Осень - Мария Прилежаева

- Утятина я как педагога не знала, он еще никакой педагог, вырастет, надеюсь. Нам нужны учителя, я его назвала потому, что мать его знала и за ним плохого не знала. А вот что не проверила, как дальше закрутится, плохо. Получен урок. И задача. Урок запомним. Задачу будем решать.

Вот и все.

- Нелегонькая задача, Анна Георгиевна, - с участием сказал депутат.

- И решать как, не знаю, - грустно вздохнула она.

На что он ответил:

- Если сразу решение дано, и задачи нет. Для того н задача, чтобы решение искать.

16

- Леди и джентльмены, до звонка остается двадцать минут, - проверяя наручные на широком браслете часы, привычно небрежным тоном произнес Гарик Пряничкин. - Продолжаем ждать?

- Продолжаем, - не сдалась староста класса Мила Голубкина.

В отсутствие учительницы в кабинете математики, понятно, стоял галдеж, но не слишком шумный, в рамках допустимого. Кто листал очередной номер журнала "Юность", кто подзубривал задание на завтрашний день; там решали кроссворд, те играли в фантики - наивная потеха малышей, благополучно дожившая до девятого класса, - и за всем этим слегка взбаламученным морем, не давая ему сверх меры разбушеваться, наблюдала, стоя за учительским столом, Мила Голубкина, каждого держа в поле зрения. Характер есть характер. Мила Голубкина уродилась с твердым характером.

- Ребята! Двинем всем классом в гороно, - вдруг сказал кто-то, захлопывая приключенческий роман. - Станем грудью за Ольгу Денисовну.

- А что? И верно. Выскажем коллективное мнение учеников.

- Ребята, а ребята! Напишем петицию.

- Чепуха, не пройдет. Мы не английский парламент. Наше оружие - устное слово.

- Вообще безобразие, ребята, сидим как ни в чем не бывало, ведь знаем, что приехал газетчик, в гороно обсуждают письмо Королевы Марго, а мы сидим, паиньки, детки...

- Верно, ребята, пошли!

Класс зашумел. Один за другим поднимались, хлопали крышками столов.

- Спокойно! - повысила голос староста класса Мила Голубкина. - Там без нас разберутся.

- Леди и джентльмены, тем более нам здесь нечего ждать, - твердил свое Гарик Пряничкин. - Она не придет.

- Ладно, - неожиданно сдалась Мила Голубкина.

Она испугалась, вдруг ребята и верно двинут всем классом в гороно, поднимут гвалт. А спросят с нее.

- Ладно, расходимся, - согласилась староста класса. - До звонка десять минут. Совещание там, наверное, кончилось, но к чему Королеве Марго приходить под самый звонок? Расходимся, ребята, по домам. Тихо, не топать. Я отвечаю. Не подводите, ребята.

В ней жил инстинкт благоразумной практичности, в этой нешумной, уверенной, не ведавшей сомнений и колебаний пятнадцатилетней общественной деятельнице.

Девятиклассники улетучились из школы так быстро, ничем не нарушив порядка, что Мила Голубкина удовлетворенная пошагала домой, спокойно радуясь жизни.

Ульяна и Женька, как всегда, вышли вместе. Впрочем, они близкие соседи, почему бы им не возвращаться вместе из школы? Некоторое время шли молча.

- Что у них там, а? - задумчиво спросила Ульяна.

- Борются за правду. Королева Марго не подведет. Обещано - сделано. Не подведет.

- Мой отец тоже, - слегка смущаясь и краснея, сказала Ульяна. - Отца пригласили в гороно.

- Твой отец мировецкий мужик, - сказал Женька.

- Да, - согласилась она.

В суждениях ребят об отцах нередко слышалось: "Прошлый век. Тот же двадцатый, но уже прошлый. Папы и мамы, вы поколение послевоенных лет. Вы ютились в подвальных этажах и коммунальных квартирах, носили тряпье, ели впроголодь, что дадут по карточкам, вы думали словами и мыслями очередного номера газеты. А мы хотим думать своим умом. Глядеть своими глазами".

Примерно так рассуждали некоторые ребята, гордясь и щеголяя независимостью и смелостью мысли. Громче всех Гарик Пряничкин. В суждениях Гарика была ухмылка, неприятная Ульяне. Ей казалось, что, слушая Гарика, она изменяет отцу. Она не желала изменять отцу. С Гариком против отца? Ни за что! Но не всегда хватало находчивости вступать с Гариком в спор. Уж больно он был языкастый. Из школы выставили Ольгу Денисовну. Что выставили, ребята были уверены: не угодила директору, так считали они. А Марья Петровна у директора ходит в любимчиках. Марья Петровна, как и староста их класса Мила Голубкина, ни в чем не сомневается, ничто ее не смущает, не вызывает вопросов. Невозмутимость булыжника.

На уроках во время объяснений учительницы ребята нередко всем классом следили за ней по учебнику.

- Во дает! Слово в слово! - почти громким шепотом восхищался кто-нибудь.

