан, отходила под командование несносного Черняева, да еще и отряд Веревкина в придачу. Естественно, что Безак поспешил послать донос в Петербург, раскрыв планы Черняева захватить Чимкент. Между Петербургом, Оренбургом и Омском летели курьеры и телеграммы: военный министр попросил Дюгамеля вразумить Черняева, «чтобы отнюдь не увлекался далее того, что было предположено»[104].

Министр и генерал-губернаторы, однако, не понимали, что имеют дело с Ермаком Тимофеевичем. Ермак же возмущался: «Из последних бумаг, полученных из штаба Сибирского корпуса, – писал Михаил Григорьевич своему другу Полторацкому 20 августа, – я заключаю, что ветер подул мне в самое рыло. Если это будет продолжаться, то я стану отплевываться, а затем и вовсе плюну. Я сделал все то, что предполагал сделать еще в Петербурге, и могу продолжать дело, если будут иметь ко мне доверие и не станут слушать наговоров Безака. Не представляйте себе кокандцев такими, какими они были в Пишпеке и т. п.; у них руководители не хуже наших, артиллерия гораздо лучше, доказательством чего служат нарезные орудия, пехота вооружена штыками, а средств гораздо больше, чем у нас. Если мы их теперь же не доканаем, то через несколько лет будет второй Кавказ. Завтра идем в Ташкент…»[105]

Из текста ясно, что Черняев претендует на роль самостоятельной фигуры, которой следует доверять; он делает то, что наметил еще в Петербурге, то есть это отнюдь не исполнитель чужой воли. Черняев, однако же, уверен в поддержке Государя и, несмотря на противодействие непосредственного начальства, готов двигаться на Ташкент, взятие которого инструкциями не предусматривалось.

На пути к Ташкенту стоял Чимкент. Черняев овладевает им со второй попытки 22 сентября. Свой штурм он ни с кем не согласовывал. Захваченные трофеи, нарезные орудия в том числе, подтверждают его правоту: кокандская армия модернизируется. Не ошибся он и в поддержке Государя, чему свидетельство – престижнейшая награда – знак ордена Святого Георгия 3-й степени. Безак посрамлен, Дюгамель обескуражен, – зачем же Петербург велел ему сдерживать этого напористого генерала? Англичане возмущены, но эта их реакция ожидалась, и, пока продолжается подавление Польского восстания, она на руку российскому правительству. Горчаков, как обычно, взволнован.