Тринадцатый этаж - Даниэль Галуйе

И тогда, предположив, что я вполне мог заподозрить подвох, который никто не собирался устраивать, я решил пойти более прямым путем и перешел к алфавитной картотеке.

В последнем досье под буквой «Л» значилось: «Линч, Мортон, ИРЕ-7683».

У меня дрожали руки, когда я читал дополнительную информацию об этой единице. ИРЕ-7683 была введена в симулятор три месяца назад самим доктором Фуллером!

Неожиданно на поверхность начало всплывать одно неясное воспоминание, и я мысленно воскресил одно обстоятельство, которое померкло в моей памяти, видимо, из-за своей незначительности. В качестве шутки Фуллер смоделировал одну из единиц, вплоть до мелочей скопировав ее с реального Линча, а потом решил шокировать директора службы безопасности, предложив ему в порядке контроля заглянуть в симулятор, где Линч смог наблюдать… самого себя.

Я ликовал. Я доказал — по крайней мере, себе самому, — что когда-то Мортон Линч все-таки существовал!

А если все-таки нет?

И вновь у меня защемило в груди, вновь мной овладело чувство полной безнадежности, когда я стал рассматривать альтернативный вариант, еще один разумный довод, который мог все объяснить: а что, если основанием для моей веры в существование Линча послужили перешедшие в подсознание сведения о том, что такой персонаж в свое время ввели в машину? Может быть, это воспоминание, погребенное в глубинах подсознания, продолжало тайно бередить мне душу и разрастаться исподволь, пока наконец не разрослось до такой степени, что я создал себе воображаемого Линча в реальном мире?

В подавленном настроении я покинул здание компании и без всякой цели прошел мимо пикета сборщиков информации, оставаясь на обычном тротуаре, где я мог чувствовать под ногами приятную твердость бетона. Мне хотелось просто идти и идти, пока я не выйду из города и не затеряюсь в пустых тихих полях. Но тут я подумал о своей последней поездке за город, и возникшее было страстное желание тут же исчезло.

На углу меня остановил «приставала».

— Я провожу опрос мнений об осенних стилях мужской одежды, — объявил он.

Я лишь молча смотрел сквозь него.

— Вы одобряете широкие лацканы? — начал он.

Но едва он открыл свой блокнот, я зашагал дальше по улице.

— Эй, вернитесь! — крикнул опрашиватель. — Я скажу, чтобы вас оштрафовали!

За углом под указателем пешеходного перехода помещалось информационное табло, на котором сияла кричащая надпись: «Сборщики информации в опасности! Законодательное собрание выдвинуло законопроект о запрещении опросов общественного мнения!»

Даже это — прямое указание на то, что Сискин уже начал «дергать за веревочки», чтобы разделаться с Ассоциацией сборщиков информации, — не произвело на меня никакого впечатления.

Пока я там стоял, ко мне приблизился еще один опрашиватель. Очень тихо, уголком рта он произнес:

— Ради всего святого… ради собственного же блага, Холл, забудьте про всю эту чертовщину!

Услышав такое пугающее предупреждение, я вздрогнул и хотел схватить того человека за руку, но мне удалось лишь сорвать его нарукавную повязку, в то время как он резко развернулся и исчез в толпе.

Этого не было, сказал я себе, застыв в оцепенении. Мне просто привиделось, будто здесь только что был опрашиватель. Но как-то слабо верится, что это галлюцинация, когда засовываешь в карман повязку, сорванную с руки «призрака».

Из непрерывного потока летящих в воздухе машин вырвался один аэромобиль и остановился у обочины дороги.

— Дуг! — весело крикнула из машины Джинкс. — Я как раз собиралась спросить: не хочешь со мной пообедать? — Тут она поняла по моему лицу, что я в полной прострации. — Залезай, Дуг.

Я послушно забрался в машину, и Джинкс повела ее к взлетному «островку». Через несколько секунд мы стали взлетать.

Мы поднялись над самым высоким из уровней регулируемого движения, где машина зависла неподвижно, и Джинкс включила систему автоматического режима, чтобы аэромобиль не сносило ветром. Мы сидели в кабине высоко над городом.

— Ну, — осторожно начала она, — что стряслось? Поругался с Сискином?

Она приоткрыла прозрачный колпак машины, и ворвавшийся внутрь освежающий ветер сдул с моих мыслей паутину противоречий, в которой эти самые мысли безнадежно запутались, застыв неподвижно. Но, вырвавшись на свободу, мысли мои были все еще слишком слабы, чтобы справиться с тем, что не поддавалось точному определению.

— Дуг? — сказала Джинкс, чтобы прервать мое молчание. Ветер подхватил прядь ее блестящих волос и прижал к прозрачному плексигласу.

В чем я был уверен, так это в том, что время интриг прошло. Требовалось узнать — действительно ли она была со мной неискренней или же эта неискренность тоже являлась плодом моего воображения?

— Джинкс, — спросил я ее напрямик, — что ты от меня скрываешь?

Она быстро отвела взгляд. И мои подозрения усилились.

— Мне нужно знать! — крикнул я. — Со мной что-то происходит. Господи, я не хочу еще и тебя в это впутывать!

Ее глаза увлажнились, и губы едва заметно задрожали.

— Ладно, — упрямо продолжал я. — Перейду к сути дела. Твоего отца убили из-за какой-то секретной информации, которой он располагал. Единственный человек, который что-то об этом знал, исчезает. На мою жизнь совершают два покушения. У меня прямо на глазах куда-то пропадает дорога. Какой-то опрашиватель, которого я раньше в глаза не видел, подходит ко мне и советует забыть обо всем.

Джинкс зарыдала. Но я не испытывал к ней жалости. Все сказанное мной было наполнено для нее неким особым смыслом. В этом я не сомневался. Теперь ей оставалось только признать, что каким-то образом она тоже являлась частью происходящих таинственных событий.

— Ах, Дуг! — взмолилась она. — А ты не можешь просто взять и обо всем забыть?

Но разве не то же самое рекомендовал мне тот сборщик информации?

— Неужели не видишь, что тебе пора остановиться? — умоляла Джинкс. — Неужели не понимаешь, что ты с собой делаешь?

Что я с собой делаю?

И тут я все понял. Она не скрывала ничего! То, что я принимал за ложные увертки, на самом деле было с ее стороны проявлением сострадания. Она лишь пыталась успокоить меня, отвести мои мысли от необоснованных подозрений, покончить с моей одержимостью!

Она почувствовала, что я веду себя странно. Возможно, Коллингсворт рассказал ей о том, что случилось у Хромоногого. А основой для ее заботы обо мне служили разрушающиеся мечты. Она лелеяла свою детскую влюбленность все время, пока подрастала и взрослела, — и все это только для того, чтобы наткнуться на препятствие к исполнению своей мечты в виде того, что она явно расценила как ментальную неустойчивость моей психики.