Марья Петровна не слышала. Она умела не услышать то, что ей было невыгодно. А после урока юрк в кабинет директора.

- Освещает обстановку, - говорил Гарик Пряничкин.

Ольга Денисовна не юркала в директорский кабинет. И что же? В нетях.

- Заключаем, - усмехался Гарик, - такова жизнь, детки. Жизнь сложна и противоречива, детки.

- Товарищ депутат, объясни, - спрашивала Ульяна дома отца. - Ведь он верно говорит, жизнь сложна и противоречива. А мне не хочется с ним соглашаться.

Отец отвечал:

- В собственный пуп смотрит твой Гарик. Ни до чего ему дела нет, лишь до себя. Одно на уме: давай, давай! А красивые слова, что с них? Дунь, и рассеются. Как дым.

- Товарищ депутат, когда вы были молодые, вы были лучше нас? спрашивала Ульяна, готовая услышать: "Да уж, получше. Ни джинсов, ни мини, ни косм до плеч. Своим горбом, вот этими лапами страну из руин поднимали и подняли..."

Что-то в этом роде ожидала услышать Ульяна.

Отец отвечал:

- Лучше вас не были. По-своему и плохие и хорошие были. А вы против нас другие.

- Какие мы, другие?

Сложный вопрос, сразу не объяснишь. Отец не брался все объяснять.

- Жизнь полегчала, вы побогаче нас, когда мы молодыми были, живете, говорил отец. - Образованность куда выше нашей. В Москве, в Третьяковку, помнишь, очередь? Сколько часов продежурили? А к нам из столицы театр на гастроли приедет, без моего депутатского билета сунься-ка, ночь простоишь.

- Папка, не привирай, много ты меня своими депутатскими привилегиями балуешь?

- Не много. И того бы не надо. Я о том, что к культуре у нынешней молодежи тяги больше, если внимательно на жизнь поглядеть. Но и к пивнушкам и ресторанам тоже замечается тяга, это уж минус. Этого минуса у вас, нынешних, больше, чем было у нас, таиться не станем. Тут не прогресс. Да еще старичков-ворчунов развелось среди молодежи. Двадцати не исполнилось, на папашиных хлебах, своей копейки не заработал, а оратор! а прокурор! Все и всех подряд судит. Я таких сорняками зову. Сорняк, он нахальный, в глаза так и прет. И вроде, кажется, много его. Больше, чем на самом деле есть. А есть. Но знаю, и ты, Ульяна, знаешь, не дай бог, стрясется над государством беда, война грянет или там еще, подниметесь, как мы поднимались.

- Точно, товарищ депутат! Ты у меня знаешь кто? Настоящий человек, как сказал писатель Борис Полевой.

Между тем Женька давно безмолвно кидал на Ульяну смущенные взгляды.

Она заметила наконец. Вернее, заметила давно, но сделала вид, что только сейчас.

- Слушай, вот эти твои...

Она вынула из школьного портфеля листок. Он замер, у него сперло дыхание.

- ...твои так называемые стихи. Думаешь, не углядела, как ты их мне сунул. А и не увидела, все равно догадалась бы.

- "Луизе де Лавальер", - с насмешливой торжественностью начала она и продолжала читать на ходу:

Я вам решил письмо послать,

Страдал, не зная, как начать.

Так много хочется сказать,

Так много мыслей, а слов нет.

Пожалуй, все-таки начну,

Начну о том, как один раз

Я захотел увидеть вас,

Пришел к калитке вашей

И получил немой отказ...

Она оборвала чтение и расхохоталась.

- Где ты нашел калитку? Какая калитка? На одной площадке живем. Увидать захотел. В школе каждый день видимся - "Преданный вам Рауль виконт де Бражелон", - прочитала она подпись под длинным столбцом рифмованных строк. - Рауль! Высмеяли бы ребята, если б узнали.

- Не говори никому! - испугался он.

- Непременно раззвоню на всю школу. Эх ты, Рауль! Ужасно плохие стихи, не сердись, Рауль. Ведь сочинения ты пишешь прилично. Ольга Денисовна зря "хор." не поставит.

- Я пошутил, - конфузливо бормотнул Женька.

- Шути лучше прозой.

- Отдай мои ужасные, плохие стихи.

- Нет уж, спрячу на память... для смеха.

Она сунула листок в портфель.

- Ромео и Джульетта семидесятых годов двадцатого столетия не в силах закончить любовный дуэт, - догоняя их, продекламировал Гарик Пряничкин.

- Если до Шекспира дошло, так ты у нас Полоний почище шекспировского, - отрезал Женька.

- Элементарно и непохоже, - без гнева возразил Пряничкин.

- Трижды, четырежды Полоний!

- Хоть сто! Непохоже. Где ты видел, чтобы я пресмыкался? Сгибал спину? Лебезил? - надменно бросил Гарик, выше вскидывая красивую голову.

- Ты внутри лебезишь, а надо будет...

- Женька, оставь, не наскакивай, - примирительно сказала Ульяна. Ребята, не надо. Серьезный день, в роно решают судьбу человека. Больше. Решают, есть ли правда на земле.